– Садись! – Он помог волхву взобраться в седло и, не дожидаясь, пока лошадь вскочит на ноги, поймал за повод второго коня.
Запрыгивать пришлось уже на скаку. Микулка держался за седло, больше всего боясь упустить лошадь, часто перебирал ногами, подпрыгивал, но никак не мог попасть в стремя левой ступней. Наконец он извернулся и сунул в стремя правую ногу, подтянулся и повалился поперек седла.
Нога, как назло, застряла, и сесть нормально не получалось, на рыси седло больно било по ребрам, грозя скинуть на землю. Паренек чуть повернул голову и в мечущихся лунных тенях разглядел четырех огромных медведей с пылающими глазами. Звери бежали на четырех лапах, почти догоняя коня, у одного не хватало половины черепа вместе с одним глазом – видать, кто-то отхватил мечом. Но и без этого не было никакого сомнения, что это нежить, – смрадный дух волнами бил в ноздри, а ревели медведи так, как могут реветь только упыри. Гораздо громче, чем любой дышащий зверь.
Микулка еще несколько раз получил по ребрам прыгающим седлом, наконец высвободил ногу и уселся нормально, раскачав тело в соответствии с быстротой скачки. Он несколько раз крепко ударил коня пятками, разгоняя его в галоп, вжался в седло и прильнул к конской шее, чтобы ненароком не получить по лицу веткой. Спина Жура маячила вдалеке – его конь давно уже шел галопом, выбрасывая из-под копыт комья слежавшихся листьев.
– Хей, хей! – Паренек еще разогнал лошадь, чувствуя, что упыри не собираются отставать.
Скосив глаза, он заметил, что твари даже приблизились, несмотря на ускоряющуюся скачку.
– Жур! – выкрикнул он. – Они догоняют!
– Сбрось мешки на дорогу! – посоветовал волхв. Микулка только сейчас заметил, что конь Жура
скачет налегке, неся лишь седока.
– Ящер… – ругнулся паренек и, вытащив нож, срезал мешки.
Они шлепнулись в ворох опавших листьев, и конь сразу же поскакал быстрее. Но и нож удержать не удалось, он выскользнул из руки и, несколько раз сверкнув, скрылся из виду.
Лес становился все реже и реже, постепенно переходя в Большую плешь, лунное сияние било в глаза сквозь ветви, пятна света и тени судорожно метались по дороге. Конский топот то и дело вспугивал птиц, они срывались с ветвей в хороводе листьев и метались в воздухе, ничего не видя. Конь под Микулкой рванулся и сделал несколько длинных прыжков, едва не скинув седока из седла.
Внезапно лес окончательно расступился и дорога запетляла среди редких деревьев, налетевший ветер бросил несколько листьев в лицо.
– Не доезжая Разбойничьей дубравы есть брошенный дом! – крикнул Жур. – Спрячемся!
– Не успеем! – ответил Микулка. – Они по пятам! Ближайший к нему медведь прыгнул и вцепился гнилыми зубами в лошадиный хвост, конь взвился на дыбы и повалился на бок. От удара в глазах Микулки мелькнули цветные огни, он попытался вскочить на ноги, заметив, как прямо над ним пронеслась огромная лохматая тень. Он резко повернул голову, почти нос к носу столкнувшись с оскалившейся упыриной пастью.
Микулка даже не успел испугаться, как все вдруг завертелось перед глазами – свет, тень, смутные пятна и тут же яркий свет луны в лицо, снова конь под ним несется сумасшедшим галопом, вытянув морду вперед.
– В сторону! – крикнул Жур.
Паренек, ничего не соображая, потянул правый повод и краем глаза заметил, как прыгнувший упырь пролетел слева на расстоянии вытянутой руки. Тот самый, с обрубленным черепом, который несколько мгновений назад вцепился лошади в хвост.
Размышлять, как такое могло получиться, было некогда, оставалось только гнать вперед, пока конь еще мог бежать быстро.
– Изба! – выкрикнул волхв.
Старая, почти сгнившая избенка стояла у края дороги, дверь распахнута, ставни заперты. Видно было, что в ней лет сто уже никто не жил.
– Бросай коня! – расслышал Микулка голос Жура и, вынув из стремян ноги, прыгнул как можно дальше.
Земля встретила его жестко, меч в ножнах больно ударил в тело, но паренек, не обращая внимания на зашибленный локоть, вскочил и бросился в распахнутую дверь.
Жур умудрился вбежать даже раньше него, дернул за руку, затаскивая Микулку внутрь, и рывком захлопнул дверь. Тут же в нее ухнуло так, что толстые доски вздрогнули, выбросив из щелей целую тучу пыли.
Задыхаясь после скачки и бега, Микулка громко чихнул. Тут же раздались истошное конское ржание и такой рев, что бревенчатые стены избы задрожали, как от испуга.
– Живы… – не веря в такую удачу, шепнул паренек и снова чихнул.
Казалось, что пыли в избе было больше, чем воз-Духа.
– Это ты еще погоди, – поспешил обрадовать Жур, запирая массивный деревянный засов. – Избушка еле держится. Сейчас они доедят лошадей и начнут ломиться. Трудно сказать, сколько она может выстоять.
Его слова тут же подтвердились могучим ударом и новым, еще более громким ревом. Бревно стены в одном месте пошатнулось и угрожающе выпятилось.
– А откуда она вообще взялась в такой глуши? – Микулка, поморщившись, ощупал ушибленный локоть.
Страх опять начал приближаться к нему. И Микулка изо всех сил старался занять себя каким-нибудь делом, чтобы не подпустить замаячившую рядом тварь. Только этого еще не хватало. Тут от упырей бы отбиться. Микулка окинул избу взором, прикидывая, долго ли она устоит.
Жур остановился в центре избы.
– Да жил тут один волхв… Уж и не знаю, сколько лет избушка пустует. Может, пятьдесят, может, больше, но меня еще точно на свете не было, когда в ней оставалась хоть одна живая душа. Потом этот волхв то ли помер, то ли в другие места ушел, но с тех пор здесь иногда отдыхают путники. Какой-никакой, а все-таки кров. В этом лесу никакие стены лишними не бывают.
– Да я уж вижу…
В бревна снова ударили. С потолочных балок посыпались труха и мелкий сор.
– Разнесут, – с видом знатока заключил Жур.
– Может, им надоест? – с надеждой спросил Микулка.
– Мозгов у них для этого маловато. Зато упрямства – хоть отбавляй, – пояснил Жур безо всякого волнения, как о чем-то совершенно обыденном и привычном.
– Удивительно, что звери тоже упырями становятся, – снова сказал Микулка.
Он заметил, что, когда разговариваешь, страх будто бы отпускает.
– Да нежити без разницы, во что вселяться. Было бы мертвое тело. В глуши почти все утопленное зверье перерождается, я даже одну лису-упырицу в силок поймал. Утром прихожу, а она гнилая вся, кости топорщатся. Но где людей много, такого нет. Не любят упыри людских толп.
– Почему?
– Любой нежити от людских мыслей худо становится. И чем больше людей, тем хуже. Мысли для них почти то же, что для нас огонь – если один человек или два, так это искорка, если деревня, уже горячо, а город – буйное пламя.
– Странно, что они не извели людей, пока их было совсем мало.
– Боги помогли, – серьезно ответил Жур. Вдруг лицо его напряглось, словно он расслышал
далекий, еле заметный звук. Волхв присел на корточки и коснулся ладонью земли.
– Страх… – коротко сказал он так, что Микулку пробрало до костей. – Твои друзья совсем рядом от нас. Чуть больше версты.
– На них тоже упыри напали? – Микулка облизнул пересохшие от страха губы и отвел глаза от проявившейся в потемках избы твари. При Журе он не мог показать, что страх опять одолевает его, и, мучаясь, терпел.
– Хуже. – Жур сел на утоптанный земляной пол, затем лег на спину и раскинул руки.
– Ты, случайно, не помирать собрался? – не на шутку заволновался Микулка.
– Зря надеешься, – фыркнул волхв. – Не мешай, может, им моя помощь понадобится.
– Да как же ты им отсюда поможешь?
– А как я тебе помог уже после того, как тебя эти упыри сожрали?
– Сожрали?! – Микулка снова почувствовал, как на затылке поднимаются волосы. – Так это мне не привиделось?! Неужто ты время вспять повернул?
– Ты можешь не орать? – устало попросил Жур. – Не мешай, ради всех богов. Да займись делом каким, а то опять подпустишь к себе тварюку.
Микулка присел посреди избы и шумно почесал макушку.
Страшно было подумать, что в каком-то^е повернутом назад времени его сейчас доедают четыре воняющих падалью упыря. А может, он теперешний просто не настоящий? Не могут же быть два человека одновременно? Или могут? Микулка не зн-ал, но уже когда-то думал об этом. Вот когда дерево падает рядом с лесорубом, это случайность. Может, оно его придавить должно было, но что-то у богов на небесах не сладилось, и они чуточку промахнулись. А может, наоборот, отвели беду от хорошего человека. Или это вовсе не боги, а просто мир так устроен? Жур много знает, надо у него будет поспрашивать.
Упыри наконец нащупали самый слабый угол и принялись крошить его в щепы. Избушка ходила ходуном.
– До чего же лютуют… – поежился паренек, достал меч из ножен и положил у ног.
С упырями биться ему уже приходилось, но только не с такими огромными. Правда, тут все-таки стены, а там было чистое поле.
Рев четырех упыриных глоток потряс избушку до основания, тяжелые лапы мерно ударяли в бревна, с треском откалывая щепы.
Микулка решил, что сидеть понапрасну – не самое лучшее дело. Он встал и начал подыскивать жердь покрепче, чтобы в случае чего можно было соорудить копье или рогатину. Влез на стол и, вызвав дремлющую могучую силу, одним ударом выбил потолочную балку – бревно толщиной в руку. Это лучше, чем ничто. Жур рассказывал, что в древние времена люди копьями останавливали огромных пещерных медведей. Микулка видел в Киеве скелет одного из них, так, судя по нему, те медведи были раза в три крупнее теперешних.
Как упыри ни старались, а ударам стены все же не поддавались. Но Микулка зря подумал, что его с Жу-ром дела пошли на лад, – несмотря на безмозглость, твари перестали ломиться в тяжелые бревна и принялись рыть лапами подкоп у стены.
Ревели они при этом неистово, а звук рвущих землю когтей был даже хуже, чем беспрерывное уханье в бревна. Но Жур этого словно не замечал – лежал на спине совершенно не шевелясь, только мерно вздымающаяся грудь выдавала в нем признаки жизни.