Наконец, она сказала:
— Ты говоришь, словно мурлыкаешь. Тебе это не идет. Ты араб?
— Нет, я — русский, — он сам удивился своей откровенности, допущенной с этой берберской девчонкой.
— Русский? — переспросил она. — Это те люди, что живут в Бензерте? — Таназар оглядела его. — Белые, голубоглазые… Они жили на кораблях, а потом их прогнали и они расселились по всему Тунису.
— А ты умная девочка, — улыбнулся Кедров. — Я всегда хотел иметь умную жену.
— Этим не шутят. — Она пристально посмотрела в его глаза и отвернулась.
Он заметил, как ее смуглая щека порозовела.
— Ты далеко живешь? Давай я провожу тебя.
Она неожиданно согласилась. Вспорхнула на свою каурую кобылу и довольно резво понеслась впереди, только подол ее широкого платья развевался и хлопал на ветру. Александр не отстал.
Неожиданно ехали они очень долго, забираясь все выше в горы. Кедров понял, что это примерно на полдороге между Бизертой и Табаркой, ближе к мысу Серрат.
Они въехали в небольшое поселение, уже уставшие, во всяком случае Александр утомился. Еще на подъезде к селению он ощутил ароматы. Джем зафыркал, захрюкал, учуяв запах хлеба.
Печи стояли у берберов прямо на улице, тут же пекли хлеб. Но к запаху хлеба примешивался еще аромат сосновой смолы и сладковатый дымок курящихся трав. Проезжая по небольшой улице, Александр заметил несколько женщин — некоторые хлопотали у печей, другие, сидя прямо на земле, наносили узоры на керамическую посуду — тарелки и блюда.
Кедров знал, что берберы торгуют керамикой — видел их изделия на рынке в Бизерте. Еще в детстве его притягивали кочевники своими чудными нарядами, независимым видом, умением держаться в седле — он невольно перенял эту манеру верховой езды, что возмущало отца, который считал идеальной английскую манеру.
Тут же в пыли на дороге играли дети.
Джем едва не понес, когда на него от ближайшего невысокого домика с узкими окнами, вылетела огромная птица. Александр узнал в ней аиста. Подняв глаза, обнаружил несколько гнезд на деревьях.
— Здесь их много, — обернулась Таназар. — Весной прилетают, сердитые, клювами щелкают.
Внутренняя улица, а по другому ее и не назовешь, являлась женской территорией. Дома стояли плотно, стена к стене, глухой стеной наружу. Внешняя улица находилось в мужской епархии. Это коротко объяснила Таназар, пока они ехали к ее дому.
Во дворе их встретила невысокая женщина в таком же платье как у Таназар и принялась ругаться по-кабильски. Девушка довольно спокойно отвечала, указывая на Александра.
— Мать? — вклинился в поток брани Кедров.
— Бабушка, — отмахнулась девушка, она повернулась к ней и снова что-то резко ей выговорила.
Пожилая женщина замерла, раскрыв рот от изумления, затем кивнула Александру и, подобрав юбку, убежала в дом.
— Что ты ей сказала?
— Что ты мой любовник! — дерзко ответила Таназар. — Иначе не отвяжется.
Александр нащупал кобуру с пистолетом у себя на поясе под просторной одеждой. Дело принимало скверный оборот. Он знал, что кабилы — мусульмане-сунниты и хоть они не придерживаются таких строгих правил, как арабские мусульмане, но все же убить за попорченную девицу смогут. Сбросят со скалы, во век не найдут. Отец не переживет.
Будет лежать труп на скалах, пустельга выклюет ему глаза, генетта объест руки, ноги, лицо… Он так живо себе это вообразил, что его едва не стошнило.
Александр решил, что бабка побежала за мужчинами, но она вышла, что называется, с хлебом-солью. Тащила большой каравай свежего хлеба и кувшин с каким-то напитком. Александр понадеялся, что старуха не всыпала туда яд, и выпил. Напиток был прохладный с характерным мятным вкусом. Хлеб с подгорелой корочкой, ароматный, хрустящий, однако не лез в горло от страха. Александр пожалел, что не взял с собой Рафу. Тот помогал своему отцу рыбачить.
Кедров снова полез в седло, собираясь уезжать и тут заметил, что по улице едет несколько всадников.
Потом он не мог толком вспомнить, как все произошло, настолько быстро развивались события. Четверо мужчин приблизились, пожилая женщина что-то сказала им, возмущенные крики Таназар, влажные злые смуглые лица, совсем недоброжелательный белозубый оскал. Вдруг девушка вскакивает на свою лошадь и ударяет небольшой плеткой по крупу Джема. Они срываются в галоп, Александр слышит только стук собственного сердца и в унисон ему топот копыт преследователей. Впереди — край сползшего на глаза джеллаба, густая пыль, силуэт Таназар и копыта ее каурой кобылы.
Хотелось завопить от собственной глупости и неосмотрительности. Но некогда было предаваться самобичеванию, а приходилось внимательно следить за девушкой, чтобы не сбиться с дороги и не слететь в пропасть. О том, чтобы отстреливаться, Александр и не помышлял. В него не стреляли, пока только молча преследовали. Он не хотел никого убивать. Впрочем, не питал иллюзий по поводу мирного разрешения конфликта. Еще в селении он видел у этих ребят винтовки и не сомневался, что они владеют оружием умело. Просто сдержанные кабилы не хотят переводить патроны попусту и ждут, когда мишень перестанет дрыгаться в седле и либо выдохнется и остановится, либо конь запнется.
В какой-то момент остановились все разом, будто кони так решили, а не всадники. Это было как раз неподалеку от того места, где Александр встретился с Таназар — он слышал отдаленное журчание и почувствовал, как хочет пить.
Люди спешились. Александр и девушка очутились в центре круга. Пахло лошадиным потом. Кони беспокойно переглядывались, пытались приблизиться к Джему, чтобы его обнюхать, толкались мокрыми крупами, теснили людей.
Вдруг Таназар выхватила нож и стала носиться по кругу, пытаясь ткнуть кого-нибудь из мужчин. Один из них засмеялся ее тщетным попыткам. Девушка выглядела безумной, но именно в этот момент Александр почувствовал, что такую больше нигде и никогда не встретит. Что бы не происходило в его жизни, он будет вспоминать этот ее сумасшедший «танец» по кругу из людей, мужчин ее семьи, блеск лезвия кинжала в ее тонких, но крепких пальцах, тихий звон украшений на ее одежде, и не сможет быть ни с какой другой женщиной…
— Друзья, — он поднял руки в примиряющем жесте. — Я не собирался похищать Таназар, так вышло. Но если она выйдет за меня замуж — это же не будет противоречить вашим правилам.
— Ты не араб? — спросил один из них, постарше, из-под джеллаба выбивались седые волосы. — Похож на француза, говоришь по-арабски.
— Он может и по-французски, — встряла Таназар, остановившись и глядя на Александра преданно.
— Не лезь! — осадил ее мужчина. — Всегда была дикаркой, — извиняющимся тоном произнес он. — Вообще, она хорошая хозяйка, умеет ходить за скотиной, обучена нашим ремеслам, она оканчивает во французскую школу. Наши женщины получают образование. — Он помолчал оценивающе рассматривая Александра и его дорогого арабского скакуна. — Ты даешь мне слово, что она не вернется через несколько дней опозоренная?
— Мы поженимся, — твердо сказал Александр. — Только надо подготовиться к свадьбе.
— Ты же не мусульманин, — вмешался парень, похожий на Таназар глазами.
— Я христианин, православный. Но у вас не возбраняется, если жена принимает веру мужа.
— Надеюсь, это не повод, чтобы не платить калым?
— Нет, конечно, — Александр потер шею, подумав, захочет ли отец платить этот самый калым. Сам Александр вряд ли осилит со своими скудными сбережениями выкуп за невесту. Но это еще полбеды. А вот как отец отнесется к самой невесте, взявшейся из ниоткуда, как из арабской сказки?
— Только я заберу Таназар с собой. Завтра же привезу калым.
— Так не принято, — вяло сопротивлялся седой, как видно ее отец.
Мужчины перекинулись парой слов на кабильском и согласились.
— В залог оставишь своего скакуна, — один из братьев Таназар уже по-хозяйски хлопал Джема по холке. — Если не приедешь, будем считать его платой за нее. А вы доберетесь на ее кобыле, она — крепкая лошаденка, вынесет двоих.
Александр хотел было возразить, что конь не принадлежит ему и к тому же слишком дорого стоит. На Джема можно выкупить с десяток таких как Таназар. Но, увидев ее умоляющий взгляд, скрепя сердце, сдержался.
Они забрались на кобылу. Возмущенный Джем заржал, но его похлопали по холке, угостили чем-то, и он затих.
Какое-то время ехали молча. Затем Александр спросил:
— О чем они говорили, когда решали отпускать тебя или нет?
— Брат сказал: «Эту чокнутую никто замуж не возьмет». А отец добавил: «Тогда заберем у него коня», — искренне ответила Таназар.
— Так ты говоришь по-французски? — уточнил он, догадываясь, что весь его романтический и местами пошловатый лепет у реки, она прекрасно поняла, раз училась во французской школе.
Девушка сидела на лошади позади него, обхватив Александра за талию, и вместо ответа кивнул, боднув его колким от украшений лбом.
В свадебном платье из сплошных кружев Таназар выглядела словно составленная из отцветших одуванчиков, которые Александр видел в России около усадьбы. Казалось, от легкого порыва ветра они разлетятся, только облако будет колыхаться еще какое-то время в небе.
Но это было обманчивое впечатление. Ее так просто не сдуешь. Коренастая, крепкая, «хозяйственная», как охарактеризовал Таназар ее собственный отец. Когда ступила в дом Кедровых, она робела первые полчаса, пока Иван Аркадьевич бушевал в кабинете, ругая Александра на чем свет стоит. Поскольку ссорились они по-русски, она ни слова не поняла, металась около двери в кабинет, думая ни прийти ли на помощь Александру и не выцарапать ли глаза обидчику. Но когда крик за дверью стих, она пошла на кухню, где возилась с готовкой Валида и начала ей помогать. Ревностно относящаяся к своим обязанностям мать Рафы прогнала непрошенную помощницу.
Тогда Таназар раздобыла в кладовке ведро и тряпку и принялась мыть пол, чем насмешила Лёлю и до слез тронула Антонину. В итоге женская половина семьи встала на сторону влюбленных. Они договорились о венчании, нашли хорошего портного и заказали для Таназар необыкновенной красоты свадебное платье, с шлейфом и фатой. Женщины воплотили в этом платье мечты о своих несостоявшихся свадьбах. У Лёли ее попросту не было, а то скороспелое венчание в повседневной одежде, что состоялось у Анастасии и Ивана в осажденном Севастополе и свадьбой-то язык не поворачивался назвать.