Шифровка, которую в мае 1941 года получил заместитель начальника разведывательного управления НКГБ СССР Павла Анатольевича Судоплатова, заставила задуматься не только его самого, но и наркома Всеволода Николаевича Меркулова, на стол которого она легла спустя тридцать пять минут.
«Набор легионеров в батальон “Нахтигаль” производится в рамках директив ОУН, высланных мною ранее. Специализированная подготовка идет в лагерях, расположенных на территории генерал-губернаторства. Каманча – количество не установлено, Барвинок – около 50 человек, Крыныця – около 100 человек, Дукля – количество не установлено, Закопане – количество не установлено. Более 100 человек отправлено в Германию для обучения минному делу, диверсиям на транспорте и линиях связи.
После окончания обучения все легионеры “Нахтигаля” тоже будут переправлены в Германию для боевого слаживания с основными силами полка “Бранденбург-800”. Командир – майор Гейнц. Роман Шухевич числится политическим воспитателем. Координатор – обер-лейтенант Оберлендер. Все офицеры полка – немцы. Обмундирование стандартное для вермахта. Срок окончания подготовки полка – начало лета 1941 года.
По решению полковника Риделя я остаюсь в центре.
Пастор».
Меркулов перечитал текст сообщения еще дважды, положил листок на стол перед собой и проговорил:
– Если это не дезинформация, хорошо подготовленная абвером, то что мы имеем?
– Я организую проверку лагерей, указанных в сообщении Пастора, – сказал Судоплатов. – В некоторых у нас есть свои люди, в других подключим антифашистское польское подполье. Примерное количество людей, находящихся в этих лагерях, и общее направление их подготовки мы сможем определить. Сложнее с «Бранденбургом». Нам, скорее всего, не удастся подойти к нему близко. Времени не хватит на подготовку и внедрение своего человека или вербовку кого-то из националистов. Нужно еще подобрать человека, подходящего для этого.
– Да, жаль, что наших людей нет в этом полку абвера. Надо бы выяснить его цели и задачи.
– Ясно, что это разведывательно-диверсионная часть. Какие-то группы будут заброшены на нашу территорию до наступления времени Ч. Остальной личный состав пойдет вместе с войсками вермахта для сбора документов, пленения или убийства старших и высших офицеров Красной армии, захвата или взрыва стратегических мостов и тому подобного.
– Что вы подразумеваете под временем Ч? – резко спросил Меркулов. – Начало войны?
– Так точно, – со спокойной усталостью ответил Судоплатов. – Пастор больше не сможет поставлять нам информацию о передвижении полка. Но я предвижу, что немцы будут использовать его подразделения на территории всех четырех наших приграничных особых военных округов. Есть сведения, что в составе полка будут и подразделения, набранные из числа граждан Прибалтийских республик.
– Насколько сильна агентура ОУН на территории Украины?
– Существенной помощи оказать наступающим войскам вермахта она не сможет. Те точки, которые законсервированы, по большей части находятся на нашем контроле. С наступлением времени Ч мы возьмем их.
– Нам нужно подготовить сообщения о возможном появлении на направлениях основных ударов противника подразделений полка «Бранденбург-800». Генштаб должен будет передать их по округам, а также в органы военной контрразведки. С этим мне придется идти к Сталину самому.
– Не получится, что хозяин снова заявит о провокациях, на которые мы реагируем, принимая их за подготовку к войне?
– Мне и придется все это подавать ему именно под таким вот соусом, как провокации. Независимо от того, верим мы с вами в скорое начало войны или нет. Слишком много противоречивой информации поступает из-за рубежа. Сложно принять правильное решение. Я тоже не решился бы это сделать, – сказал Меркулов, подвинул лист с текстом сообщения Судоплатову и распорядился: – Передайте Пастору, пусть сообщает регулярно обо всех изменениях в центре, о замеченных передвижениях частей вермахта в восточном направлении. Вы можете продублировать ему связь? Нельзя допустить, чтобы он хоть какое-то время не мог с нами связаться.
– Мы уже думаем над этим, Всеволод Николаевич.
В последнем сообщении, которое Борович получил по радио, говорилось о том, что дополнительный канал связи будет предоставлен ему в самое ближайшее время. Михаилу было приказано сообщать обо всех передвижениях войск вермахта в сторону границы генерал-губернаторства с Советским Союзом.
Прочитав сообщение, Борович опешил. Это означало, что Москва считает войну с Германией неизбежной и близкой. Такое не укладывалось у него в голове, мозг отказывался представить себе масштабы трагедии, готовой обрушиться на его родную страну.
Речь шла о прямой агрессии Германии и ее сателлитов. Враг вскоре перейдет границы Советского Союза и вторгнется на наши территории. Запылают города и села.
Борович не верил в то, что война обойдется малой кровью и будет вестись на чужой территории. Он никак не мог предотвратить такую беду. Ему от всей души хотелось сделать что-то важное, как-то помочь своей стране, может, даже застрелить кого-то из высших чинов вермахта или ОУН, что-то взорвать, только бы не сидеть сложа руки и не подсчитывать количество вражеских войск, двигавшихся к границам СССР.
Но Борович понимал, что ему в голову от отчаяния лезут сущие глупости. Никакое убийство генерала или двух, никакой взрыв моста не предотвратит войны, не остановит немецкие войска, не отодвинет даже сроки вторжения. Мощнейший механизм войны уже запущен. Этот маховик не остановить. Потому что в таких масштабных событиях действуют совершенно особые механизмы. Как политические, так и экономические. Пистолет и двадцать килограммов тротила под одним мостом ничего не значат.
Большая беда на пороге. Это надо пережить. С этим надо даже не смириться, вовсе нет, а принять как действующие условия его работы. Он обязан стиснуть зубы и продолжать выполнять ее так же хладнокровно и эффективно, как прежде, помогать своей разведке, армии и всему народу.
Ведь он, поручик Борович, еще тогда, в 1917 году, принял важное и окончательное для себя решение. Да, он был офицером царской армии, но давал присягу не только и не столько монарху, но и своей Родине, народу.
Не важно, что Родина меняла свое название. Ее древняя столица Москва все так же стоит на своем месте и объединяет все земли, необъятные просторы его страны.
Есть дом, в котором он родился, люди, живущие на просторах этой страны. Им нужны его сила, знания, опыт, преданность и защита.
Борович однажды понял это и стал считать, что присягал на верность этой земле, людям, городам и селам. Березкам, стоявшим на берегах тихой речушки под Рязанью, сосновому бору в Подмосковье, карельским озерам и южным бескрайним степям.
Родина – не только конкретная страна. Это то, что внутри тебя, все, что впитано тобой, твоей душой и сердцем, многими поколениями твоих предков.
В начале июня 1941 года все легионеры батальона «Нахтигаль» центра были отправлены в Германию. Сотрудники, остававшиеся на рабочих местах, продолжали трудиться каждый в своем направлении. Систематизировались данные, получаемые от агентуры, заброшенной на территорию Советской Украины. Отдел пропаганды разрабатывал новые листовки, призывающие встречать цветами своих освободителей, воинов вермахта, стрелять в спины ненавистным большевикам, убивать красных командиров. Все говорило о приближении большой беды.
Борович не мог передать в Москву новые сведения. Его радисты неожиданно столкнулись с тем, что весь эфир стал глушиться мощными радиостанциями, а свободные частоты были насыщены бессмысленной морзянкой. Так всегда бывает при подготовке и на начальном этапе больших войсковых операций. Означать это могло только одно. До начала войны уже остались не недели, а считаные дни и часы.
Оставляя новую шифровку в почтовом ящике, Борович каждый раз понимал, что связник может просто не пробиться на восток. Эстафета встанет, потому что в приграничных районах Германии будут приняты беспрецедентные меры безопасности. Все же он надеялся на удачу и продолжал исправно слать в Москву шифровки с той информацией, которую ему удавалось добыть.
Стелла остановила Боровича в коридоре штаба, как-то странно посмотрела ему в глаза, начала теребить пуговицу на его пиджаке и сказала тихим голосом:
– Я знаю, что вы скоро уедете, Михаил.
– Уеду? – Борович сделал удивленное лицо. – Откуда вам это известно?
– Да полно вам, – сказала женщина и улыбнулась одними губами. – Вы прекрасно знаете, что у нас только видимость секретности, а на самом деле никто не умеет держать рот закрытым. Многим не хватает опыта конспиративной работы, да и профессиональных разведчиков в наших рядах просто нет. Откуда им взяться?
– Даже если так, Стелла… – начал было Борович, но женщина замотала головой и проговорила:
– Нет, Михаил, не надо. Это только слова. Пригласите меня сегодня в гости в ваше холостяцкое жилище. Посидим, выпьем, вспомним наши приключения. Знаете, так тяжко на душе, а поговорить не с кем. Вы здесь самый близкий мне человек.
Вечером Стелла пришла. За окнами уже стемнело, и Борович подумал, что за женщиной могли следить, хотя ни для кого не было секретом, что он, Стелла и Шухевич поддерживали дружеские отношения.
Борович помог гостье снять пальто, подвинул к столу свой самый красивый и крепкий стул. Стелла устало и грустно улыбнулась, подобрала юбку и села. Борович жестом фокусника поднял газету, под которой обнаружились тарелка с вареной картошкой, блюдце с колбасой, нарезанной кружочками, и еще одно с консервированными яблоками. Он открыл тумбочку, достал хлеб, вазочку с конфетами и бутылку вина.
– А водки у вас нет? – спросила женщина.
Борович улыбнулся и достал из-за окна бутылку русской водки, которую купил в Кракове на базаре еще месяц назад. Как чувствовал, что пригодится. Правда, он считал, что пить ему придется одному, заперев дверь и думая о войне. Но так, конечно, веселее.