Профессор Феликс Залманович Меерсон:
Издавна было известно, что яды некоторых микроорганизмов подавляют развитие злокачественных опухолей у экспериментальных животных, но, к сожалению, не действуют на опухоли человека. Этой проблемой занимался, в частности, профессор гистологии МГУ И. Г. Роскин. Он выполнил большое число экспериментальных исследований о действии трипаносом на опухоли мышей.
Н. Г. Клюева, энергичная молодая женщина, подвизавшаяся на ниве медицины и биологии и обладавшая способностью присасываться к перспективным ученым (в свое время она была замужем за Зильбером), сделала ставку на Роскина. Так появился препарат КР, якобы спасающий от рака.
Когда Клюева получила средства на широкий эксперимент, она пришла к Парину, как академику‐секретарю, чтобы согласовать программу работ. Клюева и Роскин наметили широкий эксперимент на коровах.
— Коровы? — сказал Парин. — Боюсь, что у вас не получится ясных результатов, потому что взрослые животные имеют стойкий иммунитет ко многим микробным ядам. Я вам советую использовать молодняк, лучше всего новорожденных телят, у них еще нет иммунитета.
Клюева и Роскин пришли в восторг от этой мысли и предложили Парину быть их соавтором, рассчитывая, очевидно, привлечь его таким образом на свою сторону и навсегда заручиться поддержкой академика. Парин ответил, что готов им помогать, это его обязанность академика‐секретаря, но соавтором он быть не может, ибо не имеет никакого отношения к их экспериментальной работе.
— Но вы же подали нам такую прекрасную идею.
— Это только моя прямая обязанность академикасекретаря.
Еще до поездки Парина в США была опубликована обстоятельная монография Клюевой и Роскина, а их статья, которую он взял с собой, отражала лишь очередной этап их работы и была завизирована наркомом здравоохранения Митеревым.
Федор Григорьевич Кротков:
Парин поехал в Америку с книгой Клюевой и Роскина, с их препаратом, чтобы организовать испытание его в американских лабораториях.
Анна Михайловна Григорьева:
Перед отъездом Парина в Америку Митерев велел ему взять с собой рукопись Клюевой и Роскина, рукопись эта уже была в типографии и готовилась к печати, чтобы закрепить их приоритет. Но потом Митерев отрекся от этого, и Парин оказался «американским шпионом», продавшим секрет за авторучку.
Ф. З. Меерсон (1926–2010) — патофизиолог, один из ближайших и наиболее плодотворных сотрудников В. В. Парина. В середине 1990‐х гг. эмигрировал в США, где и умер. Характеристика, какую он дал Н. Г. Клюевой, нельзя считать справедливой. Она скорее отражает ту душевную боль, какую он испытывал за несчастья, выпавшие на долю В. В. Парина, в чем он частично винил Клюеву. Н. Г. Клюева стала крупным ученым‐микробиологом задолго до встречи с И. Г. Роскиным. В начале 1930‐х годов она работала совместно с Л. А. Зильбером, который был женат на 3.В. Ермольевой (первой в СССР получила пенициллин), а не на Клюевой. Кстати, ее брак с Роскиным не был зарегистрирован, так как у него была психически больная жена, с которой он, по моральным соображениям, не считал возможным развестись[112].
Похоже, что позднее Меерсон более объективно оценивал происшедшее с В. В. Париным. В 1988 г. он писал:
«Теперь, оценивая этот эпизод в историческом ракурсе, мы понимаем, что… в то время Сталин решил заморозить общение с Западом, восстановить атмосферу 37–38 гг. „Дело Парина“ было одной из политических акций, направленных к этой цели, что подтверждает, в частности, пропагандистский бум, поднятый вокруг него по личному указанию Сталина»[113].
Феликс Залманович Меерсон:
После возвращения из Америки у него сразу умер отец, он съездил в Пермь на похороны, вернулся и вдруг получил вызов на Политбюро.
Григорий Фаддеевич Башихес:
Я родом из Минска. В первые дни войны был призван в армию. Наша часть попала в окружение, я ушел в лес и воевал в партизанском отряде. Войну закончил на территории Польши в 1944 году, после соединения нашего отряда с наступавшей Красной Армией. К дальнейшему прохождению службы я был признан негодным по состоянию здоровья.
В Минске и вообще в Белоруссии все мои родные были уничтожены гитлеровцами, которые, как известно, не щадили мирное население, а евреев уничтожали поголовно. Я приехал в Москву и вскоре устроился работать заведующим гаражом только что созданной Академии Медицинских Наук. Мы получили первые три машины — американские «Виллисы», но шоферов не было, поэтому я сам сел за руль машины академикасекретаря. С утра мы обычно ехали в мединститут, где Василий Васильевич заведовал кафедрой, а во второй половине дня я вез его в Академию. Конечно, приходилось возить его на заседания в самые разные учреждения. Приходилось бывать и в Кремле, куда мы имели специальный пропуск. Иногда по выходным дням я возил Василия Васильевича загород — на охоту или рыбалку. Он в то время был еще молод, работящ. Со всеми был ровен и деликатен — от высокопоставленных лиц до вахтеров и уборщиц.
Помню тот роковой день, когда В. В. Парина вызвали на заседание Политбюро, на котором его обвинили, что он выдал американцам секрет лечения рака, хотя, секрет этот не обнаружен до сих пор. Я отвез его в Кремль часов в 10 вечера и стоял у подъезда часов до двух или трех ночи. Я был совершенно один, ибо порядок был такой, что машины членов политбюро стояли отдельно, а приглашенных отдельно. Кругом не было ни одного человека, однако когда я вышел из машины и направился в кустики по нужде, передо мной неожиданно, словно из‐под земли, вырос часовой, который очень грубо заставил меня снова сесть в машину.
Федор Григорьевич Кротков:
Меня на заседание Политбюро не вызывали, но там был наш министр Митерев. Он рассказывал мне, что Сталин обращался к Василию Васильевичу: «господин Парин», и из этого было видно, что его арестуют.
— Господин Парин, зачем вы повезли препарат КР, это наша гордость?
Ответа он не слушал.
Все обратилось против Василия Васильевича.
— Господин Парин, — спросил его Сталин, — почему вы жили у частных лиц, за какие заслуги они вас приютили?
Парин пытался объяснить, но его не слушали.
— А за что вы получали деньги?
— Я не получал.
— Но вот у нас счет. Вам было выдано столько‐то долларов. По какому праву вы передали американцам препарат КР?
И тут же с заседания Политбюро его увели. Так мне рассказывал Митерев.
Парин вернулся из США в первых числах февраля 1947 года, когда расследование его «шпионской деятельности» уже было в полном разгаре. Жданов вызвал его «на ковер» 3 февраля. На предъявленные ему показания Георгия Андреевича Митерева (1900–1977) о том, будто тот запретил предоставлять американцам информацию о КР, Парин сказал: «Это неверно. Я не мог рискнуть, так как у меня одна голова, а не две». Затем он изложил свои объяснения письменно. Согласно его объяснительной записке, обнаруженной в архиве, он, по указанию министра здравоохранения Митерева, взял с собой в США еще не опубликованную, но уже готовившуюся к печати в Москве монографию Клюевой и Роскина и образцы их препарата (10 ампул). (Препарат КР был неустойчив и в течение 10 дней терял свои свойства.)
Накануне отъезда Парин имел беседу с сотрудником министерства иностранных дел Г. Н. Зарубиным, и от него совершенно случайно услышал, что якобы имеется решение засекретить все, что связано с препаратом КР. Он тотчас зашел к Митереву, чтобы уяснить ситуацию. Тот сказал, что американцам следует передать препарат и рукопись монографии, изъяв из нее только главу о технологии изготовления препарата. Тем не менее, уже в США, Парин обратился к В. М. Молотову, который был в Нью‐Йорке, где возглавлял советскую делегацию на сессии генеральной ассамблеи ООН. 7 ноября 1946 г., по случаю годовщины «Великого Октября», Молотов устроил широкой прием, во время которого Парин смог с ним поговорить. Молотов обещал прояснить вопрос и направил в Москву шифрограмму Сталину, Жданову, Ворошилову и другим руководителям. Через две недели, после поездки по ряду городов США, Парин вернулся в Нью‐Йорк и узнал, что его разыскивает старший помощник министра иностранных дел (то есть Молотова) Борис Федорович Подцероб. Когда они встретились, Подцероб прочел Парину по бумажке примерно следующий текст: «разрешено передать рукопись без главы о технологии, при условии перепечатки на машинке, и вакцину, указать, что срок ее годности кончился». Получив такое указание, Парин уехал в Вашингтон, где было запланировано его выступление в Хирургическом обществе. В ходе этого доклада он передал американским коллегам рукопись монографии Клюевой и Роскина (без главы о технологии) и ампулы с препаратом. На следующий день ему позвонил сотрудник советского консульства Л. Н. Федоров и спросил, передал ли он рукопись и ампулы. Получив утвердительный ответ, он сказал: «Жаль, тут получена обратная команда!»[114]
Понятно, что правдивость показаний Парина легко было проверить, опросив сотрудников министерства иностранных дел: Г. Н. Зарубина, Б. Ф. Подцероба и Л. Н. Федорова. Ни один из них допрошен не был. Жданов знал, что Сталину нужна не истина, а козел отпущения, и действовал соответственно.
Заседание политбюро, о котором говорит Кротков, происходило в ночь с 17 на 18 февраля. Парина арестовали не на самом заседании Политбюро, а через час после возвращения домой с этого заседания.
Феликс Залманович Меерсон:
Насколько я помню со слов Василия Васильевича, а рассказывал он мне об этом неоднократно, на заседании присутствовали все члены Политбюро, Митерев, Клюева, Роскин, Парин, Руденко.
Все сидели за столом заседаний, один Сталин, по своему обыкновению, расхаживал по залу вокруг стола. Парину предъявили обвинение, что он по собственной инициативе вывез заграницу и отдал в печать секретную статью Клюевой и Роскина. Василий Васильевич отвечал, что имел на это официальное предписание Митерева. Само предписание отсутствовало, однако сохранилась его копия с заделанной на машинке, но не завизированной подписью Митерева. Митерев трясся и бледнел.