– Он только зимой бывает, когда снег, – качнула головой девушка. – И звук от него как от топора дровосека.
– Ишь! Много ты слыхивала! Блуд всякий быва ет, а некоторые колдуны сами могут его вызывать д на людей напускать.
– И что? У тебя средь колдунов есть враги?
– А я знаю? Может, кого и задел невзначай Жизнь – штука такая…
Ратибор, особо не показывая виду, зорко наблю дал за девицей, пытаясь разглядеть хоть тень лукав ства. Но то ли она во лжи была мастерицей, то л впрямь ведать не ведала, откуда на их головы сва лилась такая напасть. Лучше бы врала! Тогда хот источник опасности был бы понятен, а так вообще концы с концами не вяжутся. Но в том, что завело их в лес намеренное колдовство, он уже ни на полногтя не сомневался – слишком диковинно все кругом.
Хотя если вдуматься, то между последними событиями прослеживалась зыбкая, едва заметная связь. Все случившееся после смерти Громовника имело некий общий оттенок, точно так же, как всегда можно узнать человека по манере резы вычерчивать.
На первый взгляд никакой связи… Брошенный ромейский корабль с перерезанными гребцами, взбесившаяся шайка уличей, Змей в Олешье, поляки с невиданным оружием и порядком в войске, которому и немцы позавидовали бы… Теперь жряк, Мара с мечом Витима и этот лешаковый туман, заблудивший их в десятке верст от Киева.
Но все же в этом было нечто общее, и, когда Ратибор вдумался хорошенько, он понял, что происходящее буквально пропитано невозможностью. Ну, какой, к примеру, ромей бросит целый корабль? Да он и под страхом смерти сто раз подумает, прежде чем учудить такое! А поляки? Ведь их бесшабашность и лихая разнузданность давно стала байкой. И вдруг эдакая рать! О жряке вообще говорить нечего, такое и в жутком сне не приснится… Опять-таки меч у Мары – тоже случайность? Не много ли?
Девушка, морщась от неудобства, всеми силами старалась удержаться за ускользающее из-под пальцев седло. Ей явно было не до Ратиборовых раздумий, но мысли стрелка, как ни крутились, все равно возвращались к ней. Хоть о ромеях думай, хоть о поляках. И те и другие далеко, а Мара вот она – рядышком. Красавица с именем смерти. Хорошо, если в ней не таится опасность, но если выйдет как-то иначе… Не хочется даже думать.
Стрелок вдруг явственно представил, как рубит мечом по изящной девичьей шее, и голова в обрамлении шелковистых волос падает на устланную опавшими листьями землю. Алые листья – алая кровь. Золотистые листья и волосы цвета раскаленного золота.
Красным по красному. Желтым по желтому.
– Кажется, топот ближе стал… – неуверенно прислушался Ратибор.
– Может, окликнем? – поежиласьМара. – Сколько можно скакать? Я уже все нутро себе растрясла.
– Не хочешь ехать, можешь бежать рядом и держаться за стремя, – равнодушно скривился стрелок. – Баба с кобылы, дальше легче.
И все же он чуть придержал коня и, набрав полную грудь воздуха, выкрикнул:
– Эге-гей-го! Волчара! Постой-ка, а? Эй!
Стук копыт стих, а затем стал стремительно приближаться, слышно было, как ветви бьют в сапоги невидимого всадника, как воздух вырывается из конских ноздрей. Ратибор довольно сощурился, придумывая шуточку поострее, которой встретит не в меру раззадорившегося соратника.
Но вдруг конский топот стих, словно ножом обрезали, словно всадник на полном скаку провалился прямо в Ящерову преисподнюю. И ни звука… Со всех сторон навалилась тяжелая нечеловеческая тишина, а туман, будто белая хищная кошка, начал выползать из непролазной чащобы. У стрелка спина похолодела от ужаса, он кубарем скатился с седла, ушел перекатом в густой кустарник, и косматые ветви проглотили его в один миг. Мара даже опомниться не успела, только с удивлением разглядела, что пропал притороченный у седла лук. Неужели сумел прихватить?
Полумрак под огромными древесными кронами сгустился, казалось, еще сильнее. Девушка осторожно пересела в седло, подобрала вожжи, и конь начал медленно пятиться боком от страшных и темных кустов в сторону исполинского дуба, под которым даже земля прогнулась от натуги. Там не росло ничего – на поляне такой величины можно было поставить деревеньку небольшого размера.
Не успела девушка перепугаться по-настоящему, как глухой рокот галопа раздался совсем с другой стороны. Теперь всадник явно правил к поляне, и Мара, не выдержав, стала вытягивать слишком тяжелый для нее меч. В ней не осталось и капли уверенности, что скачет друг. Она вдруг с отчетливой ясностью поняла – это место может подбросить любую, самую коварную неожиданность.
– Цыц! – раздался из кустов насмешливый голос, и девушка наконец разглядела тусклый блеск боевого наконечника. – Сиди и не дергайся. Поняла?
Ратибор не хотел в минуту опасности оставаться рядом с загадочной незнакомкой. Лучше стрелами из кустов прикрыть, если что. Вернее будет. И безопаснее.
Он прислушался к приближающемуся топоту – теперь уж никаких сомнений в том, что это скакал Волк, не было. Натужный галоп Ветерка трудно было с чем-то спутать. Стрелок немного успокоился, но наработанное чутье не давало расслабиться, было во всем происходящем что-то нарочито нереальное, будто в худом сне, от которого просыпаешься в холодном поту. Наваждение…
Он не стал натягивать лук, но жилы и нервы помимо воли напряглись туже любой тетивы. Вот-вот покажется всадник… Ну? В направлении топота деревья росли очень густо, и стрелок даже удивился, как можно скакать с такой быстротой сквозь непролазную чащу. Нехорошее предчувствие оправдалось сполна, когда грохот копыт вырвался наконец из густого подлеска.
Ратибор не увидел ничего. Ни одна ветка не шевельнулась, ни одна травинка, ни один тронутый багрянцем лист. А грохот копыт приближался неумолимо, как лавина в Авзацких горах, невидимый всадник мчался прямо на застывшего в страхе стрелка, но даже в накатившей волне первобытного ужаса перед явной волшбой Ратибор отчетливо различал характерную поступь знакомого коня. Это был Ветерок. Никакого сомнения.
Мара завизжала так, что перекрыла дробный топот копыт, и стрелку пришлось, отбросив лук, выскочить из засады, чтобы удержать вздыбившегося под ней коня. Помогло мало, обезумевшее животное било ногами в землю, клочья пены разлетались с губ во все стороны, марая одежку и смешиваясь с туманом. Девушка не удержалась в седле, и Ратибор едва успел ее подхватить, рискуя получить копытом по темечку. Они в обнимку повалились на землю, и Мара, не пе реставая визжать, стала судорожно вырываться и могучих объятий витязя. Ратибор даже не сразу сообразил, что конского топота уже не слышно.
– Тихо ты! – зажал он рукой перекошенный девичий рот. – Тихо!
Она дернулась пару раз и затихла – подавленная, оглушенная страхом. В глазах еще метались буйные огни ужаса, но лицо разгладилось.
– Успокойся, – прошептал стрелок, опасаясь вспугнуть навалившуюся тишину. – Это просто звук, никакой опасности нет.
Он отпустил девушку, и она, дрожа всем телом, уселась на землю. Волосы укрыли ее лицо, из глаз покатились первые слезы.
– Что это было? – всхлипывая, спросила Мара.
– Откуда мне знать? – Ратибор отряхнулся и встал в полный рост. – Скорее всего, блуд лесной. Все нормально, не плачь.
Он хотел успокоить Мару, но сам явственно чувствовал рядом чужое присутствие. Волосы на руках встали торчком, ногти залила холодная синева, ладони стали скользкими от пота. Удержать бы меч, если что!
Он вытащил лук из кустов, осторожно прислушиваясь. Вот что-то звякнуло, вот явно скрипнул натянутый кожаный ремень. Стрелок присел на корточки, закрыл глаза и постарался представить картину по этим таким знакомым звукам.
Да, сомнений не было – совсем рядом стоял конь, переминался с ноги на ногу, даже дыхание слышно, если прислушаться. Ратибор открыл глаза и медленно повернулся на звук, готовый выхватить меч при первом намеке на нападение. Всякое бывало в жизни, но биться с невидимым противником еще не приходилось. Да еще с конным, будь он неладен…
И тут из пустоты раздался настолько знакомый голос, что у Ратибора дыхание перехватило.
– Эй, други, вы где? – спросил воздух голосом Волка. – Тут вроде и спрятаться негде… Ратиборуш-ко, хорош шутки шутить, надо выбираться отседова. Сам звал, а теперь прячется… С девкой, что ли, уже в кустах?
Послышалась тяжелая поступь Ветерка, и Ратибор наконец смог разомкнуть пересохшие губы.
– Ты сам-то где? – хмуро спросил он. – Носишься тут бесплотным духом.
Не нужно было видеть Волка, чтобы понять, как у него отвисла челюсть. Мара и вовсе побледнела, словно жабье брюшко, – вот-вот бухнется на землю без чувств.
– Погоди… – рвал стрелок грозившую затянуться паузу. – Волчара, ты тут?
– Ну, – ответил пропитанный туманом воздух.
– Лихо… То, что мы друг друга не видим, я уже понял, – почесал макушку Ратибор. – А чувствовать мы друг друга можем?
– Хрен его знает, – честно ответил Волк. – Иди на голос, узнаешь. Только погоди, я с коня слезу.
Послышался скрип седла, звон стремени, тихонько ухнула земля, принимая тяжесть витязя. Сзади тоже послышался звук, но это Мара стучала зубами.
Ратибор закинул лук за плечо и осторожно двинулся вперед, будто в темноте, ощупывая воздух руками.
– Ты не молчи, а? – с дрожью в голосе попро сил он Волка. – Как-то очень уж неуютно от всег этого…
Раздался шорох кожаного чехла, гулко стукнул благородное дерево лютни, и стрелок услышал мяг кий перебор струн – певец сочинил что-то новое музыка проникала в душу, как сладкий мед в горя чую воду.
– Так лучше? – нараспев спросил Волк. Он был совсем рядом, шагов пять…
– Гораздо, – повеселев, улыбнулся стрелок. Музыка спугнула тишину, и туман разочарованно отступил, спрятавшись в низких ветвях деревьев. Ра-тибор ступал аккуратно, тихо, на него все сильнее накатывало жутковатое напряжение, сравнимое только с безумной обреченностью горячего боя. Мара встала и шла следом, ее колотило от страха – по всему видать, что с явными чудесами столкнулась впервые.
Стрелок закрыл глаза, чтобы не мешали ушам, но тут же раскрыл вновь от нахлынувшей волны ни с чем не сравнимого ужаса. Он вдруг представил, что, пока бредет на звук, из воздуха возникает кошмарное чудище, сладко поющее голосом лютни. Но даже с открытыми глазами видение продолжало блуждать в голове, леденя кровь.