о тела, но и ее собственные, присущие лишь существу Тьмы.
Почуяв жжение с левой стороны, она поняла, что пятеро подманенных охотников вот-вот выйдут из леса, и, если витязи к тому времени вернутся в пещеру, может завязаться никому не нужная схватка.
– Да перестань же меня тянуть! – Волк наконец отдышался и вырвался из крепкой Ратиборовой хватки. – Послушай… Тварь отступила, когда ты вышел! Наверное, она не может одновременно напасть на двоих?
Ратибор выпрямился и прислушался к неслышимому для других голосу.
– Похоже, ты прав… Только я не знаю, как против нее воевать.
– Я тоже, – ответил Волк, поднимаясь с земли. Луна опускалась все ниже и ниже к верхушкам дремучего леса. Она тускнела, как тускнеет раскаленная в горне сталь, если бросить ее на холодную наковальню. И точно как остывающая сталь, она сначала желтела, а затем налилась тревожным кровавым отсветом. Тени от нее сделались не такими резкими, но гораздо более длинными и подвижными, лохматыми и пугающими.
В дальних кустах что-то заворочалось, зашевелилось. И пораженные витязи увидели перед собой восставшего будто из-под земли медведя на задних лапах.
– Медведик, – в ледяной тишине прозвучал голос стрелка.
Зверь бросился на них без предупреждения, без рычания и без оскала зубов, чего нормальные жители леса не делают никогда. Но и витязям приходилось встречаться в битве с гораздо более тяжеловесным противником – Волк легко увернулся от свистнувших возле уха когтей, прыгнул, в полете сверкнув мечом, и стал на ноги уже за спиной зверя.
Медведь повернул к нему голову и решил, что витязь пока еще слишком далеко для удара, но, попытавшись снова поймать взглядом Ратибора, получил мечом в голову уже от него. Такая быстрота людей не соответствовала медвежьему опыту, которым располагала тварь. Пришлось срываться с места и уходить в сторону, получив при этом еще два укола – в лапу и в бок.
Боли тварь не почувствовала, но как-то сразу поняла, что такое страх, – она испугалась потерять тело раньше времени и остаться без защиты перед двойным потоком человеческих мыслей. К тому же надо было любой ценой убить витязей или хотя бы отвести их от пещеры – это было главной задачей.
Медведь снова кинулся в бой.. Ратибор легко отпрыгнул в сторону, но в его взгляде Волк прочел быстро усиливающийся испуг. Певец и сам струхнул – зверь вел себя совершенно не по-медвежьи. Грозный бер, как называли его сразу после потопа, даже раненым обычно предпочитал уходить от схватки с людьми. Этот не собирался. Наоборот, принялся метаться от одного витязя к другому, стараясь оттеснить их в сторону леса. Несколько серьезных ран, нанесенных мечами, не остановили его, а словно добавили силы и ловкости.
– Это она! – внезапно выкрикнул Волк и чуть не получил по лицу когтистой лапой.
– Кто? – Ратибор ткнул мечом в бурый мохнатый бок, но не достал.
– Тварь из логова Тьмы!
– Медведь?! – поразился стрелок.
– Она у него в голове! Глазами не видно! Ратибор хотел спросить, откуда такое можно было узнать, но понял и без того, хотя его собственный меч молчал.
Услышав Волка, медведь на несколько мгновений замер. Он совершенно не по-звериному обвел витязей взглядом и тут же с новыми силами рванулся в бой, сразу оттеснив противников в сторону леса.
Под ногу Ратибору подвернулся камень, и стрелок едва не упал, неуклюже отмахнувшись мечом от когтистой лапы. Рукоять выскользнула из ладони, и меч стальной рыбой нырнул в траву. Медведь кинулся зубами в незащищенное брюхо, но в этот же миг ему за ухо вонзилась стрела, дрогнув рыжим пером, будто огоньком на конце древка. Зверь отшатнулся и повалился на бок, дернулся, но тут же пришел в себя и принялся кататься в траве, пытаясь обломить древко.
Ратибор отскочил в сторону и оглянулся. Мара махнула ему рукой от пещеры, зажав в другой опущенный лук. У нее на запястье белела толсто намотанная тряпица, чтобы тетива не рассекла кожу и жилы. Ратибор махнул рукой в ответ.
Волк тоже обернулся и выкрикнул:
– Иди обратно в пещеру! Для девки тут слишком опасно!
Медведь перестал беспорядочно вертеться и внезапно бросился на него с жутким ревом. Певец еле успел выставить вперед меч, располосовав зверю левую щеку. Медведь отпрыгнул, спасая горло от второго удара, и попробовал достать Ратибора, который ощупывал траву в поисках утраченного оружия. Найти не успел, и пришлось бегать кругами, уходя от ударов могучих лап.
– Не кричи на Мару! – рявкнул стрелок, когда оказался рядом с Волком. – У нее есть свое разумение.
– Иди ты к Ящеру, Ратиборушко… – зло фыркнул певец, отходя к лесу и отмахиваясь свистящим в воздухе лезвием. – Она девка, что бы ты ни думал о ней. Девок надо защищать, а не пользоваться в бою их подмогой. В победе с девичьей помощью доблести нет.
– Дурак ты… – Ратибор все порывался обойти зверя и попробовать найти меч, но медведь словно предугадывал каждое из его движений. Теперь он не метался от одного витязя к другому, а целенаправленно теснил обоих в лес, особенно наседая на вооруженного Волка.
– Мара осталась одна! – встревожился Ратибор, когда круговерть битвы вломилась в густой подлесок.
– И что ты предлагаешь? – Волк удачно рубанул зверя в голову, срубив ему ухо и кусок шкуры величиной с четыре ладони.
Лес совсем загустел. Теперь свет луны пробивался сквозь ветви деревьев, и драться стало особенно тяжело.
– От меня безоружного толку нет! – тяжело дыша, ответил стрелок. – Отвлеки его на себя, мне нужно меч отыскать!
– Только быстрее!
Медведь дрался как заговоренный. Казалось бы, после таких ран, со стрелой в голобе, любой зверь уже рухнул бы обессиленным, но этот будто не замечал повреждений.
Ратибор улучил момент и рванулся в сторону, путаясь ногами в траве, а Волк принял на себя целый град ударов когтистыми лапами. Только наработанная в боях скорость и умение обращаться с мечом позволяли ему сдерживать чудовищный натиск.
Стрелок вырвался на поляну. В лунном свете хорошо были видны примятая трава, отмечавшая место битвы, и Мара, стоящая возле скалы опершись на лук.
– Иди в пещеру, там безопасней! – выкрикнул он. – Только сиди лицом к выходу!
– Что? – плохо расслышала девушка. Ратибор заметил в траве блеск стали и подхватил меч, радостно очертив клинком сверкающий полукруг.
– Я скоро! – выкрикнул он громче, чтобы Мара точно расслышала.
Не теряя времени даром, он побежал к кромке леса на помощь Волку.
– Хорошо! – донеслось от пещеры уже едва слышно.
Вожак охотников подхватил валявшийся камень и с криком гнева швырнул его в ствол ближайшего дерева. Четверо остальных попятились, прекрасно понимая, что следующий приступ злобы может пасть уже не на дерево, а на их собственные головы.
Первым решился подойти к вожаку старший охотник. Он потянул его за руку и показал на еще видимый лосиный след в примятой траве.
– Хо! – выкрикнул вожак, оттолкнул его и замахнулся древком копья.
Но бить не стал. Тонкий запах дыма коснулся его обоняния, отвлекая внимание от бесполезного теперь наказания. И хотя едва заметный ветерок поддувал со стороны леса, где никакого дыма быть не могло, запах все же чувствовался. Значит, живой огонь был очень недалеко с подветренной стороны. Совсем рядом.
Вожак опустил кремневый наконечник копья и присел в траву, ловя стелющиеся по земле звуки.
– Хыц! – Он призывно махнул рукой остальным и сделал несколько быстрых шагов по ветру, снова остановившись в кустах.
Никаких опасных звуков слышно не было. Вожак приложил ладонь к уху, пытаясь повысить слух до звериного, но и так не услышал звона железа. Этот звон для него был единственным указанием на опасность, исходящую от других людей.
Зато слышно было, как переступают копытами кони – замечательная еда, ничем не хуже лосятины. Тут же послышались шаги обутых ног по камням. Поступь была так легка, что у вожака замерло сердце от вожделения, – так ходить могла только женщина. В лесу лишь женщины доставались труднее еды, все остальное имело куда меньшую цену. Кроме того, чужая женщина, добытая на охоте, по праву считалась добычей охотника и могла ему принадлежать безраздельно, в отличие от женщин, рожденных в племени. Они принадлежали лишь Общей Матери.
Вожак был силен и молод, он давно мечтал о собственной женщине, которую можно иметь хоть каждую ночь, а не ожидать по целой луне своей очереди. И он считал, что имеет право на это.
Точно так же считали и остальные охотники, которые обладали слухом не хуже, а желаниями не менее жаркими. Они бы давно уже бросились вперед, обгоняя друг друга и гикая, но их удерживала острота наконечника на копье вожака. И то, что вожак не задумываясь пустит оружие в ход, применяя всю свою силу и ловкость.
Но вожаком его сделала не только крепость мышц в сочетании с ледяной жестокостью разума. В этих качествах человек никогда не сравнится со зверем, и он никогда бы не смог победить, если бы не хитрость. Вожак был очень хитер. Именно поэтому выжил, стал мужчиной и вожаком этих охотников. Он подчинялся лишь Общей Матери и мужчине, которого она выбрала, – благодаря хитрости и осторожности. Эти два качества подсказали вожаку, что нельзя просто так выйти из леса и схватить чужую женщину. Такое добро не ходит по лесам в одиночестве. Да и коней было три. По мнению вожака, это говорило о том, что мужчина ушел на охоту, а третий конь для поклажи. На большее его воображения не хватало, но точность определений в лесу не имела значения, важна была лишь суть – именно она диктовала тот или иной ход поступков.
– Хыц! – Вожак негромко подозвал охотников ближе.
Троим он знаками приказал осмотреть лес поблизости и убить чужого мужчину, а сам со старшим решил осторожно осмотреть место, откуда доносился тревожный и волнующий запах дыма. Старшего рядом с собой он тоже оставил из хитрости – у него уже была собственная женщина, а иметь вторую ему не позволит Общая Мать. Значит, добыча будет принадлежать лишь вожаку, и он заранее решил убить всякого, кто на нее покусится, хотя Общая Мать и не поощряла такого убийства. Но вожак уже придумал, как выпросить у нее прощение: три конских туши – это более чем щедрая плата за жизни никчемных юнцов, которые даже лося загнать не в силах.