ье, выработанное беспокойной жизнью. Он открыл глаза и тут же сощурился от яркого солнца. Пришлось перевернуться на бок и потереть лицо, разгоняя остатки сна.
Мары у костра не было, хотя ее время стоять в дозоре. Волк посапывал рядом. Ратибор вскочил на ноги и пристально огляделся.
Кони мирно пощипывали траву, в костре догорали объедки.
– О чем задумался? – раздался за спиной голос Мары, и стрелок обернулся резче, чем сам хотел.
– Ты где пряталась? – изумился он.
– Я не пряталась, – смутилась девушка. – Я под обрывчик пошла. По нужде. До чего же неудобно в портках…
– Тьфу ты… – Ратибор вытер ладонью лоб. – Где тебя выучили ходить так бесшумно?
– Во мне веса меньше, чем в половине тебя, – улыбнулась Мара. – Мне легче.
– Ладно.
Он растолкал Волка и принялся седлать коня.
Вскоре все было готово – мешки с поклажей увязаны, оружие приторочено к седлам, а отдохнувшие кони полны желания двигаться дальше. Хотя коням, конечно, было все равно, но вид у них был боевой, задорный.
– Поехали! – Ратибор взобрался в седло и подогнал коня пятками.
Путники снова выехали на солнечную тропу, отдохнувшие кони так и рвались перейти на рысь, но низкие ветви позволяли ехать лишь шагом. Наконец тропа кончилась, и лошади, похрапывая, вышли на простор черниговской дороги. Тут уж их сдерживать не стали, пустили рысью.
Уже через версту лес снова загустел настолько, что мир погрузился в красно-желтые сумерки. Толстые стволы деревьев выпирали из подлеска и возносили обширные кроны на головокружительную высоту – взгляд затруднялся различать детали. Казалось даже, что легкие облачка плывут порой ниже верхушек.
– Голова кружится. – Мара глянула вверх. – Будто смотришь не на верхушки деревьев, а в облака.
– Скоро это кончится, – пообещал Волк. – Лес загустеет, и взгляд не проникнет выше двух вытянутых рук. Вообще не будет разницы, день или ночь.
И действительно, древесные ветви становились толще, листья на них кудрявились, будто клочья желтой и красной пены, а лапы елей выглядели уже не зелеными, а совсем черными. Да и елей таких Мара отродясь не видела – в ветвях любой можно было терем построить.
Еще и вечер не наступил, а дорога погрузилась в самую настоящую ночь, только не в черную, какая бывает зимой, укутанной тучами, а чуть желтоватую, светлую, какая бывает летом при полной луне. Только теней не было, отчего глазам было трудно оценить верное расстояние и мир стал плоским, будто хорошо нарисованным. Смолкли голоса почти всех птиц, теперь в вышине раздавались только хрипловатые выкрики, которые и на птичьи-то были почти не похожи. То и дело ухали совы. И вдруг, словно отточенным лезвием, воздух разорвало криком выпи.
– Тут озеро переходит в теплые болота без конца и без края, – нахмурился Ратибор. – Одним богам известно, что и кто там водится. Да и боги время от времени забывают, для чего сотворили эти болота. Так что тут пополам – от богов половина, а половина от Ящера.
– И вы бывали на этих болотах? – поежилась девушка.
– Заносила нелегкая пару раз. – Певец довольно сощурился.
– Все бы тут было нормально, – сказал стрелок, – если бы не эта вечная ночь. В других местах между днем и ночью есть подлинное равновесие – летом дня больше, а зимой ночи. Но тут не бывает ни зимы, ни весны, да и дня тоже никто не видывал. Лето и осень. И ночь. Поэтому нормального зверья тут с огнем не сыщешь, а живут сплошь какие-то выродки и нежить. Но другой дороги на Чернигов все равно нет, так что богатыри без хлеба никогда не останутся – то грамоту отвезти, то купцов проводить.
– А вы ездите бесплатно, – усмехнулась Мара.
– Счастье не в деньгах, – вздернул подбородок Волк.
– А в чем?
– В доблести.
Ратибор фыркнул, но Волк только выше задрал подбородок.
– А почему здесь такой лес густой? – поинтересовалась девушка. – В других местах самый обычный, а чем дальше на полуночь от Киева, тем гуще и гуще…
– Ты слыхала, что были времена, когда от края земного диска и почти до самого Киева лежал толстенный ледяной щит?
– Вот такой толщины? – Мара во всю ширь раскинула руки.
– Гораздо толще. Жур говорит, что тысячу раз по
столько.
– Не бывает такого льда, – покачала головой девушка. – Даже в самую суровую зиму не было.
– А в древние времена был. И зима тогда была круглый год, оттого и намерзло. До самого Киева лед маленько не дополз, а тут уже был очень толстый. Так что, когда он начал таять, случился потоп.
– Понятное дело. – Мара кивнула. – Ежели столько льда растопить.
– Ну да. Потоп был такой, что без лодки или плота шагу нельзя было сделать, а когда вода маленько сошла, тут везде остались огромные озера и болота. Вот и наросло на них. Воды много, а деревьям что еще надо?
Коням надоело скакать рысью, и Ратибор первым перевел лошадь на шаг. Теперь звуки леса, странные и незнакомые, слышались гораздо отчетливей, а редкий топот копыт полностью тонул в толстом ковре опавшей листвы.
– Это еще ничего, – вспомнил Волк. – А как-то мы тут ехали поздней осенью, так листьев навалило столько, что дорога стала почти непроезжей. Прямо замело все, хуже чем снегом.
– Мне кажется или дымом попахивает? – осторожно спросил Ратибор.
Волк намочил слюной кончик носа и принюхался тщательней.
– Верстах в трех отсюда топят печь, – уверенно заключил он.
– Ты в своем уме? – Стрелок постучал пальцем по лбу. – Может, все же костер?
– От костра дым совсем по-другому пахнет. Этот дым идет из трубы, покрытой сажей толщиной в палец. С десяток лет ее точно не чистили.
– Тут что, кто-то живет? – удивилась девушка.
– Да, – коротко ответил Ратибор и остановил коня. – Но не всегда. Я думал, на этот раз проскочим. Аннет.
Остановились и остальные – витязи оба хмурые, а на лице Мары удивление пополам с беспокойством.
– Ну… Дым… – пожала она плечами. – Что тут такого?
– Человек тут жить не может. Да и незачем человеку забираться в такую глушь.
– Если это только не особенный человек, – еще мрачнее заключил Волк. – Но если тот, о котором мы подумали, то запросто мимо него не проедем.
Мара тоже нахмурилась. Уж если такие витязи стерегутся, значит, для других там место вообще непосильное.
– Рассказали бы хоть… – пожала она плечами.
– Про Бабу-ягу слышала? – не очень охотно спросил Ратибор.
– Краем уха, – призналась девушка. – Говорят, она младенцев ест.
– Тоже бывает, – кивнул стрелок. – Но и проезжими путниками не брезгует.
– Но уж не страшнее же она жряка!
– Страшнее, – холодно сказал Волк. – Жряк – это тварь безмозглая, а у Яги есть разум, да к тому же такая сила к волшбе, что любому волхву и не снилась. Даже Журу, я думаю. Яга сама из перволюдей, жила здесь с потопа, знает самые потаенные законы мира. И пользуется ими как хочет. Единственное, чего она не может, – это читать мысли, а иначе бы с ней вообще никто не смог бы справиться.
– Значит, кто-то справлялся?
– Было дело. Есть у бабки один недостаток, только им и можно воспользоваться. Если ее кинуть в огонь, то все ее силы уходят на то, чтобы не сгореть. Так что, пока из пламени не выберется, волхвовать не может.
– Да как же ее можно в огонь? – испугалась девушка.
– Почти никак, – ответил Волк. – Мало кому удавалось.
– А объехать никак нельзя? – спросила она.
– Можно, – недобро усмехнулся Ратибор. – Ты думаешь, как мы на эти болота попали в тот раз, про который Волк рассказывал? Тоже сдуру решили врага обойти. Больше не хочется.
– Можно пожить у озера, – предложила Мара. – Там дождемся Мякшу, Микулку и Жура.
– Нельзя. – Ратибор покачал головой. – Озеро далеко от дороги, так что они запросто могут мимо нас проехать. Но главное даже не в этом – выручать из беды их потом придется. Так что лучше проехать и предупредить, чем потом…
Он не договорил, глянув на Волка.
– Погоди-ка… – Стрелок пристально глянул на друга.
– На мне что, цветы выросли? – покосился певец.
– Не… – хитровато усмехнулся Ратибор. – Пока не выросли. Но у тебя ведь может кое-что другое вырасти, а нам это сейчас бы очень пригодилось.
– Это ты о чем? – Мара вытянула шею от любопытства.
– Погоди, – успокоил ее стрелок. – У нас важная беседа намечена.
– Экий ты… – обиделась девушка. – Как в дозор, так я равная, а как секреты…
– Ладно, – пожал Ратибор плечами. – Ты оборотней боишься?
Мара вздрогнула и покрутила пальцем над головой, призывая Рода в защиту.
– Кто же их не боится? – шепнула она.
– Вот все так, – нахмурился Волк. – Ну чего нас бояться? Ну да, может у меня волчья шерсть вырасти, но вред-то от этого какой?
– Никакого, – успокоил друга стрелок. – Даже польза.
Мара побледнела и не могла понять – улыбаться ей глупой шутке или валиться с седла без чувств. Валиться не хотелось – высоковато. Улыбаться было особенно нечему, поэтому она замерла и помалкивала, надеясь, что все разрешится само собой.
– Хочешь, чтоб я в волчьем обличье все разведал? – Певец слез с коня.
– Так будет вернее, – кивнул Ратибор. – Пешего или конного заметить проще, а волков тут, сам понимаешь, как мух в деревне.
– Если не отличит.
– Раньше тебе это с рук сходило.
– Давненько я в волчей шкуре не бегал, – вздохнул Волк. – Ладно, так действительно лучше будет.
Он присел уже было на корточки, но Ратибор на него шикнул:
– Девку перепугаешь до смерти. До леса, что ли, трудно дойти?
Певец вздохнул и скрылся в лесу.
– Он что, правда может? – тихонько спросила Мара.
– Запросто, – кивнул стрелок. – Точнее, по-простому. Без всяких пней, топоров и прочей волшбы. Присел, обернулся – и дело с концом.
– А одежка?
– На нем остается. Жур говорит, что он даже не совсем волком становится. Ну… Знаешь, я сам в этом не понимаю ничего ровным счетом, но Волк вроде слишком сильно верит, что становится зверем. И все вокруг не сговариваясь видят его в зверином обличье. Даже следы за ним остаются волчьи. Но Жур слепой, и его не обманешь. Он видит самую суть вещей.