– Я объяснял.
– А… Понятно. – Стрелок осторожно шагнул в сторону, оказавшись между друзьями и Марой. – А Микулка где?
На лбу Жура обозначились беспокойные складки.
– Тварь не вселяется в кого попало… – попытался объяснить он.
– Я послушаю об этом как-нибудь в другой раз, – хищно сощурился Ратибор и сделал еще шаг в сторону, полностью закрыв собой девушку.
– Сейчас она придет в себя и ударит тебя в спину, – спокойно сообщил Жур.
– В грядущее зришь? – усмехнулся стрелок и поднял меч.
– Просто знаю. Насмотрелся уже.
– Насмотрелся… Ну хорошо. – Ратибор принял привычную боевую стойку и окончательно успокоился. – Теперь послушайте оба. Любому, кто двинется в сторону девки, придется убить сначала меня. Предупреждаю заранее – это трудно. Многие пробовали, но не вышло ни у кого.
– Ты с ума сошел… – Жур покачал головой. – Неужели ты сам не видишь, что девка ведет себя вовсе не так, как раньше? Она собственными руками убила охотника, когда он ее совсем поборол. Разве обычной девке такое по силам? А портки? Какая же девка будет стоять с голыми ногами?
– Все? – В прищуре Ратибора появилась обычная боевая веселость.
С таким огоньком в глазах он всегда готовился к смерти. Отец научил его смеяться Моране в лицо, когда она подходит слишком уж близко. Ратибор прекрасно понимал, что Жур может убить его с расстояния в сотню шагов даже не шевельнув пальцем, а тут он стоял совсем близко…
– Если она ударит с такого расстояния… – грустно вздохнул волхв. – Я не успею тебя защитить.
– Да я уж как-нибудь сам, – усмехнулся стрелок. – Можете ехать без меня, я с ней останусь.
– Ее надо убить, – сказал Жур. – Это долг витязя Стражи. Любая тварь за время жизни в Яви убивает несколько десятков людей. Ты не успел уничтожить ее, пока она была в медведе. И она убила девку.
– Она живая, – упрямо покачал головой Ратибор.
– Нет. Это лишь тело, а разум принадлежит чудовищу Тьмы. Ее нынешняя задача – убить всех витязей Стражи. Ты хочешь ей помочь?
– Я не дам ее убить, – спокойно ответил стрелок.
– Она была тебе дорога? Но представь, что есть кто-то, кому дорог кто-то другой, кого убьет эта тварь. Ты хочешь, чтоб эта цепочка тянулась дальше?
– Вы ее не коснетесь. Езжайте прочь! Жур, мне бы на твоем месте было совестно бояться девки.
– Ратиборушко, – взмолился певец. – Ты бы послушал Жура…
Мара все быстрее приходила в себя. Румянец вернулся на кожу лица, в заплаканных глазах появился огонек разума. Рука с мечом перестала дрожать, и клинок качнулся, отражая пламя костра.
– Я все сказал. – Для наглядности Ратибор провел в пыли черту острием меча. – Пока я жив, за эту линию не зайдет никто.
Несмотря на предупреждение, Волк рванулся вперед, намереваясь сбить стрелка с ног. Его быстроты могло бы хватить – с мечом Ратибор обращался намного хуже, чем с луком. Но Жур резко выкрикнул:
– Стой!
И Волк замер, шага не допрыгнув до проведенной черты.
– Вам нельзя биться друг против друга! – пояснил Жур. – Если колдовские мечи коснутся друг друга, боги уносят их владельцев на другой поверх Яви. Это свойство мечи получают от Камня, чтобы поединки между витязями Стражи были невозможны. Скрестившие мечи пропадают из этого мира навсегда, унося с собой заразу раздора.
– Ах вот оно как! – рассмеялся стрелок.
И прежде чем Жур успел остановить время, Ра-тибор весело ударил своим мечом в опущенный меч Мары.
Через триста шагов Микулка и впрямь напоролся на останки деревенского дурачка. Кровавый обрубок руки, брюхо, выеденное до хребта, и вывернутые кишки выглядели ужасно. Неровный свет факела только усиливал впечатление длинными мечущимися тенями. Микулка видел много павших в бою, порубленных и заколотых, но почему-то именно разодранный Чубик показался ему самым страшным трупом, увиденным за всю жизнь. Кожа на его лице полопалась, как от мороза.
Прикасаться к трупу не было ни малейшего желания. Микулка явственно представил, как тянется рукой к окровавленному мертвецу и тот его хватает за шиворот уцелевшей рукой. Дрожь пробежала по телу. А вдруг он и правда уже в упыря превратился? И словно в ответ на эти мысли крикнула то ли ночная птица, то ли лесная нежить.
Микулка вздрогнул и вытер рукавом пот со лба.
А ведь придется притронуться – тварь наверняка носила Камень на теле, скорее всего за пазухой. Больше негде.
В лесу снова заухало. Парнишка оглянулся и выхватил меч. Так и есть. Страх опять смотрел на него из темноты, затаившейся между деревьями, и подкрадывался, шевеля темными щупальцами траву.
Паренек понимал, что это только видение, что нельзя обычным взором разглядеть собственную трусость, но слишком уж явственно все представилось.
– Прочь! Тварюка! – крикнул Микулка и взмахнул мечом над головой.
Надо было что-то решать, как-то действовать. Без цели оставаться в пугающем темном лесу больше не было сил, а все цели вдруг показались мелочными и никчемными. Бигвы, победы, Стража… Даже лица деда Заряна Микулка вспомнить не смог. Вроде проявлялись отдельные черточки – прищур, насмешливые морщинки вокруг глаз, но цельный образ дробился, терялся и ускользал из памяти. У папенька защемило сердце. Он понял, что сейчас переступит черту, отделяющую деревенского паренька от взрослого витязя. Должен переступить! Но тогда воспоминание о Заряне навсегда расплывется в обрывочные картинки детства.
Оно и расплылось, но другой образ, четкий и ясный, проявился перед мысленным взором. Лицо Дивы, любимой и милой. Единственного по-настоящему близкого человека.
– Дивушка… – шепнул Микулка и смело вонзил факел рукоятью в опавшие листья.
Но тут же и этот образ расплылся вместе с решимостью. Дрожа от страха, Микулка нагнулся к оскалившемуся трупу и протянул руку.
Вдруг из-под окровавленной грудины мертвого Чубика выскользнул ночной зверек.
– Ах ты! Мелочь лесная! – снова крикнул Микул-ка, отгоняя голосом страх, и выхватил Камень из-под одежды изуродованного трупа.
Он стиснул его в руке и сразу почуял незримую силу, вместе с отблесками граней пронзившую пространство вокруг. И ему стало страшно – что будет, если он не справится с этой силой? А как с ней совладать, если не знаешь, что она собой представляет? И правду ли говорил Белоян, что этой силы хватит, чтобы попасть на небо? Одно дело меч ковать, а другое – пройти Границу между Навью и Явью. И как ее проходить? Может быть, есть какое-нибудь волшебное слово, но этого как раз никто не сказал.
А хорошо ли, что он друзей бросит, а сам за женой уйдет? Опять Микулка задумался. Плохо. Но ведь без Дивы ему не жить.
Он решился. Сглотнул от волнения и, отворачиваясь от налетевшего вдруг ветра, снова поднял Камень к глазам. Вдохнул, чтобы высказать свою заветную просьбу, и внезапно судорога страха снова сжала сердце. Липкой волной пробежала по телу. Вдруг подумалось: а каково же там, в Нави? Кто знает? Ведь оттуда из живущих никто не возвращался! Ни Белоян, ни Жур не говорили, какие испытания могут там ожидать. Скорее всего, сами не знали.
Ветер свернулся вихрем и поднял в воздух опавшие листья. Они закружились, в мгновение ока отгородив Микулку от всего мира вертящейся желтой стеной. Пламя факела вытянулось, задрожало и погасло, оставив почти непроницаемую темноту.
А ведь там боги живут… Чем придется платить за такую дерзость?
Микулка снова очертил над головой Родов знак. Даже если ему и суждено погибнуть – без Дивы все равно пропадать, так что ж он медлит?
Парнишка отер взмокший лоб и, торопясь, пока трусость не пожрала его совсем, выкрикнул первое, что подходило по смыслу и напоминало колдовские слова:
– Камень-камень! Не откажи! Диву милую мне покажи! Да пусти меня в тот край, где дорога к ней лежит! Отвори ворота в Навь!
Завыло, засверкало, завертелось^ Ветер зашумел, как падающая со скалы вода, и Явь вокруг Микулки вытянулась в длиннющий хобот светящегося смерча. Паренек так удивился, что страх отступил.
Как же так? Он ясно видел, что стоит, растерянный, с мечом в одной руке и с Камнем в другой, посреди леса. И в то же время летит ввысь. С огромной скоростью несется по хоботу смерча, который становится все ярче и ярче. И вой в воздухе превратился уже в рев, с каким буря валит вековые деревья.
Такого Микулка даже представить не мог, даже в самых удивительных снах с ним не бывало такого.
Ведь хобот ревет так, что тело дрожит мелкой дрожью, а в то же время этот рев нисколько не мешает слышать. Микулка услышал шорох упавшего листа. Услышал крики. За лесом, за горой с пещерой, за поляной в лесу Микулка увидел, как двое витязей бьются с медведем. Наверное, Ратибор с Волком, подумал Микулка. А кому ж еще быть? И только он так подумал, как сразу увидел лицо Ратибора с глазами, полными злого веселья. Опять Микулка подивился, как же так получается, что Ратибор одновременно далеко внизу и в то же время можно глянуть ему прямо в глаза.
Но не только медведь оказался противником верных друзей – через лес, обходя их сзади, крались трое лесных охотников, одетых в неопрятные шкуры. Волосатые люди с кремневыми копьями угрюмо спешили на звуки борьбы. Они шли со стороны лунного света, и в темноте леса их ни за что не разглядеть. Медведь да еще эти трое – многовато. Микулка встревожился за друзей, крепче сжал меч и пожалел, что не может оказаться рядом. Охотники, увидев витязей, занятых огромным зверем, не стали медлить. Остановившись в тридцати шагах от дерущихся, один из охотников приготовился метнуть копье. Улучив момент, когда Волк оказался к ним спиной, охотник напружинился всем телом и метнул тяжелый дротик.
– Обернись! Волк! Обернись! – выкрикнул паренек, прекрасно понимая, что его никто не услышит.
Но Волк нагнулся, пропустив сколотый кремень над самой макушкой.
– Великие боги! – воскликнул Микулка. – Да никак он услышал меня?!
И в этот момент смерч, крутящийся вокруг Ми-кулки, потемнел, покраснел и стал плотным. Если бы Микулка мог вспомнить, как лежал во чреве матери, то он бы понял, что это очень похоже. Он догадался, что это первый поверх Прави, который носит имя Земли. Хотя догадаться он об этом не мог, просто понимание сути само возникло в нем, закрепившись твердои хверенностью. И тут же он увидел Мокошь. Голая крмшая баба с огромной грудью и крутыми бедрами Крепкая, широкая в кости. Откровенно бесстыдная, но вместе с тем настолько же откровенно манящая, словно девки в Купалу. Мокошь расчесывала длинные каштановые волосы костяным гребнем.