Тот добром идти не хотел, артачился, фыркал. Но с удилами разве поспоришь? Вскоре и шорох листьев под копытами стих, не в силах пробиваться через лохматые ветви.
Волк довел коня шагом почти до самой поляны, но дальше тот уже идти наотрез отказался, стал ржать и вставать на дыбы.
– Тихо, тихо… – Волк привязал повод к суковатой ветке, присел и тут же обернулся зверем.
Он пробежал совсем немного и наткнулся на задумавшегося о жизни Ивана.
– Все, ждет тебя конь.
– Уже?! – подскочил царевич.
– Тут, в двух шагах.
Иван осторожно прошел в глубь леса и действительно увидел тощего рыжего скакуна с такой грустной мордой, будто его собрались вести на бойню.
– Вот это и есть волшебный конь? – Молодец явно собирался отдать гривну за нечто более внушительное.
– Он самый, – кивнул мордой Волк. – На вид неказист, зато сколько в нем кроется…
– Погоди, да онхром на правуюпереднюю ногу…
– А как ты думал? Если бы сам за столь краткое время добрался из тридевятого царства, небось хромал бы на обе ноги.
Иван посмотрел на прохудившиеся сапоги и задумался.
– Надо было помедленнее.
– Тебя не поймешь, – фыркнул Волк. – То поскорей, то помедленнее. Ты уж определись. Хотя уже поздно, конь доставлен, как было прошено. Гривну давай.
– Куда тебе ее?
– На шею мне вешай. Да не бойся, если бы хотел, я бы давно тебя слопал.
Иван нехотя закрепил гривну на объемистой волчьей шее и отвязал повод от ветки.
– В добрый путь, – рыкнул Волк. – Дорога прямо. И не забудь, что, пока коня не полюбишь, он в девку не обратится.
– Спасибо тебе, Серый Волк, – со вздохом ответил царевич и вскоре скрылся среди ветвей.
Лес погрузился в первозданную ^тишину – звуки остались далеко наверху. Уделом этого леса были тишина и мрак. Не верилось, что над всем этим в чистом голубом небе сияет солнце. Даже привычного поскрипывания деревьев не было слышно – деревья были слишком толстыми, чтобы качаться.
Но звериный слух звуки все-таки улавливал. Они смешивались с запахами и тем немногим, что могли видеть глаза. Слышно было, как под слоем опавшей листвы пробираются мыши, как чавкает крот, пожирая крупного дождевого червя, слышна была далекая поступь ежа – слишком шумная для такого скромного зверя.
Волк коротко шевельнул ушами и тремя могучими прыжками одолел расстояние до края поляны. Из трубы избушки по-прежнему валил дым, а если прислушаться, можно было уловить отзвуки разговора Мары со старухой, но слов разобрать было нельзя. Волк дождался, когда до ушей донесется топот копыт и Ратиборова ругань, после чего обернулся человеком и пошел к избе.
– Исполать хозяюшке! – вежливо и громко сказал он у окна, закрытого ставнями. – Пригласишь ли в дом путника?
Ставни со скрипом распахнулись, и в отсветах печного пламени появилось сморщенное лицо Яги.
– Вот вы сегодня расходились-то… – пробурчала она. – Бывает, седмицу никого не дождешься, а то вдруг как медом помазали. За каким же ты Ящером пожаловал? Тоже за яблоками?
– Яблоки мне ни к чему, – признался певец. – От них только живот крутит. Мне бы воды напиться, отужинать да заночевать.
– Может, еще чего? – подозрительно сощурилась бабка.
– Нет, только это.
Яга задумчиво почесала кончик длинного крючковатого носа, припухшего и красноватого, какой бывает от большого количества когда-то выпитой худой браги.
– Ступай-ка ты, витязь, наверно, своей дорогой, – с явной грустью в голосе сказала она. – Не могу я тебя на ночь оставить.
– Это отчего же так?
– Сегодня взяла я себе работницу, молодую девицу. Как же я вас в одной избе вдвоем ночевать оставлю? А понесет она от тебя, что мне с приплодом делать?
– А то я не знаю, что ты с ним делаешь, – сурово глянул на бабку Волк. – Ишь, девкой она меня заманить решила…
– Э… Постой, – опешила Яга. – Ты откель такие подробности знаешь?
– В стране Сунь горбатая лошадь живет, она мне и рассказала. Так можно заночевать или нет?
– Ты постой, не спеши. Не буду же я тебя даром пускать…
Волк уже понял, что настроение у бабки было не таким хорошим, как показалось вначале, – хитринка была в глазах, злая и непредсказуемая. Хорошо, что не поехали мимо избы, надеясь лишь на авось! По всему видать, тут дело серьезное.
– Погоди, я сейчас выйду, – сказала Яга и скрылась за хлопнувшими ставнями.
Заскрипела лесенка, загрохотала по деревянным ступеням клюка.
– Подь сюда, – раздался в темноте старческий голос.
Волк подошел, осторожно ступая. Хотел руку на меч положить, потом понял – глупо. Булатом с пер-волюдьми воевать бессмысленно, у них другая сила. Иначе бы они никогда не пережили ледник, не справились бы с огромными медведями и страшилищами о двух хвостах, имея оружием одни лишь дубины.
– Я тебя могу съесть, – предупредила старуха.
– Знаю, – кивнул певец.
– Но не буду. Мне в людском мясе не сыть важна, а сила. В тебе ее очень мало. Почти нет. Ты уже старый, все твои пути давно определены. Сила лишь в неизведанности, в непредсказуемости. В том, что может быть, а не в том, что было и есть.
– Так чего ты хочешь?
– Это ты царевичу девку привел?
– Я. – Врать Яге было бессмысленно.
– Твоя девка?
– Отчасти.
– Девственница?
– Не знаю. Я ее тела еще не ведал.
– Но хочешь?
– Да, – еще честнее ответил певец.
– А любишь ее?
Волк промолчал, с ужасом поняв – он просто не знает, что такое любовь. Бабка будто бы поняла, нахмурилась, соображая.
– Если придется, чью жизнь оставишь, ее или свою? – пристально взглянула она.
– Ее.
– Почему?
– Честь не позволит бросить в беде ту, что мне доверяет.
Старуха рассмеялась, будто ворона закаркала, ее лицо качнулось, почти исчезнув во тьме.
– Так дело в этом? – Мрак допустил ее слова до ушей.
– Я не знаю. Я привык отдавать свою жизнь за чужую.
– Это не любовь… – прошелестела Яга. – Любовь – это когда ты не можешь допустить смерти другого человека по тем же причинам, что и своей собственной смерти.
– Своей смерти я не боюсь.
– Значит, ты никого не любишь. Тот, кто любит, боится своей смерти не меньше, чем смерти любимого человека. Потому что это одно и то же.
– Врешь ты все, бабка.
Из темноты снова раздалось хриплое карканье.
– Хочешь взять эту девку? – отсмеявшись, спросила Яга.
– Нет. Против воли никогда не возьму.
– А если она сама захочет?
– Отказать было бы глупо, – усмехнулся певец.
– Тогда оставайся, другого раза не будет.
– Волхвовать вздумала? – усмехнулся Волк. – Нет уж, старая, такого счастья мне не надо. Волхвовство ничуть не лучше принуждения. Это одно и то же.
– Волхвовство бывает разное… – прошипела старуха. – Ты бы хотел узнать, что она о тебе на самом деле думает?
– Ну… – Певец почувствовал, как по спине пробежал неприятный холодок страха.
Он действительно не знал, хочет этого или нет. Точнее, знал, что хочет, но что-то мешало самому себе в этом признаться.
– Всякая девка скрывает настоящие чувства, – почти в ухо прошептала Яга. – Любит или ненавидит, на взгляд не определишь. Если не боишься узнать правду, могу сделать так, чтоб она и словом и делом ее высказала. Если любит, этой ночью станет твоей, если нет, погонит. Но зато ты точно будешь знать, как оно есть на самом деле. Хочешь?
– Хочу, – одними губами ответил Волк.
– Тогда пойдем в дом. Но и ты веди себя честно.
– Погоди! – Певец удержал ее за клюку. – Тебе это все зачем нужно?
– Сейчас незачем, – ухмыльнулась старуха. – Но если вы сегодня ляжете вместе, то у вас родится дочь, которую ты потом приведешь мне в обучение. До того, как она впервые познает мужчину. Это плата за правду. А детей у вас и без того будет столько, сколько захочется.
– А если я потом передумаю?
– Не передумаешь. – Яга выдернула клюку, будто ее пытался удержать малый ребенок. – Никто ни разу не нарушал договора со мной. Идем!
Она застучала палкой по лестнице. Волк помотал головой, стряхивая наваждение, и поплелся следом.
Внутри избы места было немного – четыре стены, печка, стол, пара лавок и широкая полать прямо у печки. Никакого света, кроме гудевшего в очаге пламени. Полумрак. Пахло старыми шкурами, древесной смолой, дымом и волшебством. Сухой травой пахло и каким-то курением, которого Волк не знал.
Мара собирала метелкой сор у печи, ее белая рубаха казалась живой в отсветах пламени. Колыхалась, играя тенями и светом и округлыми формами тела. Иногда свет очага пронизывал ткань насквозь, очерчивая упругую грудь и гибкий стан.
– Исполать тебе, витязь, – с поклоном обернулась она.
– Не делай вид, будто вы впервые увиделись, – сухо хохотнула старуха. – Этот витязь тебя и привел. Неужто вы думали, будто я поверю, что глуповатый царевич где-то в лесу отыскал девку так быстро?
– Она все знает, – махнул рукой Волк. Мара отложила метлу.
– И что вы задумали? – Бабка поставила клюку у печи и присела на лавку.
– Просто проехать хотели, – пожал плечами певец. – Мимо тебя это сложно.
– А царевича откель взяли?
– Сам забрел.
– И вы решили над Ягой посмеяться? – покосила взглядом старуха.
– Не посмеяться, а разузнать твое настроение.
– А… Понятно, – хохотнула Яга. – Разузнали? Ну, есть я вас теперь точно не буду. Дам испытание.
– Какое? – нахмурилась Мара.
– Сейчас отужинаем и спать, а завтра поутру приберете дом, почистите дымоход, соберете грибов, добудете мяса и можете ехать.
– Добро, – согласился Волк. – А что на ужин?
– Кашу сварите.
– А воду где брать? – Он уже закатывал рукава куртки.
– Там ручей за поляной. – Старуха махнула рукой. – Ведро в углу.
Волк йзял ведро, скрипнул дверью и спустился по лесенке, мягкая трава и опавшие листья зашуршали под сапогами. Медленно, чтобы не вызывать подозрений, певец дошел до края поляны, аккуратно поставил ведро, присел и обернулся зверем. Мир туг же ударил в уши и ноздри – тысячи запахов, тысячи звуков.