о.
От звуков бравурного напева «Смелой Шотландии» сердце Макнила чуть не выпрыгнуло из груди. Он порылся в кармане, выудил мобильный и увидел на дисплее имя Эми.
– Привет, Эми, – сказал он, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал естественно.
– Что у тебя случилось?
– В каком смысле?
– У тебя странный голос.
– Я просто устал, Эми. – Он посмотрел на часы. Было уже за полночь. – Ты почему еще не спишь?
– Не могу заснуть. Лучше бы я не приносила домой ее голову. Такое чувство, что она в доме, та девочка. Преследует меня. Не могу выбросить из головы ее лицо.
Не только его сегодня преследуют призраки, подумал Макнил.
– Как движется дело? – спросила Эми.
Макнил знал, что не может сказать ей правду. Может быть, когда-нибудь, но не сегодня.
– Есть пара зацепок. Мне кажется, ее могли убить в доме около парка Уондсворт.
– Ничего себе! Это больше, чем пара зацепок. И откуда ты узнал?
– Слишком сложно объяснять. А у тебя как? Есть что-нибудь новое? Какие-нибудь сведения из лаборатории?
– Вообще-то да. И довольно странные, если честно, а я понятия не имею, важно это или нет. Но у нее был грипп.
Макнил опешил.
– Она умерла от гриппа?
– Невозможно сказать. Но либо она переболела и выздоровела, либо страдала от гриппа, когда умерла.
Макнил поразмыслил над этим. Однако он тоже не мог понять, важно это или нет.
– Но что самое странное, – добавила Эми, – это что у нее был не обычный вариант H5N1, который убивает всех остальных.
Макнил нахмурился.
– Не понимаю.
– У нее была другая вариация птичьего гриппа H5N1. Созданная человеком.
Глава 17
I
Эми повесила трубку и уставилась на голову, которая смотрела на нее в сумрачном свете лампы, горящей в мансарде. Взгляд Эми постоянно останавливался на заячьей губе. Девочка выглядела так, будто рыбак поймал ее на крючок, но она сорвалась обратно в море, порвав губу, и обречена вечно плыть против течения.
Такое с легкостью могло случиться и с Эми. Крохотный дефект в генетическом коде, определяющий весь жизненный курс, отделяющий ум от глупости, красоту от уродства. Эми родилась умной и красивой. Направление ее жизни определил не генетический дефект, а пьяный водитель и пять секунд ужаса.
Но Эми и Лин все же имели кое-что общее. Они из одного народа, может даже принадлежат к одной культуре. У родившейся в бедности китайской девочки было мало шансов в жизни. Эми прекрасно это знала. Она родилась в Англии, а не в Китае. В относительном достатке, а не в бедности. Но ее родители не смогли избавиться от тысячелетней культурной традиции, когда сыновей предпочитали дочерям. Она родилась первой, но младший брат завоевал все родительское внимание.
Если бы она родилась в бедной сельской глубинке Китая, то могла бы очутиться в приюте, как миллионы сверстниц. Родители оставили бы ее на пороге полицейского участка, чтобы попробовать зачать сына. Китайская государственная политика «одна семья – один ребенок» не оставляла второго шанса, если ты не живешь в городе и не имеешь достаточно денег, чтобы подкупить систему.
С незапамятных времен в китайском обществе сын после свадьбы приводил жену в родительский дом. А когда родители старели, сын и его жена ухаживали за ними. Но если рождалась дочь, она уезжала жить с родителями мужа, а старики-родители оставались доживать свой век в одиночестве. Неудивительно, что мальчики так ценились, а девочек презирали.
Эми гадала, какова была бы судьба Лин, окажись она в приюте, – нелюбимая, нежеланная, даже для бездетных западных пар, ее уродство работало против нее. И все же она здесь, или была здесь, в Лондоне, в бастионе западного процветания и привилегий. Но лишь чтобы встретиться с судьбой куда более страшной, чем жизнь в приюте, – быть убитой, расчлененной и выброшенной в яму.
Фьють-фьють. Этот звук привлек внимание Эми к компьютеру. Окошко недавнего разговора с куратором еще висело на экране. И появилось новое сообщение. Эми направила кресло к столу – посмотреть, что пишет Сэм.
«Эми, ты еще здесь?»
Курсор мигал с бесконечным терпением, ожидая ответа Эми.
«Привет, Сэм. Да, я здесь. Но уже поздно».
«Не могу уснуть, все думаю о той девочке».
«Я тоже. Она по-прежнему на меня смотрит».
«Ужасно, что ты можешь восстановить чье-то лицо, но не имя, не историю. Мне бы тоже хотелось на нее посмотреть».
«Могу прислать фото головы по имейлу».
«Да, утром. – Курсор мигнул. – А как дела у Джека?»
«Не знаю. У него был странный голос, когда мы в последний раз говорили. Мне кажется, он весь ушел в расследование, чтобы выбросить мысли из головы».
«Что значит – странный?»
«Не знаю… Просто как будто одурманенный».
«Как движется расследование?»
«Похоже, он делает успехи. Считает, что знает, где ее убили».
Курсор снова довольно долго мигал.
«Каким образом ему удалось это выяснить?»
«Понятия не имею».
«И где, по его мнению, это случилось?»
«Он говорил что-то насчет дома у парка Уондсворт».
«Это очень неопределенно».
«Ничего более определенного он не сказал».
Разговор зашел в тупик. Снова замигал курсор. На сей раз прошло целых две минуты, а то и три, без единого сообщения. Взгляд Эми блуждал по комнате и снова остановился на голове девочки. Та молчаливо наблюдала за ней, глядя почти с укором. Почему Эми не смогла сделать что-то еще? Неужели так трудно найти убийцу?
Фьють-фьють.
«Эми, ты получила образец ДНК?»
«Да, Сэм. Но понадобится еще день или два для расшифровки».
«Не стоит особо надеяться найти совпадения».
«Я и не надеюсь. – И тут Эми вспомнила про Зои. – Но еще я попросила сделать тест ПЦР – узнать, не было ли у нее гриппа».
И снова долгое ожидание.
«Зачем?»
«Вы же сами всегда говорили, что любая мелочь способна помочь, когда складываешь кусочки головоломки».
Курсор опять заморгал.
«И ты получила результаты?»
«Да. У нас в лаборатории стажируется одна аспирантка по молекулярной генетике. Зои. Довольно неряшливая. Но умная. Когда подрастет, будет молодчиной. Глупышка так долго возилась с тестом, что проворонила комендантский час и застряла в лаборатории на всю ночь. Том будет доволен. Он ее не выносит!»
«И что она обнаружила?»
«Что у девочки и правда был грипп».
Курсор несколько раз мигнул.
«Но это же все равно не поможет делу, верно?»
«Скорее всего. Но есть одна странность. Зои сказала, что это не H5N1. По крайней мере, не та версия, которая вызвала пандемию».
«И как она это узнала?»
«Она сказала, что выделила вирус и расшифровала его РНК. В этом я плаваю, Сэм. Что-то про сайты рестрикции и кодовые слова, которых там быть не должно. В общем, она сказала, что этот вирус – плод генной инженерии».
Разговор прервался очень надолго, и Эми начала уже думать, что Сэм больше не у компьютера.
«Эй, Сэм, вы еще там?»
«Я здесь, Эми».
«И что вы об этом думаете?»
Эми смотрела на гипнотическое мигание курсора.
«Думаю, это меняет все».
II
Пинки смотрел на проплывающие мимо унылые муниципальные дома линялого горчичного цвета. Приятно прокатиться по опустевшему городу. Ни тебе пробок, ни светофоров. Гораздо удобнее перемещаться. И его ни разу не остановили. Достаточно притормаживать у армейских блокпостов до скорости пешехода. Камеры за секунды передавали номер машины в компьютер, и солдаты махали ему как важной шишке. Никаких личных контактов. И все довольны.
В Клэмэп-Коммон Макнил свернул направо, и Пинки был уверен – коп и понятия не имеет, что за ним хвост. Ночью невозможно увидеть машину в трех сотнях ярдов позади, с погашенными фарами. Пока Пинки видит хоть намек на габаритные огни Макнила, он его не потеряет. Уж точно, пока тот придерживается главных магистралей. Опасность упустить его возникнет, если Макнил свернет с шоссе, и Пинки не заметит. Тогда придется подобраться ближе, а это уже опасно.
Лежащий на соседнем сиденье телефон завибрировал в тихом нутре машины. Пинки взглянул на дисплей и ответил.
– Слушаю, мистер Смит.
– Здравствуй, Пинки. Ты где сейчас?
– Мы на Баттерси-Райз, мистер Смит. Едем к Уондсворту. Думаю, Макнил направляется на Роут-роуд.
– Боюсь, что так, Пинки.
– Тогда у нас неприятности.
– И гораздо более серьезные, чем ты думаешь. Эта глупая калека запросила тест ПЦР костного мозга.
– А это плохо?
– Очень плохо, Пинки. Они обнаружили вирус.
Пинки покачал головой. Вот ведь тупой говнюк Ронни Казински. Столько проблем навлек. Пинки чуть не пожалел, что убил его, теперь тот не может увидеть последствий своих действий.
– Что мне сделать, мистер Смит?
– Думаю, на некоторое время стоит оставить в покое мистера Макнила, Пинки. Сейчас нужно предпринять кое-что другое.
III
Роут-роуд находилась в конце скопища улиц, прозванных «Сушилкой для посуды». И не без причины, поскольку Баскервиль-роуд, выходящая на Уондсворт-Коммон, и пять улиц, отходящие от нее под прямыми углами, образовали нечто очень похожее на сетку для посуды. Хотя с тем же успехом их можно было бы назвать и «Расческой». В двух шагах, на другой стороне Тринити-роуд, находилась тюрьма Уондсворт.
Когда-то на Роут-роуд жил Дэвид Ллойд Джордж. В доме номер три. Здесь стояли особняки и трехэтажные таунхаусы из красного кирпича, спрятавшиеся за стенами и заборами, закрытые от улицы деревьями и живыми изгородями в садах, которые росли уже больше ста лет. Обочины были уставлены «БМВ», «Вольво» и «Мерседесами».
Макнил припарковался на Тринити-роуд и пошел пешком до адреса, указанного на бумажке. За черным кованым забором из чугуна стоял темный дом. Свет не горел ни в одном из ближайших домов, но этот носил следы запустения. Заросший и запущенный палисадник. Пустые мусорные баки валялись на боку. Почти на всех окнах опущены шторы или закрыты ставни. Дом резко контрастировал с вылизанными садами и аккуратными фасадами других окрестных домов. При дневном свете он, наверное, выглядел мавзолеем, единственным гнилым зубом в ослепительной улыбке.