Оперативники еще никогда не видели капитана Лозового таким мрачным. Через девять часов им придется покидать этот район и выходить к шоссе. Если не уйти вовремя, то подразделения НКВД могут принять этих бородатых мужиков с оружием, одетых кто во что горазд, за бойцов УПА. Тогда стрельба неизбежна. Вот только стычки со своими Лозовому и не хватало для полного счастья.
Уйти, не выполнив приказа, он тоже не мог. Но капитан не имел ни малейшего представления о том, где сейчас находится Лодяжный.
Свист с дерева заставил Лозового поднять голову. Лучший снайпер группы, бывший партизан Конопатько через оптический прицел, снятый с винтовки, смотрел не на дом, а в противоположную сторону.
– Сергей, что там? – спросил Лозовой.
– Люди идут сюда, в нашем направлении. Шесть человек.
– Сколько до них? Разглядеть можешь?
– Километра полтора. Они с автоматами. Это не наши, товарищ капитан. Там Лодяжный!
Лозовой быстро поднялся на дерево и взял у снайпера прицел.
Бандиты шли быстро. Вот один из них махнул рукой, и из кустов вышел на дорогу вооруженный человек. Он получил какой-то приказ, исчез, тут же появился и вместе с десятком человек поспешил в сторону от леса. Пусть и не к хутору, но все же в том направлении, где находилась в засаде группа Лозового.
Неподалеку, как установил капитан, стоял еще один замаскированный пост оуновцев, человек двенадцать.
«Столько ждали, всю местность вдоль и поперек прочесали и вот так бездарно все профукали. Нам его просто не дадут взять, – понял Лозовой. – Я и людей потеряю, и приказ не выполню. А потом начнется войсковая операция. В перестрелке Лодяжный, скорее всего, просто будет убит».
– Наблюдай за ними, потом слезай и беги за мной! – приказал Лозовой снайперу, быстро спустился с дерева и собрал своих бойцов.
Инструктаж был коротким. Пока Лодяжный не подошел к дому, его можно взять. Между домом и лесом, откуда он шагал, тянется балка, незаметная со стороны. Ближе к реке она становится уже настоящим оврагом. Сейчас еще можно скрытно выдвинуться навстречу Лодяжному, занять позицию в кустарнике. Тем более что оуновцы идут не по проселку, а напрямик.
Конопатько и еще двое бойцов с ручным пулеметом должны были прикрывать товарищей сзади. Когда Лозовой с остальными бойцами ушел от дома, прячась за деревьями и кустарником, они еще некоторое время наблюдали за окрестностями и только потом двинулись следом за своими.
Капитан все рассчитал правильно. Он знал, что времени на организацию засады у него в обрез, и спешил, как только мог. Когда Лодяжный поравнялся со спрятавшимися оперативниками, те бросились вперед.
Рукопашная схватка была страшной. Нельзя было дать оуновцам сделать хоть один выстрел. Если им удастся привлечь внимание других групп, которые охраняют хутор, то оперативникам уже не уйти. Ни с Лодяжным, ни без него.
Но в группе Лозового были мастера своего дела, опытные волкодавы контрразведки СМЕРШ. Они не раз вступали в рукопашные схватки с хорошо подготовленными диверсантами и всегда одерживали победу. Тем более что сейчас беречь надо было только одного из шестерых противников.
Шум борьбы затих через минуту. Тяжело дыша, оперативники поднимались на ноги, вытирали лезвия армейских ножей об одежду убитых бандитов. Пять трупов они тут же оттащили в сторону и забросали сухим кустарником.
Лодяжный, весь злой, всклоченный, с кляпом во рту лежал на животе. Двое бойцов старательно связывали ему руки за спиной.
– Слушай меня и хорошенько запоминай! – сказал Лозовой, приподняв голову пленника. – Тот факт, что ты еще живой, – не моя прихоть и не мое горячее желание. У меня был приказ взять тебя, и я его выполнил. Но учти, что дело твое в НКВД не закрыли, хоть ты и числишься погибшим в бою. Самое интересное я о тебе читал.
– Ни один из вас не уйдет далеко. Вас тут на куски порежут, – еле слышно изрек Лодяжный через кляп, плохо вбитый в рот.
– А ты из кожи не лезь, – сказал Лозовой и похлопал его по плечу. – Ты этого точно не увидишь. При малейшей опасности умрешь первым, а на остальное мы еще поглядим. Взяли его, ребята! И в темпе к реке!
Борович в сопровождении Байбакова и Полянского провел эти сутки в лагере Сидора Оселедца. В тот день, когда на встречу к Ворону приходил Лодяжный, он сидел рядом с Оселедцем. Михаил хорошо помнил это. Сейчас, в разговоре у костра, он пытался узнать, что Оселедец знает о Лодяжном, о чем они говорили.
Еще Борович все время пытался понять, не изменилось ли чего в умах бойцов УПА за эти дни. Может, доверие к нему исчезло? В лесах сегодня витают совсем другие настроения?
– Кто он вообще такой, это Лодяжный? – решил наконец-то Борович спросить напрямик. – Такой фамилии в штабе мне не называли. Я многих знаю лично. Кого-то сам в краковском центре обучал, готовил к переходу через линию фронта, о ком-то просто слышал отзывы инструкторов или руководства центра. Я неплохо знаком с Шухевичем. Мы с ним в тридцать девятом вместе пробирались в Польшу.
– Я не знаю, – сказал Оселедец и покачал головой. – У нас тут не особенно приветствуются любопытство и праздные разговоры. Но я в прошлом был школьным учителем, неплохо умею читать по лицам. Темный он, вот что я тебе скажу, Ворон. Ты вот пришел к нам в первый раз. Но я сразу понял, что ты наш. Ты и говоришь с настоящим жаром. Мне сразу понятно, что твои слова идут из глубины души, а не просто заучены по бумажке, да еще написанной другими людьми.
– Плохо! – Борович вздохнул. – Никто его толком не знает, он ни с кем отношений не поддерживает. Мы стремимся создать армию, которая по первому приказу поднимется и бросится в бой, но не ведаем, кто такой Лодяжный.
Борович специально часто говорил «мы» в тех местах, где речь шла только о нем самом и его мнении. Он знал, что Оселедец был учителем, яро ненавидел москалей, поляков, австрийцев и венгров, которые веками держали украинцев в черном теле.
Учитель из него вышел весьма скверный. В географии он путался, историю вообще знал крайне плохо. Но Борович всячески выпячивал педагогическое прошлое Оселедца как особый его талант, достойный настоящего вождя. Хотя надо отдать ему должное. У него был один из самых крупных отрядов в этом районе. Другие командиры уважали его и за возраст, и за дар убеждения.
Сидор Оселедец мог поднять людей, вдохновить их словом. Борович хотел использовать эти его ценные качества. Правда, не забывал он и о том, что на руках Оселедца крови было, наверное, больше, чем у любого другого командира УПА.
– Я надеюсь на тебя и свое мнение обязательно передам в штаб. Прошу шума не поднимать, пока не все ясно. Я еще не навел справки о Лодяжном. Помни, тишина! Без приказа никаких действий не предпринимать, места дислокации не менять. Таково требование штаба. Все его планы полетят к чертям, если командиры будут играть в казацкую вольницу. Мы настоящая регулярная армия, Сидор! – проговорил Борович.
– Это да! – согласился Оселедец и спросил: – Значит, ты уходишь, Ворон?
– Да, пора мне в другие районы. Не мог бы ты со мной послать кого-то из своих? А то опасно стало. Мы дважды чуть не попали под пули братьев по оружию. Они не узнали нас, стрельбу открыли. А тебя и твоих людей в здешних лесах вроде все знают.
– А ты в какую сторону направиться решил?
– Сейчас к шоссе, – сказал Борович и посмотрел на наручные часы. – Там мой человек на машине должен появиться.
– Эй, Сидоренко! – крикнул Оселедец в сторону навеса над длинным столом. – Возьми с пяток хлопцев, со мной пойдешь.
Борович сдержал взволнованный выдох.
«Хорошо получилось, что Оселедец сам вызвался проводить меня, – подумал Михаил. – Есть время поговорить с ним, еще раз прощупать ситуацию. Заодно мы с ним попадаем как раз на начало операции по блокированию района, где окопались бандиты со своим Лодяжным. Только бы там у Лозового все получилось!»
Трое бойцов Оселедца шагали впереди, метрах в десяти, зорко поглядывая по сторонам. Байбаков и Полянский торчали как пришитые за спиной Боровича. Еще двое оуновцев шли замыкающими.
Разговор снова зашел о тактике борьбы. Оселедец опять коснулся опасной темы. Мол, можно так и сидеть без дела, пока НКВД всех не выследит и не накроет. Он считал, что борьбы без потерь не бывает, а беспокоить советскую власть обязательно нужно. Все противники независимой Украины ни одной ночи не должны спать спокойно. Но он, Оселедец, подчиняется приказу штаба УПА.
Борович предложил ему прибавить шагу, ссылаясь на то, что на душе у него как-то неспокойно, а он привык еще с германской войны доверять своей интуиции. Не случилось ли чего с машиной?
Он шел и мысленно твердил про себя:
«Только бы автоколонна с солдатами не пришла раньше времени. Тут важна каждая минута. Не раньше, но и не позже».
Он оглянулся на своих здоровенных телохранителей. Судя по выражению лица Байбакова, тот тоже напряженно прислушивался, не раздастся ли каких звуков со стороны шоссе.
Деревья начали редеть, кустарник стал выше. Борович со своими сопровождающими шел по краю оврага, который выходил к шоссе. Машин не было слышно, ветер шумел в кронах деревьев, на небо наползали тучи. Все говорило об ухудшении погоды.
Если Лозовой успел, то он должен быть уже здесь, по эту сторону дороги. Время, время!
Тут со стороны реки вдруг показались люди. Они бежали быстро, спотыкались о корни деревьев, падали и снова вставали. Это был не Лозовой, а погоня за ним!
Бойцы Оселедца стали настаивать на возвращении на опушку, под деревья, но тут возле дороги ударил длинными очередями ручной пулемет. Неизвестные люди попадали. Одни так и остались лежать, другие начали отползать, искать укрытия, ударили из автоматов.
«Успел! – обрадовался Борович. – Вадим не опоздал!»
Оселедец не успел еще ничего понять, но здоровое чувство опасности говорило ему о том, что воевать между собой могут только люди из НКВД и повстанцы. Любопытно, конечно, посмотреть, но торчать на опушке нельзя.