доминирующей в данный момент. Оказалось, что в неадекватности реакций есть глубокий приспособительный смысл. Организм подвергается множеству воздействий одновременно. Если бы на каждое из них он реагировал адекватно, то его бы просто разорвало. Нервная система действует как единое целое, беспорядочные воздействия упорядочиваются и переправляются в доминирующий центр, усиливая подконтрольную ему функцию и тормозя остальные.
В течение многих лет Ухтомский активно развивал свою теорию. Его работы публиковались в ведущих научных изданиях, он удостаивался почетных наград, в том числе наивысшей в то время премии имени В. И. Ленина, стал академиком. Посмертное собрание его научных трудов составило шесть увесистых томов. Однако такова была только часть его деятельности. И, возможно, не самая для него главная. Ибо нервная система и поведение животных его интересовали лишь постольку, поскольку они открывали путь к познанию поведения человека, его взаимоотношения с миром и другими людьми.
Суть морально‐философского учения Ухтомского, изложенного в его письмах к ученикам, состоит в том, что «человек подходит к миру и людям всегда через посредство своих доминант». «Мы можем воспринимать лишь то и тех, к чему и к кому подготовлены наши доминанты, т. е. наше поведение. Бесценные вещи и бесценные области нашего бытия проходят мимо наших ушей и наших глаз, если не подготовлены уши, чтобы слышать, и не подготовлены глаза, чтобы видеть, т. е. если наша деятельность и поведение направлены сейчас в другие стороны<…>.Человек видит в мире и в людях предопределенное своею деятельностью, т. е. так или иначе самого себя. И в этом может быть величайшее его наказание! Тут зачатки „аутизма“ [отгороженности от мира, погруженности в самого себя] типичных кабинетных ученых, самозамкнутых философов, самодовольных натур; тут же зачатки систематического бреда параноика с его уверенностью, что его кто‐то преследует, им все заняты и что он ужасно велик».
Иначе говоря, наши представления о мире, в соответствии с которыми мы живем и действуем, сформированы нашими доминантами. Они отражают наш душевный настрой, наши пристрастия, предрассудки, а не окружающий мир, как он есть. Другой человек те же самые события и обстоятельства воспринимает совершенно иначе, чем я. Ухтомский демонстрировал эти положения примерами из истории, искусства, литературы. Особенно часто он обращался к произведениям Достоевского, указывая, например, что все Карамазовы обитали в одном и том же замкнутом мире, но воспринимали его и действовали в нем совершенно по‐разному.
«Человек, предубежденный, что его окружают обжоры, эгоисты и подлецы, успешно найдет подтверждение этому своему убеждению и тогда, когда ему повстречается сам Сократ или Спиноза. Обманщик подозревает необходимо во всем обман, и вор везде усматривает воровство». «Осуждение [других] есть вместе с тем и тайное, очень тонкое, тем более ядовитое самооправдание, — т. е. успокоение на себе и на своих точках зрения… застилает глаза на реальность, и тогда наступает трагедия: люди не узнают Сократа, объявляют его вредным чудаком, заставляют его поскорей умереть».
Так Ухтомский формулировал фундаментальный закон человеческого несовершенства. И, в связи с осознанием этого несовершенства, формулировал этическую задачу: «нужна трудная самодисциплина — перевоспитание доминант в себе». То есть природа создала нас пленниками своих доминант, в этом корень наших несчастий и заблуждений. Вопреки ограничениям, наложенным природой, мы должны стремиться к преодолению доминант, из их пленников превратиться в их повелителей.
Как этого достигнуть? К этому Ухтомский возвращается снова и снова. Отношения с миром, с другими людьми надо строить «по Копернику», то есть постоянно помнить о том, что мир вращается не вокруг меня, переносить вращение мира с себя на другого человека, видеть в нем ЛИЦО, видеть себя глазами ЗАСЛУЖЕННОГО СОБЕСЕДНИКА. Высокое недовольство собой, открытость к собеседнику, готовность видеть в нем, а не в себе, все лучшее, прощать ему, а не себе, слабости, обиды, несправедливости. Таков путь к нравственному совершенствованию личности, преодолению эгоизма, замкнутости на себе, к духовному слиянию с миром, с встречным человеком, к обретению смысла жизни, преодолению страха смерти.
«Пересмотрел свои предыдущие записи, — читаем в книге Евсея Цейтлина. — Как много в них о страхах й. Так много, что его можно счесть паникером или того больше — человеком с больной психикой. Не мое дело — оправдывать или осуждать героя книги. Но страхи… Что ж, страхи‐то как раз были реальными!»
Героя своей книги, литовско‐еврейского писателя Йокубаса Йосаде, Цейтлин в своих дневниковых записях обозначал строчной буквой — «й». Поначалу просто для краткости. Но потом понял, что в таком обозначении есть глубинный, обобщающий смыл. Строчная буква й перекочевала в книгу, символизируя типичность ее героя, человека с маленькой буквы, ничтожной песчинки, гонимой по пустыне грозным ураганом времени.
В судьбе Йокубаса Йосаде отражена судьба поколения, скованного страхом. Конечно, жизнь каждого человека неповторима, жизнь Йосаде полна индивидуальных особенностей, неожиданных поворотов и извивов. В страхе жили все его современники, но у каждого страх был свой, особенный. Освободиться от своего страха, точнее, от многочисленных страхов, то есть «перевоспитать» свою доминанту Йосаде смог только в конце долгой жизни, при растянувшемся на годы прощании с нею. Но он едва ли смог бы справиться с этой труднейшей задачей, если бы не выпало ему редкое счастье — встретить ЗАСЛУЖЕННОГО СОБЕСЕДНИКА.
Этой встречи могло и не произойти. Более того, она была почти невозможна — настолько разными дорогами они к ней шли. Ожидать пересечения этих путей можно было разве что в бесконечности. Но они пересеклись. И когда это произошло, шанс не был упущен. Доминанты обоих оказались к ней хорошо подготовленными.
Евсей Цейтлин родился в 1948 году, том самом, когда был убит Михоэлс, и начались открытые гонения на «космополитов» и на еврейскую культуру. К тому же он вырос в Сибири, то есть в российской глубинке, там же начал свою деятельность литературного критика и литературоведа, защитил диссертацию, стал членом Союза писателей, преподавал в университете. Публиковался во многих литературных журналах и сборниках. В его активе книги об известном прозаике и драматурге Всеволоде Иванове, занимающем одно из ведущих мест на российском литературном олимпе, документальная повесть о классике литовской литературы Кристионасе Донелайтисе, но Цейтлина «принципиально» интересовали малоизвестные провинциалы, которых не замечали в столицах, обрекая оставаться на обочине литературной жизни. Евсей Цейтлин вошел в литературу со своей темой, со своим кругом интересов. С пристальным вниманием к психологии творчества писателя, к проблеме его литературного становления (именно об этом — первая книга Евсея Цейтлина «Беседы в дороге», Новосибирск, 1977). За сравнительно короткий срок он издал почти полтора десятка книг о писателях и деятелях культуры. Однако к концу 80‐х годов эта деятельность стала его не удовлетворять. Горбачевская гласность открыла невообразимые ранее возможности, и это побудило Евсея обратиться к своим еврейским корням. Он делает решительный шаг: переезжает в Литву, тогда еще советскую, но уже заявившую о желании освободиться от медвежьих объятий «старшего брата».
Литва когда‐то была самым активным центром восточноевропейского еврейства, город Вильнюс (Вильно) — его столицей. Религиозная, культурная, национальная жизнь еврейства здесь била ключом. К временам горбачевской перестройки от всего этого ничего не осталось. 90 процентов еврейского населения Литвы было уничтожено гитлеровцами, остальное довершила сталинская и после‐сталинская политика партии и правительства. Говорить о возрождении еврейской культуры в Литве не приходилось, но появилась возможность собрать и сохранить рудименты памяти о том, что ушло навсегда. Делать это надо было срочно, пока еще оставались в живых те, кто что‐то помнил, пока еще сохранялись в чьих‐то сундуках и на чердаках следы исчезнувшего материка: манускрипты, фотографии, предметы быта, религиозного культа…
В Вильнюсе решили создать еврейский музей, в нем и стал работать Евсей Цейтлин, поставив своей задачей — записывать воспоминания доживающих век свидетелей. Одним из них и был Йокубас Йосаде (или просто й).
Он был на 37 лет старше Евсея и прожил не только вдвое более долгую, но совсем другую жизнь. Он родился в 1911 году в маленьком литовском городке Калварии, населенном в основном евреями. Не только дóма, но и на улице все говорили на идише, все вывески в городе были на идише, идиш был основой всей общественной и культурной жизни. Контакты с литовцами были редкими, литовского языка большинство жителей почти не знало или знало очень мало.
Семья й была обеспеченной, но не благополучной (как он понял, когда немного подрос). Кроме него у родителей было еще трое детей — все девочки. Отец владел небольшой фабрикой, приносившей приличный доход, но между родителями постоянно происходили стычки, обстановка в семье была напряженной, нервозной, что глубоко ранило нежную душу ребенка. Лет в 10–12 он стал понимать причину этой напряженности: отец завел пассию на стороне, мать терпела, но ему этого не прощала. У подростка развился «фрейдистский» комплекс ненависти к отцу, даже возникло желание его убить. Когда он понял, что неспособен на такое злодеяние, доминанта ненависти переориентировалась на любовницу отца. Но пороху снова не хватило, и он решил, что убьет ее словом. Ему уже было 18 лет, когда он явился к ней потребовать, чтобы она исчезла из жизни их семьи, уехала из города. Но «крутой» разговор плавно перешел в… любовные утехи. Роман й с любовницей отца длился месяца полтора, когда й резко его оборвал.
Я не намерен пересказывать перипетии биографии героя книги Евсея Цейтлина. Хочу лишь показать, как сложно с раннего детства складывалась его жизнь, оставляя рубцы на сердце, на формировании характера — скрытного, недоверчивого, подозрительного, упрямого.