– Бесполезно. Кома. Я уж всяко пробовал… Что-то тут странное… Говорите, сутки назад ни волосинки у него не было? Ни на лице, ни на теле?
Она кивнула и дотронулась пальцем до волос, покрывавших голову. Такая шевелюра могла отрасти недель за пять-шесть, не меньше. Если, конечно, не принимать всерьез странные рассказы странного человека…
– Непонятно, – сказал Руслан. – Какой-то резкий скачок. Неужели от кувалды, вмазавшей по затылку?
– Почему мы стоим? Ему же нужен врач!
– Врач не поможет. Поможет вот это…
Руслан вынул из внутреннего кармана пиджака плоский кожаный футляр, расстегнул молнию. Достал из ячейки шприц-тюбик. Снял колпачок с иглы и наклонился над Ростовцевым.
– Не смейте!!!
Она думала, что сорванная в схватке с Пасечником глотка не сможет издать такого истошного вопля. Оказалось – смогла.
Руслан выпрямился.
– Хватит! – сказала она уже тише. – Хватит ваших уколов! Не позволю!
Он схватил ее за плечи, подтянул к себе, лицо в лицо. Заговорил быстро и яростно:
– Слушай меня, девочка! Он сдохнет, сдохнет вот здесь, под кустом! В ближайший час! У тебя на глазах! Потому что одна сопливая дура верит лишь в то, чему ее учили в школе! Короче: еще раз вякнешь под. руку – свяжу. И положу в машину к Пасечнику.
Руслан выпустил ее плечи. И через несколько секунд сказал другим тоном:
– Извините, Наталья Александровна. Нервы. Средство безобидное. Посмотрите и убедитесь.
Он завернул свой левый рукав, проколол кожу. Она смотрела. Убеждалась. Хотя видела все смутно – на глаза навернулись слезы.
…Ростовцеву пришлось ввести две порции антидота. Через полминуты после второй инъекции он зашевелился. А еще секунд через десять вцепился в глотку Руслану
Глава 8
Он все-таки оказался под старой сосной, выросшей поодаль от тайги, а потому относительно невысокой и живописно-разлапистой. Хотя мысли о самоубийстве больше Эскулапа не посещали.
Вообще-то, рассудив по уму, надо было срочно уносить ноги из окрестностей Касеева. Уезжать как можно быстрее – сейчас за спиной не стояла Контора, способная отмазать и защитить от любых неприятностей.
Но Эскулап не смог удержаться. Отошел от поселка за пределы прямой видимости, свернул с дороги – и попытался немедленно вскрыть перочинным ножом находку.
Не успел. Опять прохватило.
Нарастающую боль внутри он чувствовал давно, еще подходя к дому Парамоновых, но держался, заветный час не прошел, принять дозу было лишь другим видом самоубийства…
Сейчас держаться стало невозможно.
Скорчившись, привалившись щекой к смолистой, нагретой солнцем сосновой коре, он пытался повернуть руку так. чтобы увидеть циферблат часов – и ничего не получалось. Рука казалась чужой, мертвой. Казалась даже не протезом – деталью манекена, зачем-то засунутой в рукав куртки Эскулапа. С другой происходила та же история.
Дотерпелся, зло подумал он. Надо было принимать дозу Рискнуть, не глядеть на часы… Как обидно. Как не вовремя.
И эти мысли шли короткими всплесками на фоне другой: «КАК БОЛЬНО!!!»
Ноги и туловище пока слушались. Он с трудом встал. Прижался животом и грудью к бугристому стволу. И стал тереться о него: вверх-вниз, вверх-вниз… Стороннего зрителя такая пантомима могла бы привести в изумление, но зрителей – способных удивиться, подойти, помочь, спасти, – не было. Надо все сделать самому… Или к живописному пейзажу добавится совсем не живописный труп.
На третьем движении клапан нагрудного кармана расстегнулся. Эскулап плотнее прижался к сосне левой стороной груди, стал двигаться осторожнее – вниз, только вниз…
От почти стоял на коленях, когда туба выскочила из кармана. Эскулап повалился рядом, понимая, что встать уже не сможет.
Дотянулся, сдавил пластиковый цилиндрик зубами – пробка выскочила – розовые горошины рассыпались по земле. Он ухватил одну из них губами – и проглотил, вместе с прилипшими иголками и песчинками…
Буду жить, подумал он облегченно. Всем назло буду. Любым способом.
Доска сама развалилась на две половинки, точнее, раскрылась, как книжка, – внутри имелась небольшая пружинка. Причем не металлическая. И не пластиковая, откуда тут быть пластику. «Неужели китовый ус? – подумал Эскулап. – Очень похоже…»
Секрет иконы был прост – надо было всего лишь потянуть за шляпку крохотный серебряный гвоздик, вбитый в нижний обрез доски. Но чтобы найти этот гвоздик под слоем копоти, Эскулап потратил не меньше десяти бесценных минут из имевшегося у него часа. Хотелось надеяться – часа…
Но второй раз он так глупо не попадется в ловушку собственной бунтующей плоти. Эскулап воспользовался рецептом из наивно-древних шпионских фильмов – подпорол угол воротника куртки, вложил туда капсулу-горошину, и заколол – иголки с ниткой не было – булавкой. Теперь, даже полупарализованный, он доберется до дозы…
Тайник состоял из трех выдолбленных в потемневшем дереве полостей. Две оказались пусты. В третьей – небольшой стеклянный флакон. Не похожий на изящно-хрустальную тару для французских духов, был он простых, даже грубых очертаний. Внутри плескалась мутно-желтая жидкость. Горлышко чем-то залито. Эскулап ковырнул лезвием перочинного ножа – твердое. Не воск, по крайней мере. Скорее какая-то окаменевшая смола. Он принюхался, поднеся флакон к лицу. Запах от «смолы» – даже тень почти исчезнувшего запаха – был незнакомый, но приятный.
А крышку тайника сплошь покрывали с внутренней стороны старинные, с титлами, буквы. Их не просто написали или выцарапали – но выжгли.
Эскулап торопливо бегал глазами по строчкам.
Немногие смогли бы так, с лету, разобрать написанное. Это был не отмененный реформой восемнадцатого года русский алфавит с «ятями», «фитами» и «ижицами» И даже не церковнославянская грамота. Это было гораздо более старое, к Петровским временам почти повсеместно вышедшее из употребления написание, с массой надстрочных значков, титлов и апострофов. Были там буквы «краткие» и «кроткие», «тяжкие» и даже «карие»… Одна такая буква с соответствующим значком порой обозначала целый слог, а то и односложное слово…
Сохранится такое могло только у кержаков. У староверов Эскулап взглянул на окончание документа. И церковные, и мирские писания в те времена чаще всего заканчивали одинаково.
Так и есть: «…ВО ВЕКИ ВЕКОМЪ. АМИНЬ». Староверы… Приверженцы патриархии написали бы: «ВО ВЕКИ ВЕКОВЪ». Эта единственная буква несколько столетий была одним из предметов спора между никонианами и раскольниками…
Эскулапу консультация переводчика не требовалась. В свое время он перелопатил груды древних документов – поначалу, конечно, в переводах специалистов. Но лет двадцать назад попалась ему в руки книга – старинный и толстенный сборник староверческих светских и духовных текстов. Не рукописный, отпечатанный скорее всего (титульный лист был утрачен) в XVIII веке, во время «екатерининской оттепели». Предварял сборник краткий учебник, именовавшийся «Наказаше ко учителемъ како оучите детей грамотъ». Проштудировав его, Эскулап медленно, поначалу ошибаясь и разыскивая в словарях значения умерших слов, начал самостоятельно работать с оригиналами старых текстов…
И теперь понял почти всё.
Покрывавшие доску письмена оказались инструкцией по применению – не больше и не меньше.
Это была победа. Пусть отложенная на тридцать лет, пусть едва не упущенная – но победа.
Теперь надо грамотно ее использовать. И – быстро, очень быстро.
Он аккуратно сложил икону, задвинул на место гвоздик. Положил в черную сумку, болтающуюся на плечевом ремне. Пора исчезать отсюда. Пока не обнаружили убитую им женщину.
Эскулап не знал, что Дарья Парамонова – не дочь, но невестка Евстолии:– осталась жива.
Пуля зацепила ей язык, выбила два верхних коренных зуба, и вышла наружу, пройдя через щеку. При падении женщина сильно ударилась затылком, и в сознание ее привел муж, поздно вечером вернувшийся с работы.
С этой стороны Эскулапу повезло. Убийц милиция ищет куда активнее, чем нанесших телесные повреждения. Не повезло ему в другом – у Дарьи действительно имелся сосед-участковый, и злоязыкие деревенские кумушки поговаривали, что связывают их не одни лишь соседские отношения.
Может, так оно и было, потому что деревенский детектив провел свое частное расследование – дотошно расспросил водителей машин, проезжавших в тот день через Касеево, благо трасса не слишком оживленная, большинство шоферов регулярно ездят туда-обратно…
Но тут фортуна снова, повернулась к Эскулапу лицом. Подобравший его «пазик» был здесь проездом, катил через Артемовск и Минусинск аж в далекий Кызыл – и никогда не вернулся в Касеево.
Происшествие пообсуждали и перестали, Дарья трижды ездила в Канск и вставила-таки новые зубы. И была уверена, что геройским своим поведением расстроила планы бандита, в результате завладевшего лишь одной, самой грязной и никчемушной иконкой. Официальное расследование никаких результатов не дало, и дело помаленьку забылось.
О пропавшей иконе Дарье пришлось вспомнить только осенью.
«Ну и денек», – подумала Наташа, стараясь ползти по-пластунски (получалось плохо). – «Изнасиловать пытались, убить пытались, даже снять за стакан портвейна пытались. Но вот кражей мелкого рогатого скота ей заниматься до сих пор не приходилось… Ни сегодня, ни вообще. Как, впрочем, и крупного».
Она приподняла голову, осмотрелась.
Молодая козочка щипала траву внешне беззаботно, но краем глаза поглядывала-таки на Наташины эволюции. А может, то был молодой козлик – в первичных половых признаках несовершеннолетних парнокопытных она не разбиралась. У взрослой козы вроде бы должно быть вымя, а у козла – борода…
…Расстояние между нею и козочкой-козликом было сейчас метров семь, не больше. Дальше подползать не стоило, кусты кончились. Она встала на колени под прикрытием последних чахлых кустиков – зачахли они наверняка вследствие стараний упомянутого животного, обглодавшего все листья, до которых смогло дотянуться.