Время вновь замедлило бег, секунды казались минутами, а минуты растягивались в часы, долгое неподвижное ожидание рождало необычное состояние полусна. Глеб не спал, разум его не утратил связи с действительностью и одновременно видел сны – бессвязные, бессюжетные – просто набор образов, произвольно пробегавших перед внутренним взором, смысл которых он не взялся бы объяснить даже самому себе. Видения исчезали, не оставляя никакого следа в памяти, кроме странного мысленного послевкусия – то ли сладкой печали, то ли ощущения чего-то желанного и несбывшегося…
Непонятный звук, пришедший извне, оборвал грезы. Глеб мгновенно очнулся и сжал карабин, осторожно оглаживая указательным пальцем спусковую скобу. Он тут же понял, что звук не был иллюзией: исходивший откуда-то с левого, относительно Глеба и Анны, берега подземного озера, звук постепенно становился яснее. Глеб без успеха пытался разгадать его природу. На слух он воспринимался так, словно кто-то волоком тащил по подземному проходу тяжеленный мешок. Слитный шум волочения и странные, влажные шлепки по камню.
Бесформенное пятно отделилось от черного отверстия тоннеля, шумно всплеснула вода. Уровень освещенности не позволял разглядеть ничего определенного. Глеб не увидел, а скорее ощутил, как под ними, совсем рядом с береговой кромкой проплыла огромная темная масса чего-то живого и враждебного. Глеб ощутил в воздухе странный и резкий запах, напоминающий чесночный. Существо достигло противоположного берега и выбралось на камни, словно бы захрустевшие под его непомерной тяжестью. «Шлеп-шлеп», – снова услышал Глеб, и неизвестный обитатель подземелья скрылся в каменном проходе. Еще несколько минут они лежали совершенно неподвижно. Потом Глеб нашел в себе силы пошевельнуться.
– Что это было? – хриплым шепотом спросил он. – Это медведь, да?
Некоторое время Анна не отвечала.
– Да, – сказала она, и Глеб понял, что это неправда, которая просто должна его успокоить. – Большой медведь…
Она вскочила на ноги.
– Пойдем, Глеб. Теперь мы можем войти в озеро. Нам придется плыть. Скорее, у нас мало времени! Только постарайся потише…
Они съехали по отвесной скале к бездонному зеркалу успевшей успокоиться воды. Анна поправила ружье за плечом и решительно шагнула в воду. Глеб немедленно последовал за ней. Они почти без всплеска пересекли озерцо, и это оказалось совсем несложно. Глеб вновь ощутил под ногами твердую почву, но выходить из воды Анна не торопилась. Она медленно двигалась вдоль берега, будто отыскивая что-то.
– Здесь! – шепнула она. – Нужно нырнуть и плыть по тоннелю. Это нетрудно, мы сейчас выберемся отсюда. Иди за мной.
Набрав полную грудь воздуха, она скрылась под водой. Глеб глубоко вздохнул и тоже нырнул. Определение «плыть» тут не вполне подходило. Скорее он полз в кромешной темноте по узкому, заполненному водой лазу, отталкиваясь от стен, пола и потолка. Приклад винтовки задел за камень, Глеба отбросило назад, усиливавшаяся нехватка воздуха рождала страх смерти. Глеб отчаянно рванулся вперед. Грудь все сильнее сжимали стальные обручи удушья, под черепом, в ушах оглушительно зазвенело. В этот момент он увидел впереди свет и понял, что выход рядом. Изо всех сил Глеб заработал руками. Тоннель расширился и повернул вверх. Глеб оттолкнулся от дна и вылетел на поверхность, жадно, со всхлипами, заглатывая воздух. Еще два гребка – и он выбрался рядом с Анной на каменный берег небольшой заводи.
Недалеко за камнями шумела невидимая река. Рядом стояла плотная стена леса.
– Мы выбрались, Глебушка, – устало и радостно сказала Анна.
Колодец оказался не таким глубоким, как рисовало вначале воображение Драча – четыре-пять человеческих роста. Не более десяти метров. С посторонней помощью и при некотором старании преодолеть их было возможно, если бы не железная крышка, наглухо перекрывавшая выход. Но чтобы добраться до нее, пришлось бы прежде пробить дно подъемника, который тюремщики всегда оставляли в верхнем положении. Лущить тяжелые лиственные доски, повиснув на одной руке – после этой мысленной картины Драч напрочь отказался от подобного плана побега, позабыв даже о железной крышке. В его команде все ребята были достаточно подготовленными физически, но на подобные подвиги способен только киношный Супермен, стартующий со скоростью ракеты и пробивающий перекрытия собственной башкой.
В десяти метрах вниз от поверхности им ныне предназначено было существовать до тех пор, пока не настанет пора расстаться с жизнью. На этом, первом, самом ближнем к свободе уровне находилась жилая часть тюрьмы – тридцатиметровая подземная изба-камера с бревенчатыми стенами и потолком, нарами в два яруса и широким столом посреди. По сравнению с обитателями следственных изоляторов, Драч и его спутники должны были чувствовать себя почти комфортно: кроме них пятерых здесь жили еще трое пленников – заросших бородами до пояса, совершенно отупевших от тяжелой работы бродяг, которые уже почти разучились понимать человеческую речь.
То есть на каждого из них приходилось почти четыре метра площади – комфорт для официальных тюрем почти невероятный. В подземную камеру сверху было проведено электричество, кроме этого здесь имелся запас настоящих шахтерских ламп с аккумуляторами, которые требовалось лишь регулярно подзаряжать от сети.
Их довольно сносно кормили. Дважды в день в колодец спускали на веревке ведро с густой похлебкой, хлеб, чай и сахар. Бродяги сообщили, что по воскресеньям дают еще и самогон. При этом глаза их мечтательно заблестели, но затем лица бродяг сделались грустными. Они сообразили, что обладающие численным и физическим превосходством новички при желании легко могут лишить их единственного удовольствия.
Параша в камере отсутствовала. В качестве отхожего места использовался участок иного пространства, вход в которое располагался в дальнем конце жилой камеры.
Это был узкий лаз вниз, снабженный приставной лестницей. Там, внизу, начинался второй ярус их обиталища – рабочий. Он состоял из нескольких наклонных штреков, укрепленных лиственничными стойками. В одном из штреков до колен стояла вода. По дну его пробегал подземный ручей, выходивший из-под базальтовой плиты и через пятнадцать метров скрывавшейся в теле такого же монолита. Вода ручья использовалась для промывки породы, добываемой в свежей выработке. Рабы подземелья мыли для своих хозяев золото. Этот же ручей принимал отправления естественных нужд подземных пленников, что выглядело несомненным прогрессом по сравнению с камерной парашей.
Как объяснил Тихон, более всех сведущий в подобных делах, рудник был не особенно богатым. За восемь – десять часов непрерывной работы человек мог намыть здесь всего пять граммов шлиха – грязного цвета неровных кусочков самородного золота. Именно такой была и норма, установленная хозяевами для каждого. По истечении дня бригада рабов должна была выдать на-гора сорок граммов продукта.
Авдей, который провел в лагерях лет семь своей непутевой жизни, тут же поторопился объяснить Драчу, что надрывать на работе пупок совсем не обязательно – их норму будут выполнять за них бродяги. Поначалу Драч склонен был согласиться, но уже в первый вечер загремела железная крышка, отрезавшая их от воли, и их новый хозяин – щербатый бородач, наклонившись над колодцем, вполне понятно объяснил ситуацию. Обращался он к одному Драчу, в котором безошибочно угадал лидера, однако его голос, усиленный бетонными стенками колодца, был отлично слышен во всей камере.
Щербатого, не хуже Авдея понимавшего толк в лагерных правилах, абсолютно не волновало, кто именно будет выполнять норму. Он лишь предупредил, что, если кто-либо загнется от непосильной нагрузки, общая норма отнюдь не уменьшится. Изменится лишь количество доставляемой вниз жратвы. «Потому ты работничков не обижай, – посоветовал Драчу Щербатый, – тебе же боком и обернется».
Поразмыслив, Драч осознал, что Щербатый совершенно прав.
У одного из бродяг, выглядевших несколько более разумнее остальных, Драч попытался выяснить, в какой же заднице они оказались. Бродягу звали Коля. Он действительно профессионально бомжевал, пока неласковая судьба не занесла его в эти края. Когда это было? Коля не помнил. Может – год назад, а может и все три…
– Того-то, у которого зубы в клеточку, Кержаком зовут, – охотно объяснял Коля. – Он из местных, у них тут все село такое, испокон века живут грабежом, да разбоем. Что при царе, что теперь. При советской власти вроде затаились, а теперь, когда никакой власти нет, – опять взялись за старое… Только руднику Кержак не хозяин.
– А кто же тогда? – удивился Драч.
– Нерусские, – объяснил Коля. – Однажды они в село приехали (до сих пор не пойму, как их тогда не убили). Уговорили Кержака золотишко искать. А чего искать-то! У них тут давно все места присмотрены. Смысла только не было его мыть при Советах. В общем, сговорились с Кержаком шахту строить.
– Какие нерусские?
– Почем я знаю! Кавказцы, я в них не разбираюсь. Черные такие и по-своему гомонят.
– А ты как сюда попал? – полюбопытствовал Драч.
– Что я? – Коля опустил кудлатую голову. – Я еще сверху у Кержака батрачил. Он меня и еще четверых тогда и наладил шахту рыть. Да потом так тут и оставил.
– Так вас пятеро было? – спросил Драч.
– Ну!
– Где ж остальные двое?
– Померли, – просто ответил Коля. – Первого – Клюя – землей завалило. Мы тогда не успели подпоры вовремя наладить. Откопали его только недели через две… Другой сам себя порешил. С тоски грудью на кайло бросился. Он тоже бомж был, но из интеллигентов. Бомжевал по склонности души, взаперти жить не пожелал.
– А ты?
– Что я? – снова сказал Коля. – Жить-то всегда лучше, чем помереть. Кормят нормально и выпить дают.
– А бежать отсюда никто не пытался?
– Куда бежать-то? – ухмыльнулся Коля неразумности Драча.
– Ну, хотя бы ход наверх пробить. Инструмент-то имеется.
– Инструмент имеется, да не тот, – принялся объяснять Коля. – Камень, куда ручей уходит, видел? Такой камень и над нами, и под нами. А золотая жила как бы посредине, в кармане, мы за ней вглубь и идем. Этот камень нашими кирками не пробьешь, тут динамит нужен…