Весь этот путь, пройденный мной всего за час по тёмным тропинкам в начале этой ночи, показался на удивление сложным и длинным, лишь показавшаяся вдалеке покатая крыша позволила с облегчением выдохнуть.
— Потерпи, милая. Мы почти пришли, — обратилась я к Лее, стараясь ее расшевелить и отвлечь.
Ответом мне был лишь безмолвный кивок и безразличный взгляд потускневших от горя глаз.
— Соберись! — встряхнула я ее.
Бабушка всегда говорила, что зачастую пациенту нужна не жалость, а хорошая взбучка. Вот и сейчас, понимая, что утешить ее я не в силах, решила использовать метод покойной травницы.
— Ты обязана дойти. Для своего ребенка, для своего мужа. Для себя, в конце концов, — я сама не заметила, что начала плакать, пока реснички не стали слипаться ото льда, образовавшегося на них.
— Пожалуйста, — одними губами проговорила я, заглядывая в ее глаза.
Мгновение и железная решимость появилась на ее бледном лице. Непоколебимая. Упрямая. Жесткая.
Теперь, казалось, уже она ведет меня за собой. Ее нетвердый шаг стал шире, и ей, чтобы удерживать равновесие, приходилось держаться руками за все, что попадалось, но это было движение вперед, а большего от нее требовать я не могла.
Последние метры показались мне невероятно длинными. Я очень боялась, что кто-нибудь догадается проверить мое пристанище, а здесь, на открытом пространстве, мы как дичь. Ввалившись внутрь, я опустила женщину на лавку, устланную шкурой, и, на ходу зажигая свечи, направилась к очагу. Добавив хвороста в уже затухающий огонь, принялась вынимать свои сборы и настои. Лея за моей спиной стала дышать чаще, как будто на что-то решаясь.
— Ты же ведьма, значит, все можешь? — раздалось с лавки.
Я часто слышу этот вопрос и он всегда вызывает у меня раздражение. Молодые девчушки, мечтающие влюбить в себя женатого, парни, желающие славы и богатства, старики, жаждущие вечной жизни, дураки, которые не ценят того, что у них есть. И впервые в жизни я искренне пожалела, что не ведьма, что не всесильна, что не могу сотворить чудо для этой сильной духом женщины.
— Нет, — шепнула я в ответ, не оборачиваясь.
— Прости. Это нечестно с моей стороны.
Я еще ниже опустила голову, пряча от нее слезы, пока руки сами занимались привычными делами.
— И ты прости.
— Пообещай, что постараешься сделать все возможное, чтобы спасти ребенка.
— Я сделаю все, что в моих силах для вас обоих, — скорее себе, чем ей поклялась я.
Я резко обернулась, чтобы снять с нее плащ, но заледенела на месте. Лея уже была землистого цвета, верный признак близкого конца. Схватилась руками за столешницу, прикусила губу, чтобы не завыть в голос. Неужели я потеряю их?
— Твоя бабка умела творить чудеса, — глядя в потолок, как будто сама с собою говорила Лея.
На негнущихся ногах я подошла ближе и, наклонившись над ней, распахнула плащ, под которым оказалась большая рана, тянущаяся по боку от плеча до бедра.
— Она тоже не была ведьмой, — скорее по привычке возразила я. — Она много знала.
— Я и сама чувствую, что все плохо, но, может ты знаешь, как помочь моему сыну? — уже не сдерживала слез женщина.
Я знала. Боже помилуй! Я знала. И даже видела однажды. Но смогу ли я? Имею ли я право решать?
— То, что ты просишь, убьет тебя, — просипела я вдруг охрипшим голосом.
— Мне все равно уже не жить, — спокойно сказала она, переведя взгляд в окно.
Там за деревьями в предрассветной темноте умер ее муж и, похоже, она хотела уйти с ним.
— А как же ребенок? — я постаралась найти для нее цель и стимул к жизни.
— Передай его Грею Вульфу — брату моего мужа.
— А если он ему не нужен? Что будет с ним без тебя?
— Нужен. Оборотни никогда не откажутся от своей крови, они никогда не предадут своих.
— Ты так уверена? — сарказм словно нож резал нашу беседу. — Вон деревенские, что сотворили, а ведь ты была одной из них.
— Нет, не была. У них нет своих, есть только они сами.
Она судорожно перевела дыхание и от резкого движения кровь из раны начала сочиться обильнее. Прижав к этому месту пропитанную травами повязку, я вскользь осмотрела все остальное, чтобы убедиться, что других тяжелых ран нет.
— Просто сделай это, — посмотрела она в мои глаза. — Сделай. Спаси нашего мальчика.
Синие губы, впалые глаза, голос, словно шорох. Выбора больше нет.
Найдя среди своих вещей мешочек с инструментами, высыпала их в чан с водой, стоящий на печи. Выудила из тайника опийную настойку, очень сложную в приготовлении и из-за этого ценную. Трясущимися руками достала отрез мягкого древесного корня и попросила зажать его зубами. Стянула с нее плащ и разрезала платье спереди, обнажая тело. Лея послушно выполняла мои распоряжения, не отводя глаз от оконного проема. Глаза становились тусклее, дыхание тише, движения медленнее. Главное успеть.
Я с детства училась усмирять боль и залечивать раны. Я знала много способов избежать заражения. Я по запаху могла выбрать нужную траву. Но никогда прежде мне не приходилось отнимать одну жизнь, чтобы дать жить другому.
Лея повернулась ко мне, ободряюще подмигнув, после чего устало прикрыла глаза. Опий стал действовать, и лишь рваное поверхностное дыхание бесчувственной девушки говорило о том, что она еще жива. Окунув руки в ромашковый раствор и взяв короткий острый нож, я приступила к делу.
Как бы долго я не прожила, никогда мне не забыть эти полчаса моей жизни. Когда первая струйка крови прокатилась по коже под острием моего ножа. Когда капельки ледяного пота скатывались вдоль моего позвоночника. Когда привязанная к лавке девушка вздрагивала в агонии, которая пробивалась даже через глубокий наркотический сон. Когда мои пальцы скользили по окровавленной рукояти. Когда Лея обмякла под моими руками. Когда последний вздох девушки совпал с первым криком ее ребенка.
Глава 2
Остальное я делала, ни о чем не задумываясь и абсолютно ничего не ощущая. Перетянула пуповину малышу, искупала его в ромашковом отваре, запеленала в чистую ткань и уложила в тепло. Зашила раны на теле Леи. Омыла ее, собрала волосы в тугую косу, связала руки, поставила свечу. Сложенные на груди руки, спокойствие на восковом лице. Еще совсем недавно она была молодой, красивой, полной жизни женщиной. Больше ее нет. Теперь передо мной лишь оболочка. Закрывая ее белой простыней и глотая соленые слезы, я думала о том, что они не видели смерти друг друга, и это хорошо. И барон-оборотень может спать спокойно, считая, что его семья невредима.
На печи заворочался маленький сверток, тревожно мяукая и зовя женщину, которая никогда не сможет взять его на руки, не приласкает, не познает радости материнства. Женщину, которая отдала свою жизнь ведьме, чтобы спасти жизнь сына.
— Не плачь маленький, мы что-нибудь придумаем, — сказала я ему и вздрогнула от звука собственного голоса, слишком громкого на фоне последних часов.
Уже близился рассвет, когда пришла очередь заняться собой. Выйдя во двор к колодцу, я и услышала далекий шум ломающихся веток и лай собак. Ни на секунду не усомнившись, что это за мной, оставила ведро и бросилась назад к дому. У нас с Леей был шанс остаться не замеченными людьми, но кровавый след, тянущийся за нами, от собак не скроешь.
Времени было катастрофически мало, и потому схватив ребенка и привязав его к своей груди простынею, я набросила сверху шерстяное покрывало и побежала к болоту. Топь и вода единственное, что может сбить со следа преследователей.
Запутанные, знакомые с детства тропы вели нас вглубь трясины и уводили к широкому ручью, который тек на границе земель нашего покойного барона и его брата. Главное — добраться.
Я не позволила себе обернуться, когда по болоту стал стелиться дым от далекого пожарища. Здесь нечего жечь кроме одного…
Горел мой дом, единственное пристанище, которое я знала, и возвращаться мне теперь некуда, но в моих руках была жизнь маленького безвинного существа, которого я должна вернуть в семью. Остается только надеяться, что Лея была права, и Грей Вульф не откажется от племянника. Я его не брошу в любом случае, но не хочу, чтобы он узнал, что такое жизнь изгоя, а большего дать ему не смогу. Да и не должен баронский сын жить в лесу с травницей.
Болото замедлило людей, неспособных пробираться по топи с моей скоростью, но собаки четко держали дорогу и упрямо вели их за мной. До ручья добраться удалось, но только он не мог мне помочь. Судя по звуку, погоня была совсем близко, значит, они видят меня. Бежала, не решаясь оглянуться и боясь, что собьюсь с шага или упаду. Пограничный ручей я пересекла бегом, надеясь, что за мной на чужую территорию они не пойдут. Я ошиблась.
Дыхание сбилось, ветки били по лицу, я стала чаще запинаться, но не останавливалась. Незнакомые места лишали любого преимущества, и моя поимка всего лишь дело времени. Палачи не отставали.
Лес закончился внезапно, и я оказалась на широкой поляне. В ее центре горел костер, а рядом с ним стояли шесть человек, которые, как один, пристально посмотрели на линию деревьев. Видимо, они издали услышали приближение нежданных гостей и потому оружие держали наготове, а лошадей под уздцы. Я не знала, помогут ли они, но выбора у меня не было, и потому тихо, с хрипом сказала:
— Мне нужно в замок Грея Вульфа.
Я тряслась от усталости и страха, но это не помешало мне обратить внимание на то, что все мужчины передо мной оборотни. Это подтверждало и то, что гнавшие меня люди не решились показаться из леса и, судя по звукам, приняли решение ретироваться. Боятся сволочи. Шестеро — это вам не один.
Испытав минутное облегчение, что хоть одна опасность отступила, я без сил опустилась на колени, пытаясь перевести дыхание.
Оборотни пристально изучали мою грязную рубаху, босые ноги, исцарапанное ветками лицо, спутанные волосы. Ребенка, спрятанного на груди под одеялом, показать им я не решилась.
Один из них, седой высокий мужчина лет пятидесяти с присущими оборотням низкими бакенбардами и густыми бровями, подошел ближе и, присев на корточки передо мной, спросил: