– Не ерзай, – сказал он пареньку. – Когда придет время драться, тогда и будем драться. А сейчас лучше силы экономь.
– Не могу, – ответил Микулка зло. – Давай поедем быстрее.
– Коней загоним, а нам их сила и скорость еще пригодятся.
– Погоди! – Парень никак не хотел успокоиться. – Ты же волхв! В будущее зришь… Неужто нет способа предупредить их отсюда? Вон у аримаспов был колдун, который мог человека за один миг на сотню верст перебросить.
– Я так не могу. – Жур спокойно пожал плечами. – Это другая волшба. Но если с ними случится беда, я вмешаться смогу.
– Отсюда? – недоверчиво покосился Микулка.
– Откуда угодно. Но если при этом они будут в густом лесу, мне будет гораздо труднее.
– Там везде лес.
– Не везде, – спокойно ответил Жур.
– Но раз так, может, ты убил бы эту тварь прямо сейчас?
– У меня на нее нет настроя Не чувствую я ее. А вот на друзей твоих настрой есть. Так что пока ты шумишь и мечешься мыслями, я еду и слушаю. Есл, уловлю их чувство опасности, смогу помочь.
– А если они не почуют опасность? Жур плотнее сжал губы.
– Не мешай мне слушать, – коротко сказал он и умолк.
С туч сорвались холодные капли дождя.
Почти непроглядная тьма дремучего леса сначала незаметно сделалась чуть жиже, а затем в ней появился сначала желтоватый, а потом алый оттенок.
– Странно… – огляделась Мара. – Ночь, а стало как будто светлее.
– С чего ты взяла, что ночь? – не оглядываясь, спросил Ратибор.
– Темно…
– Сейчас только солнце садится, – усмехнулся стрелок. – Алый свет пробивается через редеющую густоту листьев. Начинается Большая плешь. Скоро увидим звезды.
Волк молча покачивался в седле на три конских корпуса сзади. После полученной от Мары оплеухи он заметно притих, а веселость из него будто выбило.
Листья редели быстрее, чем садилось солнце, и вскоре на невероятной высоте кроны деревьев разомкнулись, показав остывающее небо. Возле лиц закружилась мошкара.
– С полуночи движутся тучи, – принюхался Ратибор.
– С чего ты взял? – удивилась девушка.
– Мошек к земле прибивает.
Стало заметно теплее, от толстого слоя листвы под копытами поднимались подпревшая духота и чуть заметный белесый пар. Комариный звон сделался громче, кони зафыркали, почуяв воду.
– А почему здесь лес не такой густой и высокий?
– Он просто не такой древний. Тот, по которому мы ехали, вырос на болотах, сразу после потопа, а на месте плеши еще долго была река. Потом она сошла, остались только болотца недалеко от дороги, но лес тут начал расти намного позже.
– Неужели кто-то помнит те времена?
– Передают от колена к колену. – Ратибор коротко пожал плечами. – Хотя кое-кто помнит. Яга, например. Перволюди.
– Много их?
– Я знаю двоих. Но это только те, кто живет близко к дороге. Может, в чаще их целые поселения, никто не знает.
– Кто же второй?
– Ну, мимо этого мы точно незаметно не проедем.
– Хуже Яги? – насторожилась девушка.
– Кому как. – Ратибор улыбнулся, видно вспомнив что-то забавное. – Простому путнику без разницы, но нам с ним будет сговориться куда проще, чем с Ягой.
Мара поравняла коня с конем Ратибора и чуть наклонила голову, спрятав лицо за золотым водопадом волос.
– Тебе себя винить не в чем, – спокойно сказал стрелок. – Я все понимаю.
– Ничего ты не понимаешь, – печально сказала Мара.
– Может, не в тонкостях. – Ратибор коротко пожал плечами. – Но о старухиной волшбе наслышан да и на своей шкуре изведал. Так что зря не кручинься…
– Зачем она так? – По щеке Мары пробежала слеза. – Это хуже, чем силой. Зачем она его лицо от меня скрыла за другим? И Волка жалко. Может, он чего подумал…
– Он поймет. А у бабки о добре и зле свое собственное понимание. Оно вообще меняется с возрастом, а она очень уж старая. Говорят, живет здесь с потопа, но я от волхвов слыхивал, что она вообще допотопная. Родилась до потопа, ледник пережила, а избу на пни ставит по привычке, чтоб не заливало водой.
– Все равно. – Мара грустно склонила голову. – Ведь и она когда-то была в девицах. Сейчас или до потопа, какая разница? Неужто не понимает, каково это – нелюбимого мужа к себе допустить? Если бы все так закончилось, я бы точноголовой в омут…
– Это ты брось. – Стрелок наконец осмелился поймать ее взгляд. – Да и если бы все так закончилось, никуда бы ты от нее не делась. Ей ведь не ты нужна была, а ребенок. Родилась бы девка, взяла б в обучение, а мальчиков она ест.
– Что, правда? – поежилась Мара.
– Точно. Таким образом жизнь себе продлевает. Так что от любого дитяти для нее есть прок, а выдается такое редко.
– Как ее только земля носит… – Девушка очертила над головой круг, призывая Рода в защиту.
Волк ехал поодаль, все слышал, конечно, но близко не подъезжал.
– Напрасно я его ударила… – вздохнула Мара. – Можно было бы и словами.
– Иногда лучше так, – ободрил ее стрелок. – Быстрее доходит и меньше обид.
– Хватит вам там шептаться! – буркнул Волк. – Опять про меня? Неужто поговорить больше не о чем?
Ратибор улыбнулся и придержал коня.
– А ты заканчивай дуться, – ответил он. – Вроде не красна девица.
– Шел бы ты к лешему, Ратиборушко. Без тебя тошно.
– Не тошно, а стыдно, – уточнил стрелок. – Извинись перед Марой, самому легче станет.
– Не за что мне извиняться. Волшба это все была. А она еще по уху…
Ратибор пожал плечами и пустил коня рысью, догоняя Мару.
– Эй, погодите! – окликнул их Волк.
Мара первой остановила коня. Волк подъехал к ней и сказал очень тихо:
– Прости… Знал, что делаю худо, но перед твоей красой не смог устоять. Бабка мне сказала, что узнаю только правду, и словом и делом. Она колдунья, я думал, она действительно может…
– Дурак, – скривился Ратибор и медленно поехал дальше.
– Почему же дурак? – с обидой в голосе выкрикнул певец. – На правду каждый имеет право.
– Для правды волшба не нужна, – вместо стрелка ответила Мара и тоже поскакала вперед.
Волк понуро опустил голову. Его конь не стал ждать удара пятками, сам поплелся следом за остальными.
Неба над головой становилось все больше, а если приглядеться, можно было заметить, как выше самых высоких ветвей кружат едва видимые в угасающей синеве точки. Это птицы устраивались на ночлег. Для них мир кончался там, в вышине, и многие из них никогда не опускались в лиственную пену глуб же чем на пару десятков шагов. Только совы могли летать на половине расстояния от крон до земли, выискивая ползающих по ветвям мышей и скачущих белок. Еще ниже птицам вообще не было места – это был мир когтей и клыков, юркости, силы и скорости. Мара всем телом ощутила, что едет между стенами совершенно другого, невероятно чуждого мира, где не ступала людская нога и где человеку вовсе не было места.
– А вообще кто-нибудь далеко заходил в этот лес? – спросила она.
– Некоторые охотники на пару верст забирались. Но там уже все другое и людские умения ничему помочь не могут. Хотя люди там тоже живут. Только другие.
– Допотопные?
– Нет. Ты слышала про племя бежичей? Вот они, наоборот, только в самом дремучем лесу и живут. Кого из них выводили силой, те сразу слепли даже от лунного света, а нюх у них такой, что за двадцать шагов отличают оленину от медвежатины. А стреляют…
– Как же они стреляют в непроницаемом мраке? Ратибор даже спиной почуял, как притих и напрягся Волк.
– А кто их знает… – спрятав усмешку, ответил стрелок. – Чутье есть какое-то. Может, на запах, может, на слух, а может, что-то гораздо мудренее. Жур ведь наш тоже стрелять молодец, хотя глаз у него вообще не осталось. Если с малолетства жить в темноте, если родители и деды в темноте жили, если все предки до двенадцатого колена…
– Значит, простой человек так не может. – Волк все-таки вставил слово.
– Невозможного вообще ничего нет. – Ратибор даже не обернулся, чтобы ответить. – Все зависит лишь от того времени, которое ты готов потратить на обучение. У бежичей это время – вся жизнь. Вот тебе и разница.
– Так зачем тогда учиться? – Певец безразлично пожал плечами. – Лучше них все равно не получится.
– А лучше них и не надо. Можно выучиться так, чтоб нравилось самому, или так, чтоб быть лучше хотя бы кого-нибудь, или чтоб стать лучше кого-то конкретного…
– Иди ты к Ящеру, – отмахнулся Волк и замолчал.
Мара вновь поглядела вверх. Редкие хвосты перистых облаков полыхали красным, огромные листья срывались так высоко, что их поначалу не было видно, затем они падали почти отвесно, превращаясь сначала в неясное мельтешение, потом в точки и лишь совсем над головой в листья. Глядя ввысь, казалось, будто это не они падают, а наоборот – летишь к небесам через танцующий желтый снег.
– За ночь проедем плешь, – сказал Ратибор. – Точнее, почти проедем. А под конец можно устроить привал и выспаться. Так будет гораздо спокойнее. Отоспимся и ночью снова поедем. Разницы нет, все равно впотьмах двигаться.
Перепуганный конь брел по лесной дороге, фыркая, дергаясь и спотыкаясь едва не на каждом шагу. Тварь, сидящая в теле Чубика, злилась, но поделать ничего не могла – навыки обращения с этими тупыми четвероногими скотами были у нее весьма скромные. Из разума Чубика вытянуть не удалось вообще ничего, а бывший староста, тело которого пришлось бросить в кузне, был слишком труслив для подобных умений. Ездил кое-как, очень редко, а коней боялся не меньше, чем дворовых собак.
Вообще с телом не повезло с самого начала. Единственное пригодное, подвернувшееся при выходе из Нави, оказалось телом слабака и труса. Но тут уж поделать ничего было нельзя, если бы староста не был трусом, если бы в момент смертельной опасности не перепугался бы до ступора, вселиться в него не получилось бы. А так хоть что-то.
Правда, и это тело с первых же мгновений пришлось защищать от посягательств Витима, который явно тронулся умом в поисках темного меча. Но это было несложно. Уж драться и убивать тварь умела всегда, чуть ли не с рождения, такая порода. Другие и не становятся витязями Алмазной Сотни воинства Нави.