се любовью пропитано?
– Знаю. Видишь те валуны? Когда будем их обходить, иди помедленней и не плещи понапрасну.
Три обкатанных ледником валуна лежали у самой воды, словно яблоки. Они и зеленые были, но только не по природе своей, а от толстого слоя мха. Когда подошли ближе, стало видно, как между валунов стекает небольшой, но широкий водопадик, тонкий, как дорогое стекло, но гораздо прозрачней. Вокруг бурлящего потока резали воду крупные водомерки, а в воздухе, совсем низко, летали тяжелые стрекозы. Когда они проносились совсем близко, лицо улавливало легкое дуновение.
– Смотри. – Ратибор коснулся рукой валуна. – Только выглядывай осторожно.
Мара тоже оперлась о валун и выглянула из-за него, чуть вытянув шею.
– Ой!.. – удивленно воскликнула она. – Кто это?
– Детеныши смоков, – пояснил стрелок и придвинулся ближе, чтобы окунуться в аромат ее волос.
Теперь он уже не стеснялся, понимая, что не выходит за рамки молчаливой договоренности. Дивиться на красоту никто не запрещает, он понял. Главное – не давать мужскому естеству заходить дальше.
– Смоков? – насторожилась девушка. – А сами они где?
– Далеко. Они тут появляются только ранним летом и откладывают яйца возле кромки воды. Это вся их забота о потомстве, на большее их*не хватает. Тут вода теплая, вот они и плещутся до весны. А потом начинают дышать воздухом, а не водой, как сейчас, спариваются, откладывают яйца и уходят, оставляя место следующим поколениям.
– Так что, все смоки только отсюда?
– Может, еще есть такие места, я не знаю. Но им, чтоб плодиться, нужна почти горячая вода. Так что если с этим озером что-то станет, смоков поубавится сильно. Жур говорит, что раньше на земном диске вообще было гораздо теплее и смоков была тьма-тьмущая, но потом из-заРипейских гор пришла ледяная стужа, и все замерзло слоем льда высотой с княжий терем, а то и повыше. Так что смокам плодиться стало негде, и они все перемерли. Остались только те, что плодятся в местах вроде этого.
Детеныши смоков были похожи на ершистых лягушек в размер человека, они плескались, фыркали и ныряли, ничуть не обращая внимания на притаившихся за валунами людей.
– Забавные, – улыбнулась Мара.
– Хорошо, что про это место никто не знает, – вздохнул Ратибор. – Не то бы повыбили всех. Мясо у них хорошее, а костей нет, одни хрящи.
– Ты что, пробовал есть вот этих… хорошеньких?
– Нет, – сдержанно соврал стрелок. – Другие рассказывали.
Мара успокоилась и даже коснулась его плечом. Ратибор замер, боясь шевельнуться и нарушить нежданную радость прикосновения.
– Странно… – сказала она. – У таких страшных смоков такие детки.
– Детки все хорошие. И у собак, и у волков, и у рыси. Пойдем чуть правее, я тебе еще кое-что покажу.
Только когда люди совсем приблизились, детеныши смоков нырнули к мелкому дну и сидели не высовываясь – думали, что их не видно под слоем воды. Протока стала заметно петлять по лесу, она становилась все уже и все мельче, теперь вода прикрывала Мару только до пояса, и Ратибор то и дело поглядывал на ее обнаженную грудь.
– Идти в воде неудобно. – Девушка плюхнулась в воду и поплыла ш> мелководью в своей лягушачьей манере.
Ратибор усмехнулся и тоже нырнул.
– Вон, смотри, – отфыркался он. – На том берегу башня из камня.
– А я думаю, что это такое… Кто же мог тут поставить каменную башню?
– Великаны, – просто сказал Ратибор и легко отплыл на середину протоки. – Они еще до людей жили, и башен таких было всюду полно. Но потом ледник их слизал, только в этом месте осталась.
– Какая огромная…
– Так она только для двух стрелков.
– И из чего же тогда стреляли?
– Не знаю. – Ратибор пригладил мокрые волосы. – Но видишь, лес тут какой низкий и редкий? Волхвы говорят, что у великанов были огненные стрелы, вроде Перуновых. Когда шел бой, вокруг горела земля и выгорала настолько, что потом сотню лет ничего не росло.
– С кем же они воевали?
– Да друг с другом, скорее всего, – отмахнулся Ратибор. – Чем они от людей отличались? Разве что размером.
– Ты говорил, что тут где-то есть ключ с кипящей водой.
– Их тут полно. Но один точно тут рядом. Вон, где трава выше всего. Приспособилась, даже весной не желтеет.
Они подплыли к ключу, но долго в такой воде просидеть было сложно – слишком горячая. В воздухе действительно клубился не очень густой пар, легкий ветерок быстро его развеивал, но он появлялся снова и снова из крупных пузырьков. Вода словно кипела возле самого берега.
– Поплыли обратно, а то я тут сварюсь, – улыбнулась девушка.
– Погоди, я тут хочу портки по-людски постирать. Столько дармовой горячей воды не скоро сыщется. Подождешь?
– Только на берегу, – кивнула Мара и в несколько гребков добралась до низенького глинистого обрывчика.
Она вышла на берег, закинула мокрые волосы за спину и села на траву, подобрав стройные ноги. В ней не было ни стыда, ни стеснения, как у лесного зверя, не ведающего ни одежды, ни наготы.
Ратибор из воды выходить не стал, хоть и горячо было, снял портки, прикрывшись зеркальными бликами, и принялся стирать, потирая мылкой глиной. Затем выполоскал и, снова надев, тоже вылез на берег.
– Пойдем поглядим на башню, – предложила Мара.
Стрелок сглотнул, прежде чем смог кивнуть. На берегу девушка была еще прекрасней – пятна света и тени играли на ее коже и золотых волосах, яркие листья кружились вокруг, будто стараясь укрыть. Ра-тибор почувствовал, как сердце разгоняется, даже в ушах засвистело от напора крови. Разум будто заволокло пеленой, дико захотелось предложить девушке лечь рядом и сплестись в жарких объятиях, но в то же время страшно было нарушить установившееся доверие. Тело желало немедленного соединения, но разум молил о продолжении этой игры. Внутри у Ратибора зверь вступил в схватку с человеком, и, пока они бились, сам стрелок не мог шевельнуться.
Наконец человек победил, он оказался сильнее.
– Пойдем, – сипло выдохнул Ратибор и улыбнулся.
Мара улыбнулась в ответ.
– Пойдем, – повторил он уже нормальным голосом и подал руку.
Ладонь Мары оказалась горячей, как он и ожидал. Как он и хотел. Девушка встала, и запах ее волос смешался с запахом ветра, шуршащего только что упавшей листвой. Ветер подул сильнее, и огромный клен осыпал их обоих кружащимся золотым потоком. Цветок кувшинки в волосах затрепетал, будто белое пламя.
Мара не отняла руку, только потянула за собой, и Ратибору почудилось, словно весь мир закружился в красно-желтом хороводе и они закружились с ним, отделившись от всего существующего. Казалось, от стрелка струился едва уловимый ветер, а от Мары – вполне ощутимый огонь. Две стихии встретились, раздули и завихрили друг друга, венец падающих листьев закружился над головами.
Ратибор добежал до ручья, впадавшего в протоку, остановился и, подхватив девушку на руки, перенес «через воду. Краткий миг близости – стрелок сам сделал его коротким, чтобы не сорваться в пучину страсти.
Он отпустил Мару, взял за руку и потянул за собой. Только в тени каменной башни они остановились, задрав головы.
– Какая высокая… – шепнула Мара. Ратибор чувствовал, как в ее руке бьется жилка. Часто-часто. Наверное, от бега.
Башня раздвигала кроны деревьев и убегала к яркому небу, залитому солнцем. Там, в хрустальной синеве, черной точкой парил орел. Изнутри через огромный проем веяло сыростью.
– Издалека она казалась меньше… – Голос девушки ворвался во внутреннюю полутьму и тут же раздробился звенящим гулом объемного помещения. – Тут до сих пор идет война.
– Ты тоже чувствуешь? – удивленно глянул на нее Ратибор.
Она кивнула.
– Поплывем назад, а то идти колко, – сказала девушка, подошла к обрывчику и спустилась в воду.
Ратибор разогнался и нырнул щучкой, подняв целый фонтан сверкающих брызг.
Когда выплыли из протоки и направились в сторону пляжа, Ратибор потянул носом воздух.
– Похоже, Волк что-то добыл нам поесть, – сказал он. – Дымом пахнет.
Вода журчала, мягко обтекая тела. Цветок кувшинки выскользнул из волос Мары и медленно поплыл к середине озера. Впереди показались песчаный пляж и кони, стоящие почти по брюхо в воде.
Волк сидел у костра и подкладывал ветки в огонь, рядом лежали три освежеванные заячьи тушки. Пламя, едва видное в солнечном свете, трепетало и пускало густой дым в небеса.
– Явились, – буркнул певец, когда Ратибор с Ма-рой вышли на берег.
На девушку Волк глянул украдкой, на соратника посмотрел внимательно. И сразу отвел взгляд к костру. Пошурудил палкой превращающиеся в угли ветви.
– Скоро прогорит и можно будет готовить.
– Надо их сначала душистой травой обложить. – Мара надела портки, рубаху и отжала воду с волос. – Пойду соберу.
– Я тебе помогу. – Волк встал и пошел следом, потом оглянулся и сказал Ратибору: – Ты ветви чаще подкладывай, а то угли прогорят напрасно.
Стрелок даже ответить ничего не успел – певец и девушка скрылись за ветвями подлеска. Он вздохнул и принялся ломать ветви, стараясь сорвать на них внезапную досаду. Не на себя, не на Волка, а на Мару – могла бы и его взять с собою за листьями.
– Ящер… – Толстая ветка о колено ломаться не стала. Ратибор положил ее концом на камень и прыгнул всем весом. Поддалась. Полегчало. – Сам виноват, – фыркнул он, чувствуя, что Волк просто оказался шустрее.
Но от обиды на Мару отделаться не удалось. Какое-то даже предательство за ней виделось, вроде вот только что с ним говорила, гуляла, а тут бросила и пошла с другим.
Ветки ломались одна за другой, желание близости начало отступать, оставляя сладкие воспоминания в памяти и дрожь в мышцах. В голове прояснялось, и досада развеялась, стало ясно, что девушка не его собственность и вольна ходить, куда угодно и с кем вздумается.
Ратибор даже подумал, что ничего особенного не было, что он сам многое додумал и домечтал, а на самом деле они с Марой просто купались, бегали по лесу и глядели на башню и детенышей смоков. Сбило с толку нагое тело. А если бы она была в рубахе? Было бы что-то особенное в этой прогулке?