Карасов и «Серый» расстались явно недовольные друг другом. Куратор вспрыгнул на подножку тепловоза, и маленький скорбный поезд отбыл за портал. Олег с запозданием подумал, что, наверное, он мог бы уехать с ранеными — отчего-то ему казалось, что никто не стал бы препятствовать этому. И удивился себе — почему эта мысль раньше не пришла ему в голову? Но, пораздумав ещё, решил: вряд ли это было хорошей идеей — с той стороны его точно не оставят в покое и не отпустят восвояси, уж слишком много ему стало известно.
После отправки раненых портальная установка была выключена — шёл цикл накопления, и ноющий на высокой ноте маховик снова сотрясал здание неприятной вибрацией. Олег так и не понял, зависел ли расход энергии от времени работы портала или от массы перемещаемых предметов, но за один раз доставить всё нужное было почему-то невозможно. Профессор был предельно мрачен и не отвечал на вопросы — впрочем, удивляться этому не приходилось. Карасов метался по территории, пытаясь наладить хоть какое-то боевое охранение — людей категорически не хватало. Полсотни уцелевших, среди них несколько легкораненых, которые то ли сами не захотели отбыть через портал, то ли им запретил полковник — это все, кто был в наличии. К удивлению Олега, полковник оставил при себе Гилаева — и это несмотря на полученные им в бою тяжёлые раны. Карасов, проявив необычную для него заботливость, лично поил раненого из фляжки, а когда Олег попытался предложить свою помощь — наорал на него и прогнал прочь.
На вышках не осталось даже трупов — только залитые кровью площадки с изуродованным ограждением. Большая часть пулемётов оказалась серьёзно повреждена — сорванные со станков, с погнутыми стволами и искорёженными затворными коробками, они как будто прошли через камнедробилку. Полковник каждые полчаса появлялся на галерее и молча сверлил профессора яростным взглядом — тот бледнел, дёргался, но отвечал лишь отрицательным покачиванием головы. Энергия копилась медленно, и когда научник, наконец, подтвердил готовность, Карасов был уже готов пристрелить его за саботаж.
Маховик тоскливо взвыл, меняя обороты, и все в нетерпении повалили на платформу. Воздух в арке дрогнул: из пустоты нарисовалась квадратная зелёная морда маневрового дизеля. Он еле-еле полз, вытягивая из ничего сантиметры здоровенного моторного отсека — видимо, состав за ним был прилично нагружен. Олег снова поразился захватывающей нереальности это картины — тепловоз как будто создавался прямо здесь из ничего, рисуемый в воздухе кистью торопливого художника. Завораживающее зрелище, к которому невозможно остаться равнодушным. Однако не успела показаться кабина машиниста, как что-то явно пошло не так — пространство под аркой подёрнулось на мгновение серым маревом, состав, дёрнувшись, остановился, а потом…
Олегу показалось, что тепловоз взорвался — но, к счастью, нет, хотя грохнуло знатно. Закрывшийся портал разрубил маневровую машину поперёк моторного отсека, и огромный тепловозный дизель разлетелся на куски. Лишённый половины опор коленчатый вал выломал шатуны поршней, фонтаном ударило в стороны раскалённое масло, струёй пара ринулась в атмосферу охлаждающая жидкость и рама без задних колёсных тележек осела на рельсы, задрав к небу квадратный нос капота. К счастью, основная часть катаклизма была направлена назад, в сторону портальной арки, и никто не пострадал — лишь мелкие ожоги от масляных брызг да шок от неожиданности.
Карасов, опомнившись, бегом рванул к вокзалу. Олег побежал за ним, опасаясь за профессора, остальные — потому что все бегут. На площадке моментально стало тесно. Полковник наступал на сжавшегося перед ним профессора и грозно орал:
— Какого, блядь, хуя? Почему вы нихуя толком сделать не можете, лысый вы болван?
— Я… я не понимаю, что случилось! — испуганно отвечал научник. — Всё работало штатно! Я даже не подходил к аппаратуре! Установка в режиме, энергии достаточно, портал должен быть открыт!
— Это, по-вашему, похоже на открытый портал, а? Как мы теперь эти полпаровоза убирать должны?
— Я не понимаю…
— Так, у вас пять минут на перезапуск, иначе…
Профессора спас неожиданный звук, настолько неуместный здесь и сейчас, что все застыли в недоумении — стартовая мелодия телефона. Туру-ту-тум! — пропело у кого-то в кармане.
— Опа, мобильник включился! — танковый майор достал из кармана аппарат и удивлённо продемонстрировал светящийся экранчик. — А говорили, тут ни хрена не работает…
— Так зачем ты его брал тогда? — спросил кто-то из офицеров.
— Ну, мало ли, что говорят…
— Так запретили же брать?
— Вот ещё скажи, что у тебя во фляжке вода! Ишь, правильный нашёлся! Отъебись уже!
Олег не слушал их, он смотрел на Карасова. Трудно было поверить, но полковник, похоже, был в шоке. Он смотрел на часы, явно не видя никого и ничего вокруг, как будто ждал свой смертный час.
— Что случилось, полковник? — тихо спросил его Олег.
— Всё. Всё уже случилось. Не успеть, не отключить…
— Что не успеть?
— А ничего, — Карасов явно взял себя в руки и, хотя лицо его оставалось бледным, а лоб покрывала испарина, но голос уже не дрожал. — У вас, батюшка, есть около трёх минут, чтобы подготовиться к встрече с начальством.
— Внимание всем! — полковник говорил громко и жёстко. — Существует высокая вероятность, что примерно через три минуты под нашей жопой взорвётся тактический ядерный заряд. У вас есть время помолиться или покурить. Бежать поздно, укрываться в складках местности бессмысленно — мы в эпицентре. Предупреждая вопросы — нет, отключить нельзя, команда на исполнительный блок уже прошла, таймер задержки неизвлекаемый.
— Дурацкие у вас шутки, полковник… — неуверенно сказал танкист. — Не смешно…
— Как вам будет угодно, — пожал плечами Карасов. — Можете умереть, думая, что я пошутил — какая, к черту, разница. Две минуты.
Олегу не было страшно. Слишком это… неожиданно, что ли? Трёх минут, чтобы осознать, что твой смертный час пришёл, либо много, либо мало. Это или понимаешь в мгновенном выбросе адреналина — например, увидев несущуюся навстречу машину, или долгими днями тяжкого принятия — как при диагнозе «рак». Человек не может жить в ожидании смерти, это неестественно. Ему пришлось бы начинать с детства, в тот момент, когда дети узнают, что все умрут, и они тоже. Но это знание почти никогда не влияет на дальнейшую жизнь — и это либо большое благо, либо ужасное зло. Наверное, если бы люди жили вот так, с непрерывно тикающим таймером, это была бы совсем другая жизнь. Но лучше она была бы или хуже?
— Минута, — сухо сказал Карасов.
Все неловко переминались с ноги на ногу, не зная, что предпринять, и стараясь не глядеть друг на друга. Танкист зачем-то крутил в руках злосчастный мобильник, один из офицеров пытался закурить, но зажигалка не срабатывала, и он её бессмысленно и злобно тряс, щёлкая снова и снова. В конце концов, кто-то сунул ему спички и он, поблагодарив кивком, почему-то убрал их в карман вместе с сигаретой, так и не прикурив. Профессор тоскливо и неотрывно смотрел на Карасова, Карасов смотрел на часы.
В социуме предусмотрено множество моделей поведения — когда вас приглашают на ужин, когда вас распекает начальство, когда вы становитесь объектом агрессии и когда объектом любви — на всё есть готовые паттерны, которые мы усвоили с детства через подражание взрослым, книги и кинематограф. Но шаблон «а сейчас, ребята, мы все умрём» не получил широкого распространения — вероятно, его просто некому было передать дальше. Во всяком случае, в истерике никто не бился — дело военное.
— Бум, — так же спокойно сказал Карасов. — Не сработало. Не знаю, по какой причине, но мы живы. Непорядок, надо разобраться.
Все облегчённо задвигались и загомонили, перебивая друг друга. Кажется, некоторые всё-таки решили, что это была такая странная шутка. Но Олег был уверен — Карасов знал, что говорил. Шутник из него никакой. Значит, бомба была — да что там, она и сейчас есть. Просто не взорвалась. Но она никуда не делась, и об этом стоит помнить.
— А ну, отставить базар! — скомандовал полковник. — Мне нужна мангруппа, и прямо сейчас. Танкисты, что у нас с техникой и личным составом?
— Техника в порядке, как вчера выстроили, так и стоит, — доложил майор. — С личным составом хуже — мехводов три человека осталось, ещё пара так-сяк умеют. Полных экипажей не наберём, а три танка есть кому вести.
— Отставить, танки мне пока ни к чему. Готовьте маталыгу и один грузовик — пойдём налегке. Капитан, отберите десять человек с хорошей подготовкой для группы прикрытия. Да — и достаньте уже со склада рации, раз такое дело. Гилаев — ко мне!
К удивлению Олега, Гилаев, который ещё утром лежал чуть живей трупа, пришёл, хоть морщась и потирая грудь, но своими ногами. Он не выглядел здоровым, но и на тяжелораненого не тянул.
— Гилаев, выдвигаемся на склад. Возьми всё, что нужно. Майор — готовить танковую группу к выдвижению по основному плану. Наберёте три экипажа — значит пойдут три, пусть даже неполных. Остальным — ждать возвращения мангруппы, готовить точку к возможной эвакуации. Профессор, с вас мобильный комплект оборудования по резервному плану. Что смотрите? По машинам!
Утренний город был пуст, и маленькая колонна из гусеничного бронированного тягача МТЛБ и тентованного военного «Урала» двигалась в ровном темпе, задаваемом неспешной «маталыгой». Борта тента на грузовике были подвёрнуты вверх, и в кузове сидели, нервно ощетинившись оружием, десяток стрелков. Пустота брошенного города давила на психику, откуда-то сильно несло гарью, бессонная ночь всем натянула нервы. Пулемётчик, управляющий поворотной башней МТЛБ, явно дёргался, почём зря водя стволом то вправо, то влево — это было заметно даже невесть зачем увязавшемуся с ними Олегу. Его никто не гнал, солдаты в десантном отсеке молча подвинулись, а самому священнику просто невыносимо было дальше сидеть на провонявшем кровью и смертью вокзале.
Полковник за дефицитом мехводов сел за рычаги сам, а на командирском месте, оно же ме