— Мой шеф — человек дальновидный, и он не может не понимать, чем пахнут активные действия русских на нашей территории. Медведь из своей берлоги обычно вылезает, когда убежден, что сумеет что-то вкусненькое хапнуть.
— Образно, — порадовался за ученика Метью. — Думаешь, документы тогда все же были украдены? Не этим же тунисским недоумком из бизертского порта.
— Нет конечно, — поморщился Ричард. — Боюсь, что он передаточное звено.
— Но почти десять лет… Почему документы до сих пор не передали? Хотя этому наверняка есть объяснение. Однако не слишком ли тонкой нитью ты связываешь происхождение яда и похищение документов? Яд мог попасть к тунисцу как угодно и когда угодно. Шеф тебе на это укажет.
— Всё так. Но вы забываете об участии русских в этом деле. И, кроме того, факт нахождения русских именно в Бизерте. Не верю я в совпадения. Только причем здесь немец и как все-таки его звали?
Ермилов отличался не меньшей настойчивостью, чем Ричард Линли. По возвращении в Москву и после доклада о командировке Сорокину, он чувствовал, что его расследование пошло, что называется, не в ту степь. Сергей Романович вдруг взял под сомнение информацию, полученную от Дахака.
— Ну, допустим, поедешь ты в Йоханнесбург. Чего ты улыбаешься? Я сказал, допустим. Во-первых, очевидно уже, что паспорт тебе надо менять. Впрочем, это вряд ли поможет. Физиономию твою они и так срисовали.
— ЮАР — это не Англия.
— Думаешь, у них нет там оперативных возможностей? — снисходительно усмехнулся Сорокин. — Во-вторых, и этого я опасаюсь больше всего, вся ситуация с документами — ловушка. И не исключаю, что для тебя лично.
— Чего это вдруг? Я в ФСБ без году неделя, старший инспектор, а к тому же, действую сейчас, можно сказать, не по профилю, а по линии СВР.
— Ну, включи мозги, — уже раздраженно попросил Сорокин. — Ты Дедова закрыл? Линли его вербовал, старался, ночей не спал, а ты, понимаешь, лишил его такого агента. Если бы ты у меня из-под носа увел такого человечка, я бы тебя собственноручно задушил. Приедешь ты к этой берберке, а там Линли или еще кто-то из их ребят. Скрутят тебя и в тюрягу. Будешь с Юджином де Коком коротать за домино длинные юаровские ночи всю оставшуюся жизнь. Это в лучшем случае, а в худшем, сбросят вниз головой с мыса Доброй Надежды. А я за тебя ответственность несу, мне инспекторами разбрасываться не резон.
— А то, что он назвал фамилию разведчика, вам ни о чем не говорит? Если ловушка, то откуда…
— Еще раз включи мозги! А если этот Кедров переметнулся к ним давным-давно? Что если они разыгрывают карту «Кедров», чтобы заманить наивного инспектора к себе в лапы?
— Ради меня придерживали столько лет эту, как вы выражаетесь, карту? — скептически покачал головой Олег. — Захотели бы, взяли в Лондоне!
— Да где уж им! Ты сначала, в нарушение инструкций, метнулся в отель святого Симеона. Чего краснеешь? Тебе за это будет отдельный выговор. Они-то порядочные контрразведчики, инструкции соблюдают, ожидали, что ты пойдешь «прописываться». А потом уж в дело вступил многоопытный Теплов, — Сорокин переложил папку с правого края стола на левый, пытаясь унять снова всколыхнувшееся раздражение. — Ему бы свою активность проявлять, когда письмо получил. Помощничек! Он избавил тебя от наружки. А Линли не имел полномочий тебя задерживать в одиночку. Вот и выскочил ты сухим из воды.
— Хотели бы, оставили бы засаду в квартире араба, — настаивал на своем Ермилов.
— А может, и не собирались тебя в Лондоне брать? В ЮАР сподручнее. Наркотиков там тьма-тьмущая, дело пришьют, что ты контрабандой занимаешься. Да мало ли что! Этих трюков хоть отбавляй. Только сунься, а уж они придумают, как закрыть. И то, что Дахак послал этой берберке твой словесный портрет, это лишний раз подтверждает, что они нацелены на твою персону. Сечешь?
— Не понял.
Сорокин горестно вздохнул.
— Представь, вдруг бы я захотел послать за документами более опытного сотрудника или тамошнего эсвээрщика? А теперь — не получится, так как, кроме тебя, она никому материалы не отдаст. Якобы!
— Но ведь и она должна была себя как-то обезопасить. Вот и договорились, что Рафаэль пришлет ей словесный портрет. А пришедший за документами покажет этот глиняный кругляшок. Его наши эксперты осмотрели, сказали, что это типичная берберская роспись, — Олег достал из папки заключение экспертизы. — Предположительно изготовлено в селении Седжнан — там, кстати, ближайшее к Бизерте поселение берберов. Они ведут полукочевой образ жизни. Изготавливают из глины керамические изделия по старинной, известной тысячелетиями технике, женщины их расписывают. Эта вещь, скорее всего, талисман… — Олег поднял глаза на Сорокина. — Вам не кажется, что слишком мудрено они заманивают меня или кого-то другого? Разве не стоит рискнуть ради документов о невероятно засекреченном проекте? К тому же речь идет о бактериологическом и химическом оружии.
— Рисковать надо обдуманно, взвесив все «за и против». Меня в этой истории больше беспокоит сам разведчик. Если он переметнулся, то все бессмысленно — это ловушка. Если нет… — Сорокин пожал плечами. — Не знаю. Мне все больше начинает казаться, что для нас приготовили вброс дезинформации в виде этих документов. Все как-то слишком странно. Ладно. Будем думать.
Ермилов вышел из кабинета со стойким ощущением, что так осторожничая, они наверняка профукают ценные материалы, которые буквально сами плывут им в руки. Не спрашивая санкции Сорокина, Олег попросил архивиста посмотреть материалы по фамилии Кедров. Может, есть что-то, что все-таки позволят посмотреть.
На следующий день утром Ермилов успел получить небольшую папку из архива, успел сунуть в нее нос, но как раз когда он собирался углубиться в более детальное исследование, его вызвал Сергей Романович. Выглядел шеф весьма взъерошенным.
— На вот, почитай! — Он протянул Ермилову английскую газету The Telegraph. — Для нас, похоже, публикацию дали.
Олег начал читать обведенную красным карандашом небольшую заметку, в которой сообщалось, что сотрудниками английской контрразведки был обезврежен преступник арабского происхождения, проводится расследование, однако некоторые факты указывают на связь этого Рафаэля Дахака с русской разведкой. В частности, достоверно известно, что Дахак выходил на связь с сотрудником российской федеральной службы безопасности. В момент задержания Дахак принял яд.
— Странно, что не указали твою фамилию! — Сергей Романович заметил, что Олег дочитал. — Было бы совсем феерично. Пришел, увидел, наследил… С меня уже требуют объяснительную по поводу твоего де-марша в Лондоне. Теперь вопрос — зачем они выдали эту информацию?
— От бессилия, — выпалил Ермилов.
— Ну-ну. Смелость города берет.
— Хотели нас спровоцировать. Нет, правда. Во-первых, они нам дали понять, что на Дахака вышли. Жаль. Я ведь его предупреждал. Пытаются показать, что они держат ситуацию под контролем. А во-вторых… — Олег задумался, потеряв мысль.
— А во-вторых, Дахак, может, и жив, а в газете очередная деза, чтобы поторопить тебя с выездом в ЮАР.
— Не понимаю, Сергей Романович, сначала мы активно начинаем работать по этому письму, вы даже отправляете меня в Лондон искать Дахака. А теперь стоп-машина. Почему?
— Пока такая неясность, суматоха в стане сисовцев, статейка эта туманная — надо выждать и понаблюдать.
— Ну да, — поджал губы Олег. — А пока мы будем ждать и наблюдать, документы уведут у нас из-под носа.
— Поживем-увидим… И вообще, что ты творишь? — горькую пилюлю Сорокин оставил напоследок. — Кто позволил запрашивать материалы, тем более по Кедрову? Мы же определились, что материалы эти нам недоступны. Всех хочешь перехитрить, доказать, что прав, а я перестраховщик?
— Мне, тем не менее, выдали кое-что. — Олег помахал в воздухе пожелтевшей папкой. — Был еще один Кедров. Иван Аркадьевич. Отец нашего Александра — Германа Крэйса. И вот его дело мне выдали без проволочек.
Осень 1920 года
Колокольный звон стлался над водой Севастопольской бухты. И дым пожара, начавшегося рядом с вокзалом, поднимался в небо, вызывая чувство тревоги. Кажется, горели склады американского Красного Креста.
В крохотной каюте, холодной металлической коробке без иллюминатора, поджав ноги, на койке сидела молодая жена военврача Ивана Кедрова.
— Словно нас отпевают! — глухим голосом сказал Иван. — Неужели это все? Конец России…
— Иван Аркадьевич, я вам благодарна, что вы взяли меня с собой, — восемнадцатилетняя Тоня была бледна, и ее темно-синее глухое платье с высоким воротом оттеняло эту бледность. — Я понимаю, что наше венчание — это акт благотворительности с вашей стороны. Не хочу связывать вас по рукам и ногам. Учитывая обстоятельства нашего бракосочетания, смею вас уверить, я не собираюсь отравить вам жизнь своим присутствием, вы можете считать себя свободным от обязательств.
— Не говори ерунды! — вспыхнул доктор. — Мне двадцать семь лет и я отдаю себе отчет в своих действиях. Да, венчание было несколько поспешным, — он подкрутил ус. Каштановые богатые усы зрительно удлиняли его лицо, придавали солидности, как и круглые очки в тонкой металлической оправе. — Но отныне мы — муж и жена перед людьми и перед Богом. Не надо плакать… Не люблю этого. — Иван поморщился и вышел из каюты.
На палубе толпились моряки, не занятые вахтой, и гражданские. Кто со слезами на глазах, кто закаменев — стояли и смотрели на тающие в дымке берега Крыма…
У Кедрова звучали в голове недавние два воззвания Врангеля к войскам. От слабой надежды на продолжение борьбы первого, ко второму воззванию, когда пришло понимание, что всё кончено.
«Слушайте, русские люди, за что мы боремся:
За поруганную веру и оскорбленные ее святыни.
За освобождение русского народа от ига коммунистов, бродяг и каторжников, вконец разоривших Святую Русь.
За прекращение междоусобной брани.
За то, чтобы крестьянин, приобретя в собственность обрабатываемую им землю, занялся бы мирным трудом.