Тварь углубила два отростка в землю, ощущая мир на много верст вокруг. Да, в этом лесу люди есть. Не только те, что сидят в пещере, и не только те, которые сейчас в страхе и недоумении рассматривают тушу коня на дороге. Были другие, которых с этими почти ничто не роднило.
Один спал на дереве в огромном дупле, он так привык. Совсем рядом, всего в версте к северу. Мужчина, но для спаривания с девкой он не годился – слишком велик. Тварь помнила, что такие люди жили еще в допотопные времена, когда воинству Нави удалось перестроить череду событий, распространив до невероятных размеров ледяной щит в Северном море. Он поглотил огромную часть земли, оттеснив вездесущих людишек далеко на юг. Почти всех. Остались немногие, но именно они не дали воплощенному воинству Нави пройти перевал в Рипейских горах. Сами бы не выстояли, но всегда равнодушные боги в этот раз почему-то пришли к ним на помощь и создали Камень, ставший главным оружием против Тьмы.
Но спящий на дереве не был здесь единственным человеком. В нескольких верстах на восток, в самой чаще, жили другие. Они не спали. Лес был их домом и их миром, а ночь – главным временем в жизни. Ночью они охотились, убивали других и друг друга, ели и размножались, а отсыпались днем, когда не на кого было охотиться и неудобно убивать.
Эти не были древним народом, как допотопные, но, живя испокон веку в лесах, они превратились в нечто среднее между человеком и зверем – еще не став людьми во всех отношениях, уже перестали быть зверьми. Эти прекрасно могли бы исполнить замысел твари, и она поняла это, как только ощутила лесных охотников, только что упустивших добычу. Пятеро мужчин – как раз то, что нужно.
Тварь чуть напряглась, заставляя пространство вокруг себя едва уловимо уплотниться. И тут же события, которые должны были произойти чуть позже или не совсем так, приняли нужное направление.
Комар уже почти попал в паутину, но падающий с дерева лист отогнал его в сторону. Тонко зудя и даже не ведая о подстерегавшей гибели, он пролетел мимо невидимой сети и направился к ближайшему болотцу, в котором и началась его жизнь. Он поднялся над землей повыше, потому что слишком легко у воды прилипнуть к лягушачьему языку.
Но и старая опытная лягушка давно уже знала о такой комариной хитрости. Она забралась на растущее у воды дерево и набивала брюхо, ловко выщелкивая языком высоко роящихся мошек. Заметив крупного комара, она хорошенько прицелилась и выстрелила языком, но промахнулась и сорвалась с ветки, звучно шлепнувшись в воду.
Чуткий заяц вздрогнул от такого громкого звука, прыгнул и не разбирая дороги рванулся через подлесок, привычно накручивая петли и заметая следы. Он так испугался, что нашумел больше обычного, вспугнув подросшего самца лося. Тот фыркнул и заревел, отгоняя возможную опасность.
Вожак охотников остановился и поднял руку, глазами указав остальным направление на звук. Добыть лося – большая удача для племени. Все пятеро чуть пригнулись и осторожно двинулись полукругом, сжимая в руках дротики с кремневыми наконечниками. Они шли так тихо, как вряд ли сможет пройти даже самый ловкий из обычных охотников, в их телах было столько силы, что даже самый обученный витязь остерегся бы вступать с ними в схватку. Это были подлинные дети леса, они даже не знали, что,. кроме леса, может быть что-то еще. Лес был их кормильцем и другом, он давал жилье и укрывал от опасностей. Но он, как и всякая стихийная сила, не прощал даже малейших оплошностей.
Под ногой самого молодого охотника хрустнула ветка. Лось услышал и побежал не разбирая дороги, только бы подальше от напугавшего звука. Люди поняли, что подкрасться незамеченными не вышло, и решили поспорить со зверем в скорости. Они делали это много раз и чаще всего выигрывали – многие звери могут бегать быстрее людей, но ни один не может бежать так долго.
Перестроившись в загонный клин, охотники принялись вопить, подгоняя лося, – так воет волчья стая, настигая жертву, заставляя ее ломиться через лес и попусту тратить силы.
Но и лось оказался молодым, сильным, хоть и неопытным. Мощное сердце мигом накачало кровь в мышцы, ноги сами понесли с такой скоростью, с какой он не бегал еще никогда в жизни. Под копытами проскакивали то земля, то заболоченные лужи под слоем опавших листьев, то целые горы валежника, через которые приходилось перепрыгивать, едва не цепляя рогами низкие ветви деревьев.
– Мошкары на свет налетело… – Ратибор недовольно прихлопнул впившегося в щеку комара. – Пора уже спать ложиться, а то завтра поутру нам силы понадобятся.
Мара раскатала две подстилки, чтобы не спать прямо на земле. Кто-то один постоянно будет в дозоре, так что третью возить с собой глупо, только лишняя тяжесть. Ратибор и это считал излишеством, но при сборах девушке удалось настоять на своем.
– Что это за звук? – внезапно насторожился Волк.
– Небось зверье голосит… – Стрелок как бы невзначай подтянул лук поближе. – Я ничего необычного не расслышал.
– Да нет же… – хотел было возразить Волк, но разглядел спрятанный от Мары Ратиборов кулак.
Певец понял и умолк, показав глазами на выход.
– Да, похоже волки воют, – поправился он. – Пойдем-ка перед сном отойдем недалече.
Они оба встали и вышли из пещеры, тут же пропав в спутавшихся лунных тенях, а Мара как ни в чем не бывало продолжала готовить ночлег.
– Ты ее зря не пугай, – шепнул Ратибор, отойдя с десяток шагов от пещеры. – Может, все еще обойдется, а она всю ночь глаз не сомкнет, завтра сонная будет с лошади падать.
– Это люди кричали, – так же тихо ответил певец.
– Я слышал. Но тут только одни люди могут быть.
– Точно, – кивнул Волк. – «Гай-ду» – это охотничий клич лесных племен.
– Надо бы огонь загасить, – встревожился Ратибор.
– Нельзя. Зверь тогда может вломиться, а это ничем не лучше. Ладно бы медведь, с ним еще сладить можно, а то заползет хорек, перекусит жилы на шее, и все. Поминай как звали.
– Вот зараза… – обреченно вздохнул стрелок. – Выспались, называется. Ладно. Сделаем вид, что ты остался в дозоре, а я будто бы лег спать, как обычно. Чтоб Мару не пугать, понимаешь?
– Ну.
– Только спать я не буду, а если вдруг что, будем отбиваться вдвоем.
Они справили малую нужду и пошли обратно в пещеру.
– Еще не успела остыть. – Микулка убрал ладонь от валявшейся на дороге конской туши. – Зачем же он лошадь-то угробил? Ну, отпустил бы, коль не нужна…
– Уничтожение живого – привычка для этих тварей. – Жур легко соскочил с седла и ощупал землю возле туши. – Ты убиваешь в крайнем случае, а они лишь в крайнем случае оставляют в живых. Для них сама жизнь не меньшее зло, чем для нас смерть. В лес ушел.
Микулка вздохнул и подошел к краю дороги, пытаясь разглядеть следы в серебряном лунном свете.
– Поклажа у него была тяжеленная, – наклонился он над подмятыми кустами подлеска. – С такой далеко не уйдешь. Пешком-то мы его теперь точно догоним.
– Это тебе только так кажется, – покачал головой Жур. – Тварь использует тело совсем не так, как его использует человек. Она не чувствует боли, ей наплевать на раны, даже на очень тяжелые. Поэтому она будет бежать, пока не переломаются кости, и будет двигаться, пока бьется сердце.
– Но ведь туша уже начала остывать, значит, тварь убежала довольно давно, – упрямо сказал Ми-кулка. – Может, она уже переломала все кости. Пойдем поглядим.
Ему было стыдно за недавний приступ ужаса, хотелось рваться в бой и косить врагов, как траву в сенокос.
– Успокойся. – Жур жестко сжал губы. – Ты, видно, не представляешь, что такое идти через этот лес несколько верст.
– Ну, мы не будем далеко заходить. Из твари уже много крови вытекло, может, она ушла совсем недалеко. Ну, подумай, а вдруг при ней Камень!
Волхв замер, и Микулка даже испугался, каким неподвижным может стать человеческое лицо. Словно маска из камня.
– Ладно, – хрипло вымолвил Жур. – Мы войдем в лес ровно на три сотни шагов. Считать буду я, а ты будешь вести меня за руку, потому что видеть перед собой я ничего не. смогу. Меч держи наготове.
– Хорошо, хорошо! – Паренек выхватил меч и повел плечами, разгоняя кровь во всем теле. – Ну… Идем?
Он очертил клинком голову, призывая Рода в защиту.
Жур осадил его холодно:
– Даже в бою разум должен быть холодным и ясным. А сейчас не бой, так что успокойся и внимательно гляди по сторонам. Понял?
– Понял, понял! – отмахнулся Микулка, удобнее перехватив рукоять. – Пусть только кто-нибудь сунется.
Они вошли в лес, и паренек крепко взял Жура за
руку.
Темные низкие ветви то и дело бросались в лицо, Жур их не видел и нередко получал хлесткие пощечины, от которых, будто искры из глаз, разлетались желтые листья. Микулка уворачивался – обе руки были заняты. Губы волхва мерно двигались, беззвучно отсчитывая слова.
Шаг за шагом лес становился гуще, но паренька это не беспокоило. Наоборот, чем страшней становилось, тем больше в теле играла сила, тем больше хотелось драться и побеждать. Правда, драться пока было не с кем, поэтому он просто ломился сквозь лес, стараясь делать шаги пошире.
– Ну что там, в грядущем? – стараясь не показать насмешки, спросил Микулка.
– Ты бы лучше о себе подумал, – фыркнул волхв.
– А чего мне думать-то?
– Ты знаешь, в кого тварь вселяется легче всего?
– Ну, ты уже говорил. В дурачков и пьяных.
– Не только. Еще в напуганных.
Микулка сжал губы и зашагал молча, хотя очень хотелось отвлечь Жура болтовней от подсчета шагов. Но по больному месту всегда получать неприятно, особенно когда это место в душе, а не на теле.
Жур отсчитал сотню. Микулка присел и осмотрел следы, насколько их вообще можно было различить в полутьме.
– Припадать стал на правую ногу, – сообщил он. – Может, нагоним!
Что делать, если действительно получится догнать тварь, паренек не знал, в этом он полностью полагался на удивительные способности волхва. Но то, что меч в руке колдовской, значительно прибавляло уверенности