материалов, поступивших от маститых писателей, редакция отклонила из‐за физического отсутствия места. Каким образом в этот уникальный номер попал рассказ практически неизвестного автора, да еще на еврейскую тему, осталось загадкой. Редакция, к ее чести, сумела оценить рассказ.
Еврейская тема глубоко волновала Кумока, и со временем стала занимать все большее место в его творчестве. Он стал писать вариации на библейские темы. Первая работа из этого цикла, под названием «Черное солнце Когелет» (комментарий к Экклезиасту) была написана еще в 70‐е годы. Я был если не первым, то одним из первых читателей этого удивительно тонкого философско‐эстетического произведения. О публикации его тогда не могло быть и речи. Оно увидело свет только в 1996 году, причем, издано роскошно, на русском и английском языках, с великолепными иллюстрациями Эрнста Неизвестного, полными динамики и экспрессии. Годом позже я был в Москве, и Яша подарил мне экземпляр с волнующей надписью: «Дорогим друзьям моим Риммочке и Семе Резникам с неизменной любовью через годы, океан и континенты! Я. Кумок, 25.05.97. Москва».
В 1999 году вышло столь же великолепное двуязычное издание «Книги Иова», с комментариями Я. Кумока и иллюстрациями Э. Неизвестным, а в 2005 году — их же совместный труд «Пророки».
В пост‐советские годы Яков Кумок написал и издал еще несколько книг. У меня есть две из них, тоже подаренные автором. «Страна, где берегут следы…» (2000) — это сборник прозы, в который вошли роман «Петроглив» (дань геологической молодости автора) и несколько повестей и рассказов, включая уже упомянутый рассказ о Михоэлсе. Вторая книга — роман «Мулимойе». В первоначальной редакции он был опубликован в журнале «Дружба народов» в 1995 году. На обложку книжного издания вынесены слова главного редактора журнала Александра Эбанидзе:
«В романе Якова Кумока органично и прочно, как в жизни, сопрягаются прошлое и настоящее — послевоенная Литва, российская глубинка, Вильнюс начала 90‐х. При масштабности и широте замысла роман пронзительно лиричен; его многочисленные герои живут в наше время, мучительно и страстно размышляя о прошлом. Мужественная исповедальность романа прорывается из сокровенных глубин их сердец».
Роман был удостоен премии журнала «Дружба народов», но это, кажется, единственное отличие, полученное Яковом Кумоком, хотя по литературным достоинствам его произведения тянули на дюжину самых престижных «Буккеров».
Объяснение этому я вижу в повышенной скромности, глубокой порядочности и некоторых других особенностях личности Якова Кумока. Он чурался всякого делячества, держался в стороне от так называемой «общественной жизни» писательских организаций, насыщенной интригами, подсиживаниями, крупными и мелкими скандалами, лицемерием, групповыми разборками, подковерной борьбой за эти самые «Буккеры». Яше вся эта нечистоплотная возня претила. Он творил не ради внешнего успеха, а из внутренней душевной потребности. Он не только помнил, что служенье муз не терпит суеты, но жил и творил по этому принципу.
Последний раз я видел Яшу Кумока за два месяца до смерти, то есть в апреле этого года, в Москве, к сожалению, мельком. Трудно смириться с мыслью, что этой мимолетной встрече суждено быть последней.
Прощай, дорогой Яша. Хотя почти тридцать лет мы были разделены океаном и виделись очень редко, ты всегда присутствовал в моей жизни. Мне будет очень тебя не хватать.
_______________
24 декабря 2011 г.
Дорогой Сергей Николаевич!
Как давно не было у нас контактов!
Мы около месяца провели в Болдере, штат Колорадо, у сына, с радостью пасли внуков, наслаждались горными пейзажами и настоящей снежной зимой!
Как Ваши дела, что пишется, что публикуется?
Если Вы следите за журналом «Новое Литобозрение», то, возможно видели в последнем номере очередную статью А. А. Панченко, атакующую меня и Даля. Я подготовил ответ, при сем посылаю его Вам (еще не опубликован) — для критики и развлечения.
На днях мне прислали удивительную телепередачу не известного мне Соболева. Скорее всего, Вы ее видели, а если нет, то обязательно посмотрите, если не всю, то только первый сюжет, всего минуты четыре‐пять, — о поэте есенинского склада Борисе Сивко![135]
С наступающим Вас Новым Годом, счастья, успехов, здоровья!!
Ваши Семен и Римма Резники
Семен Резник Профанация с атрибуцией
Статья А. А. Панченко «Владимир Даль и кровавый навет»[136] снова посвящена вопросу об авторстве пресловутой «Записки о ритуальных убийствах», она же — «Розыскание о убиении евреями христианских младенцев и употребления крови их».
Должен напомнить, что впервые этот труд появился в 1844 году без имени автора. Вторично, в 1878 году, он был опубликован под именем тайного советника В. В. Скрипицына. А в 1913 году, в разгар общественных баталий вокруг «ритуального» процесса Бейлиса, анонимные черносотенцы приклеили к нему имя В. И. Даля. Под этим именем и под названием «Записка о ритуальных убийствах» он с тех пор издавался множество раз, на русском и других языках, став одним из ведущих инструментов нагнетания ненависти к евреям — наряду с «Протоколами сионских мудрецов», «Катехизисом еврея в СССР» и другими подобными фальшивками и апокрифами. Понятно, что если бы не имя знаменитого создателя «Толкового словаря живого великорусского языка», то это убогое сочинение давно сгнило бы вместе с другими экскрементами человеческой тупости, невежества и ненависти.
В моей книге «Запятнанный Даль» детально прослежены этапы превращения анонимного «Розыскания» в «Записку о ритуальных убийствах» В. И. Даля. Проведен текстологический анализ «Розыскания» в сопоставлении с принадлежавшим Далю «Исследованием о скопческой ереси» (тот же 1844 г.) и обеих этих работ — с его «Толковым словарем». Сопоставление проведено на лексическом, стилистическом и смысловом уровнях. Совершенно очевидно, что если бы обе книги были написаны одним автором, то это проявилось бы множеством разных способов и нашло бы отражение в «Словаре». Ничего подобного не оказалось: между «Розысканием о убиении…» и «Исследованием о скопческой ереси» — глубокая пропасть. И если целые пласты текста из «Исследования» Даля перешли в «Словарь», то «Розыскание» не оставило в нем никакого следа. Так было установлено, что Владимир Иванович Даль не мог быть автором «Записки о ритуальных убийствах».
Публикуя свою работу, я был готов к нападкам со стороны патентованных национал‐патриотов, курящих фимиам Далю за якобы принадлежащее ему «Розыскание». Но они пока помалкивают. Вместо них бросить перчатку решил остепененный филолог, который В. И. Даля, мягко говоря, не жалует. В огромной по объему статье о кровавом навете[137] А. А. Панченко поместил таблицу, в которую вписал несколько фраз из тех же трех книг: «Розыскания о убиении…» «Исследования о скопческой ереси» и «Толкового словаря», — выделив жирным шрифтом фрагменты, которые, по его мнению, совпадают. Такое совпадение (даже если бы оно имело место) не увязывается со смысловыми, лексическими и стилистическими контрастами между «Розысканием» и «Исследованием», потому автор статьи постулировал, что, по его мнению, «Розыскание» — это конгломерат текстов нескольких авторов, Даль‐де был лишь одним из многих. Никаких других авторов он, однако, не назвал, сколько их было, выяснить не пытался, и ничем другим свое мнение не подтвердил.
В статье «Зачем же снова пятнать В. И. Даля?»[138] я показал несостоятельность положений статьи г‐на Панченко, ибо при всей убогости «Розыскания» оно логически и стилистически однородно, потому не может быть сборной солянкой написанного разными авторами. Ну, а текстовые «совпадения» между «Розысканием» и «Исследованием» — просто фикция. Совпадают только пять слов, в их числе названия четырех староверческих сект — самосожигатели, тюкальщики, детогубцы, сократильщики. Взяты они из каких‐то ранее существовавших источников, чем объясняется независимое появление их в «Исследовании» Даля и в «Розыскании» другого автора.
В новой статье г‐н Панченко не заикается о множественности авторов «Розыскания», как и о «параллельности» текстовых фрагментов, признавая [тем самым], что весь «параллелизм» сводится к названиям четырех сект.
Немалая часть статьи посвящена рассуждениям о том, что «самосожжения и прочие виды самоубийств практиковались разными согласиями старообрядцев» и были «своеобразной формой социального психоза». Пусть так, но к вопросу об авторстве «Розыскания» эти рассуждения отношения не имеют, как, впрочем, и многое другое в обширном повествовании объемом более двух печатных листов.
Моей персоне в статье уделено ключевое внимание: «журналист С. Е. Резник» упомянут бессчетное число раз. Но моих аргументов автор даже не пытается оспорить, а собственные доводы не пытается защищать.
Вулканическое словоизвержение распадается на две неравные части. Большая часть — многоречивое вступление, меньшая — 22 архивных документа. Из них только один имеет некоторое отношение к вопросу о возможной причастности В. И. Даля к «Розысканию». Все остальное для данной темы — пустая порода, шлак. Поскольку «в пылу полемики» автор забыл проанализировать публикуемые документы, попробуем это сделать за него.
Они распадаются на два блока — в одном 15, в другом семь.
Только одно из писем, как было отмечено, имеет отношение к Далю. Документ этот не нов: на него указал в свое время Юлий Гессен, единственный историк, который исследовал этот вопрос до меня и г‐на Панченко. Гессен разыскал его, прокомментировал, указал, в каком архивном фонде он находится. Оттуда его г‐н Панченко и извлек. Это письмо Даля протоиерею И. С. Кочетову от 30 мая 1844 г. Вот оно: