— Милорд, — почтительно склонила она голову.
— Святой отец на месте?
— Где ж ему еще быть. Тут такие дела творятся, господи помилуй, — затараторила она от переизбытка эмоций.
— Проводите.
— Конечно, конечно, — заторопилась она. — Простите меня, господин, голова кругом совсем.
Она бормотала что-то еще, но я уже не слушал, внимательно оглядывая изменения, которые произошли за время моего отсутствия.
Жилая часть, как и сам храм, преобразилась и стала гораздо аскетичнее. Были убраны различные безделушки и украшения. Длинные ряды стульчиков с резными спинками были заменены на грубо сколоченные лавки, вышитые скатерти с алтарей, радовавшие глаз, бесследно исчезли.
Единственное, что отличалось пышностью и даже вычурностью, это большой отполированный стол и кресло с высокой спинкой, украшенное крестами. Место судьи, догадался я. Два кресла, куда меньших размеров, стояли по бокам от центрального и предназначались для секретаря и обвинителя. Огромное витражное окно позади приготовленного места создавало впечатление светящегося ореола, придавая мистичности. Необразованные, запуганные и фанатично верующие крестьяне купятся на всю эту атрибутику. Как все же легко управлять людьми.
Подойдя к столу, я взял в руки маленькую фарфоровую статуэтку в виде распятия. Дорогая, изящная вещь. Появилось непреодолимое желание раздавить кусок фарфора в ладони. Символ веры. Как вещь может быть воплощением душевной целостности? Бред.
Нас, оборотней, с детства учат, что вера должна жить в душе, а не в молитвах или вещах. Если распятье разобьется, они все сразу перестанут верить? Или, может, решат, что это признак беды и что бог от них отрекся?
Запах и шорох подсказали, что я уже не один.
— Чем провинилась эта вещь?
Вопрос заставил меня ухмыльнуться. Священник нравился мне все больше и больше.
— Раздражает, — честно признался я.
— Вы только другим об этом не говорите, — посоветовал старик.
— По-прежнему раздаете советы? — спросил я, поворачиваясь к нему лицом.
— Только тем, кто достаточно разумен, чтобы им следовать.
— А как же «заблудшие овцы»?
— Вы о моей службе?
— Да. Разве долг священника не в том, чтобы наставлять на путь истинный?
— Служба обязывает меня выслушать исповедь согрешившего и облегчить ему совесть, заверяя, что Бог милостив и поймет его.
— И никаких советов овцам?
— Овцам не нужны советы, им нужен пастух.
Вернув распятье на место, я многозначительно посмотрел на священника, донося до него тем самым, что услышал и все понял.
— Будут еще наставления для меня?
— Вы исполнили прежние? — ответил он вопросом на вопрос.
— Я умею ценить хорошие советы.
— Тогда запомните. Инквизиции нужна кровь. Они не уйдут без жертвы.
— Справедливый суд, — мой злой сарказм заставил священника потерять маску спокойствия, и он болезненно скривился.
— Инквизиция — это не вся церковь.
— Знаю. Они — основной источник дохода.
Грустная улыбка моего собеседника выдала, что он гораздо моложе, чем мне казалось вначале. Возможно, всего лет сорок. Но сколько же нужно было увидеть и пережить, чтобы так выгореть?
— Зло имеет много личин, — тихо сказал он и поманил меня за собой.
Мы шли по направлению к жилой части церкви, когда в дверь постучали. У церкви есть центральный вход, который открыт всегда и для всех, и только те, кто желают видеть священника лично, идут через его апартаменты.
Святой отец нахмурился. Значит, никого не ждал. Прежде чем открыть дверь, он дал мне возможность незаметно для пришедшего, скрыться в соседней комнате. Легкий скрип двери и сквозняк принес мне запах человека.
— Вы чего-то хотели? — отрешенно безразлично и сухо спросил священник.
— Вы уже знаете? — задал свой вопрос гость.
— Да, — также сухо.
— Как Вы думаете, мы поступили верно? Ведь ведьма — зло.
Заминка перед последним утверждением выдала его с головой. Не верит он в ведьму. И в старосте сомневается.
— Вопрос запоздал, Иол, — с тяжелым вздохом заметил священник. — Нам остается лишь пожинать плоды содеянного.
— Черт попутал, — испуганным высоким голосом простонал посетитель.
Раздался легкий шорох и святой отец наклонился ближе к Иолу.
— Это признание? — непривычно вкрадчиво и холодно спросил он.
Гость судорожно втянул воздух и до меня донесся сильный запах страха.
— Что Вы, святой отец, это лишь поговорка. Я не имел в виду ничего такого.
Он сбивчиво оправдывался и все больше вонял ужасом.
— Упоминание нечистого — грех. Признание в одержимости — серьезное заявление.
Человек стал отступать от двери.
— Вот вам крест, — выдохнул он. — Чист я, чист.
Хлопок двери оповестил меня, что мы вновь одни.
— Вы страшный человек, если захотите, — заметил я.
— А Вы страшный оборотень, даже если не хотите, — парировал священник.
— И много у Вас таких совестливых?
— Хватает. Но сами понимаете, тайна исповеди обязывает меня хранить их тайны.
— Я с уважением отношусь к тем, кто выполняет свой долг.
Он кивнул, и мы продолжили свой путь в жилую часть.
Хозяйка суетилась у обеденного стола и выставляла горячие блюда. Она все время что-то поправляла, вытирала и перекладывала, словно не знала, куда себя деть и чем занять руки.
— Идите, отдохните, — прикоснулся к ее плечу священник.
Она растеряно осмотрелась, и хотела было открыть рот, чтобы возразить, но ее прервали.
— Я сказал, идите.
Предлога задержаться она не нашла и неохотно направилась к выходу.
— Она боится оставаться одна, — пояснил он. — Ей уже приходилось видеть инквизицию в действии.
Негодование в моей душе стало подниматься волной. Как можно требовать искренней веры от запуганных людей? Разве молитва, произнесенная не от души, а из страха, может быть помощью?
— Вам нужно знать еще одну очень важную вещь, милорд.
Впервые за наше знакомство священник опустил глаза в пол.
— Говорите, — подобравшись, подтолкнул его я.
— Вы когда-нибудь собственными глазами видели суд инквизиции? — начал он издалека.
— На моей земле такого не было прежде никогда.
— Эти люди сами не понимают, какое горе принесли в свой дом, — прошептал священник, с грустью глядя в окно.
— Святой отец! — чуть ли не крикнул я.
Он вздрогнул и вернул свое внимание мне.
— Суд никогда не проходит без личного присутствия обвиняемого…
Глава 51
Черта с два! Я здесь костьми лягу, но они не сделают ни единого шага из этой деревни в сторону замка. А о том, чтобы Рома оказалась на суде, не может быть и речи. Если они окажутся достаточно глупы, чтобы настаивать, то я не смогу предоставить гарантии, что посланники церкви не сгинут в безвестности среди заснеженных лесов диких земель.
Моему волку очень понравилась последняя мысль, и он одобрительно заворчал, стремясь подтолкнуть меня к действию. Но я не буду торопиться. Не получив своей наживы и крови, церковь обязательно пришлет других послов «божьей воли». Как бы мне не хотелось сейчас выместить злость на стервятниках и их прихлебателях, это не решит проблемы, а может лишь увеличить их количество, ведь в следующий раз я могу быть не предупрежден о грядущей опасности. А кто-то, очень даже заслуживает испить до дна приготовленную для других чашу.
— У них будет подсудимый, — заверил я священника и, не оглядываясь вышел.
Я гнал лошадь во весь опор, позволяя ветру остудить горячую голову и кипящую кровь. Нельзя терять разум. Времени на метания, раздумья и угрызения совести нет. То, что я собираюсь сделать, еще долго будет преследовать меня по ночам. Но они забыли, что по натуре я больше зверь, чем человек, а загнанное в угол животное опасно.
Очень скоро из леса показалась лошадь. Гай. Оборотень вывел своего гнедого так, что мне пришлось остановиться.
— Не стоило отпускать тебя в деревню одного.
— Почему? — не спросил, а прорычал я.
— Ты себя видел? У тебя на лице написано — «Загрызу!»
— Не смешно. Что у вас?
— Пещеры превратили в отличный хлев, даже жаль, что не наша идея. Трое охранников оказать достойного сопротивления не смогли, так что мы скрутили их за считанные секунды. Но втроем обслужить такое количество животных им было бы не под силу, а значит, кто-то очень скоро наведается на подмогу.
— Неважно. Мы не будем ждать.
Гай нахмурился, но вопросы задавать не стал, ожидая, когда я сам продолжу мысль.
— Нам придется изменить первоначальный план.
— Непредвиденные обстоятельства, — сам себе кивнул Гай.
— Они не станут тут задерживаться и постараются сразу двинуться к замку. Священник утверждает, что разбираться в этом деле, не добравшись до обвиняемой, они не будут. Обвиняемой должна была стать Рома, но мы, поймав «барда», скорее всего, нарушили их план, и добыть ведьму для инквизиции им не удалось. Как только они узнают, что обвиняемая в колдовстве женщина в замке, сразу отправятся за ней.
— Что будем делать?
— Устроим все так, чтобы пройти мимо этой милой деревушки они не смогли.
Далекий волчий вой прошелся холодной волной вдоль позвоночника.
Время вышло.
— Церковники на подходе, — озвучил Гай вслух то, что и так было очевидно.
— Уже вечереет, а значит, на ночь они остановятся здесь. Мне нужно, чтобы с наступлением темноты животных развели по хлевам, остальное за мной.
— По хлевам? — удивился Гай.
— Судье нужен обвиняемый, я обеспечу его претендентами на это звание.
— Что ты задумал?
— Страшное, Гай, — признал я истину. — Очень страшное. Но это закончится здесь и сейчас.
— Ты понимаешь, что обречешь…
— Понимаю, — оборвал я его. — Они сделали свой выбор, я сделал свой.
— Грей, одумайся. Из-за одного старого идиота пострадают старики, женщины и дети. Палачам все равно, кого казнить.
— До этого не дойдет. Истребить целую деревню, даже они не посмеют. Короне давно нужен повод, чтобы потеснить силу церкви, и они могут воспользоваться такой кровавой расправой. А я позабочусь, чтобы судьи об этом не забывали. Зато урок будет усвоен не только этой деревней, но и другими. Да и не только староста принимал участие во всем этом, сам знаешь. Невиновных тут нет.