Логово смысла и вымысла. Переписка через океан — страница 23 из 58

1. Создать для Клюевой и Роскина лабораторию.

2. Опубликовать об их открытии в «Правде» и «Известиях».

3. Срочно опубликовать их монографию[107].

Клюева обратилась ко мне с просьбой написать предисловие к монографии. Я отказался, заявив, что я не являюсь специалистом‐онкологом. Она обращалась затем к онкологам, но все отказались. Книга вышла без предисловия, но была сильно разрекламирована. Клюеву выбрали в Верховный Совет.

Вскоре в США отправилась делегация советских ученых во главе с Василием Васильевичем Париным. Это был ответный визит наших ученых, ибо перед тем в СССР была группа американских медиков, которые, между прочим, познакомили наших специалистов с технологией изготовления стрептомицина. Накануне отъезда Василия Васильевича я был у него вместе с женой. Он в Америку ехал впервые, и я счел нужным кое о чем его предупредить.

— Вас ожидает очень хорошая радушная встреча, — говорил я ему. — Отели в Америке очень дорогие, поэтому ученые будут предлагать остановиться у них дома. Но вы на это не соглашайтесь, потому что это не принято. Если за что‐то будут предлагать деньги, вы тоже их не берите.

К сожалению, Василий Васильевич этими советами пренебрег.

Когда Роберт Лесли — председатель советско‐американской медицинской ассоциации — предложил ему жить у него в пустой квартире (семья уехала на отдых), Василий Васильевич согласился. Кроме того, за прочитанные лекции ему там выплатили какую‐то сумму денег. Все это потом обернулось против него.

Ф. Г. Кротков (1896–1984) — один из основоположников военной и радиационной гигиены. В годы Второй мировой войны был руководителем гигиенической службы Советской армии, затем заместителем министра здравоохранения, членом президиума Академии медицинских наук.

С. А. Саркисов (1895–1971) — нейроморфолог и нейрофизиолог, директор института мозга, академик АМН. Помимо научной деятельности был известен как активный борец против «извращений буржуазной науки». После ареста В. В. Парина стал академиком‐секретарем АМН.

Н. Г. Клюева (1898–1971) — член‐корреспондент АМН, микробиолог и иммунолог. И. Г. Роскин (1892–1964) — профессор МГУ, протозоолог и цитолог. С начала 1930‐х годов Роскин изучал воздействие токсинов, выделяемых микробом Trypanosoma cruzi, на раковые клетки и получил интересные результаты. После знакомства с Клюевой в 1939 году началась их совместная работа над созданием противоракового препарата КР (круцин). Работа прервалась с началом войны и была возобновлена в 1944 г. К 1946 году, по мнению исследователей, появились реальные надежды на создание лекарства против рака, но для этого требовалось значительно увеличить масштаб работы, что было невозможно без серьезной государственной поддержки.

Согласно архивным исследованиям В. Д. Есакова и Е. С. Левиной, письмо, о котором говорит Ф. Г. Кротков, было адресовано не Сталину, а А. А. Жданову, причем автором письма были не сами создатели препарата КР, а их близкий знакомый В. Н. Викторов. В 1930‐е, когда Жданов был секретарем Нижегородского крайкома партии, Викторов имел с ним контакты, так как возглавлял губздравотдел, потому и вызвался написать это письмо. Жданов доложил о нем Сталину, после чего все делалось по личным указаниям и под контролем вождя. В комиссию, созданную по указанию Сталина, входили А. А. Жданов, К. Е. Ворошилов, И. Ягодкин (представитель Комиссии партийного контроля ЦК партии), А. П. Волков (сотрудник Министерства госбезопасности). Похоже, что последние двое, лишь молча присутствовали при «расследовании», потому Ф. Г. Кротков их не запомнил.

Доктор Роберт Лесли был распорядительным директором Американо‐Советского медицинского общества. Вместе с председателем общества Стюартом Маддом он летом 1946 года был в СССР. Они посетили лабораторию Н. Г. Клюевой и Г. И. Роскина. Их интерес к «препарату КР» был подогрет сенсационными сообщениями советской, а затем и американской прессы.

Журналистка Анна Михайловна Григорьева:

Я начинала журналистскую работу в конце 20‐х годов, работала с Ильфом, помню, мы обрабатывали вместе письма читателей. Потом я работала в «Комсомольской правде». Когда арестовали первого секретаря ЦК ВЛКСМ Косарева[108], я думала: «может быть, я не все знаю, в душу ведь человеку не влезешь, держался он всегда как честный советский человек, но кто знает, что там у него внутри». Но вот стали брать ребят из газеты, которых я хорошо знала много лет. В одной комнате сидели, о чем только ни говорили и ни спорили. Арестовали одного, другого, среди них парня, который был куда правовернее как комсомолец и коммунист меня самой. Я стала думать: «если таких людей берут, то в любой момент могут придти и за мной».

Брали обычно дома по вечерам или на работе утром. И вот идешь домой, звонишь в дверь и думаешь: «Ну, кто сегодня откроет, свои или — они? Ага, свои, значит сегодня не возьмут, можно ложиться спасть». (Из редакции обычно возвращались глубокой ночью). А утром приходишь на работу и первым делом оглядываешь комнату — не ждут ли люди оттуда. Нет, не ждут, значит, сегодня уже не придут можно спокойно работать. Вот так и жили. Меня не арестовали, но из газеты пришлось уйти. Куда идти не знаю, а тут встречаю знакомого: иди к нам в ТАСС. Так я стала работать в ТАСС. В мою обязанность входило освещать все самое важное и новое в советской медицинской науке. Поэтому я держала постоянную связь с Париным, когда он работал еще в наркомате и с первого дня основания АМН.

Контакт с Париным у меня был хороший, как и со всей академией. Сейчас академия насчитывает уже большую историю, недавно была 39‐я сессия. Меня кто‐то спросил: «Сколько же сессий вы, Анна Михайловна, посетили?», а я ответила: «Для меня это сороковая сессия, потому что я присутствовала еще на самой первой, учредительной, которая не вошла в счет официальных сессий».

Николай Николаевич Блохин[109] имел обыкновение шутить:

— Ну вот, Анна Михайловна пришла, можно открывать заседание.

Это потому, что я присутствовала на всех заседаниях Президиума — более исправно, чем иные члены президиума.

Однако наиболее тесный контакт у меня был с Василием Васильевичем Париным, во‐первых, потому что он был академиком‐секретарем, а, во‐вторых, из‐за его некоторых личных качеств, облегчавших общение с ним. Какой бы пост он ни занимал, у него не было никогда желания подчеркнуть свое превосходство, блеснуть своими знаниями. Он всегда был прост и предельно деловит, люди к нему приходили с открытой душой, он к каждому был внимателен, предупредителен, держался как равный с равным, как товарищ по работе. У людей, достигших высокого положения в науке, мы нередко замечаем эдакое самодовольное барство. У Парина ничего этого не было не только потому, что он, как высокоинтеллигентный человек, умел держать себя с людьми, но этого просто не было в его натуре. Я хорошо помню одно из открытых заседаний Президиума, на котором делала доклад Клюева. Кроме меня из журналистов на нем присутствовал Финн из «Известий»[110] и еще ктото. Когда доклад был закончен, я сказала коллегам, что, вероятно, эта информация секретная, надо получить разрешение, прежде чем ее печатать. Но Финн на это сказал:

— Я ничего не знаю, официального запрета не было, поэтому все, о чем слышал, завтра будет в газете.

Сразу после доклада мы подошли к Клюевой и попросили дать разъяснения, необходимые для широкой печати. Но она сослалась на усталость и переадресовала нас к профессору Льву Григорьевичу Веберу, который очень охотно и подробно нам все разъяснил. Это заседание было 13 марта 1946 г.

Я дала по ТАССу очень сдержанную информацию, а Финн выступил в «Известиях». Потом появился большой материал Финна в «Огоньке» с фотографиями Клюевой и Роскина. К Клюевой и Роскину нахлынули иностранные корреспонденты, все это было очень необычно по тому времени. Этот материал привлек внимание американского посла Смита. Клюева звонила министру здравоохранения Митереву: как быть с послом Смитом, принимать его или нет? Митерев в раздражении нагрубил ей, но ни «да», ни «нет» не сказал, то есть не запретил принять посла и все ему показать. Это было осенью 1946 года.

Директор института эпидемиологии им. И. И. Мечникова профессор Л. Г. Вебер (1901–1968) претендовал на соавторство препарата КР — на том основании, что работа проводилась в «его» институте. Он широко рекламировал препарат как свое детище, из‐за чего между ним и Клюевой‐Роскиным произошел конфликт. Разбирательством занимался президиум АМН, в том числе В. В. Парин. Президиум отверг притязания Вебера и принял решение перевести лабораторию Н. Г. Клюевой в Институт эпидемиологии, микробиологии и инфекционных заболеваний, который возглавлял В. Д. Тимаков. Позднее Вебер отрицал свою причастность к рекламированию препарата, в связи с чем журналисты подали коллективную докладную записку в ЦК ВКП(б), в которой говорилось: «информация, впервые помещенная газетами и переданная ТАСС за границу, была получена именно от проф. Вебера»[111].

Посол Уолтер Смит, сменивший в 1946 г. А. Гарримана, заинтересовался препаратом КР в связи с запросами от больных раком и их родственников, которые, в свою очередь, узнали о чудо‐лекарстве из сообщений прессы. Посол обратился в Академию Медицинских Наук, где его принял вице‐президент академии А. И. Абрикосов (президент Н. Н. Бурденко был болен), который при нем позвонил И. Г. Роскину и попросил принять посла у себя дома. Так как Роскин и Клюева «жили очень скромно» (видимо, имели комнату в коммунальной квартире), то Роскин, несколько замявшись, предложил послу приехать к ним в институт. Беседа проходила в кабинете директора института В. Д. Тимакова, в его присутствии. Послу объяснили, что лекарства, пригодного для широкого применения в клинике, пока нет, требуются еще долгие исследования. После этого посещения было заключено соглашение между министерством здравоохранения СССР и американским посольством об объединении усилий двух стран по дальнейшей разработке противоракового препарата КР. Американская сторона обязалась предоставить новейшее оборудование не только для лаборатории Клюевой, но и для других лабораторий, а советская — раскрыть технологию изготовления КР. Указывалось, что дальнейшие разработки по усовершенствованию препарата будут считаться совместными. Клюева и Роскин не участвовали в составлении соглашения, а, ознакомившись с ним, сочли, что оно недостаточно защищает их приоритет, и визировать его отказались. Соглашение было предварительным и осуществлено не было.