Рабочие маленькими оранжевыми группками стояли поодаль в парке. Бетономешалки уехали, остались только холодные и молчаливые тяжелые машины и механизмы, дожидаясь вместе с остальными.
Правительственный чиновник сидел на заднем сиденье черного «БМВ», припаркованного на тротуаре у больницы, и курил одну сигарету за другой, наблюдая за работой через открытое окно сквозь растворяющиеся клубы дыма. Забравшись на перевернутый мусорный контейнер рядом с бывшей баскетбольной площадкой, Макнил прямо-таки чувствовал его ярость. Бригадир нетерпеливо зашагал к нему.
– Речь о наших бонусах, – сказал он. – Мы здесь рискуем жизнью и здоровьем только по одной причине – ради денег. А оплата зависит от того, успеем ли мы в срок.
Макнил обратил на него равнодушный взгляд.
– И когда срок?
– Через неделю. – Бригадир покачал головой. – И раньше-то было тютелька в тютельку. Но сейчас…
Макнил повел плечами.
– Какой смысл ставить нереалистичные сроки?
– Их ставил не я. Во время вспышки атипичной пневмонии китайцы построили за неделю целую больницу. Вот наши и решили, дескать, почему бы нам не поступить так же? А мы строим даже не больницу. Просто полевой госпиталь. В котором будет отопление и можно поставить койки. Где люди будут умирать.
– Деньги-то хоть приличные?
– Ну, по-другому все равно сейчас не заработать. И обращаются с нами хорошо, правда? Многие ребята тут из пригородов. С тех пор как кольцевую объявили внешней границей, мы знаем, что если уж попали вовнутрь, наружу не выбраться. Страшновато как-то, прям как в кино. Все эти солдаты с автоматами на мостах и эстакадах.
– Тогда где же вы живете?
Бригадир хмыкнул.
– Это часть сделки. Все крупные туристические отели пустуют. Так что у нас есть отдельное жилье, и еду постоянно готовят. Я с несколькими ребятами живу в «Ритце». Другие в «Савое». И мы останемся здесь, пока не закончится чрезвычайная ситуация. – Его улыбка слегка потухла, и он хмуро посмотрел на Макнила. – Если, конечно, уложимся в срок.
Вдалеке холодный январский воздух пронзила сирена скорой помощи. Еще одна жертва. Нужна еще одна койка. Все городские больницы были переполнены, но высокая смертность, по крайней мере, означала, что койки постоянно освобождаются. Болезнь сократила персонал как минимум на тридцать процентов. Работники системы здравоохранения подвергались самому большому риску, и среди них было больше всего жертв. Несмотря на «Гриппобой». Никто больше не ходил на работу. Лишь горстка магазинов открывалась всего на несколько часов в день. Общественный транспорт не работал. Аэропорты закрылись на неопределенный срок. Экономика столицы находилась в свободном падении, и остальной мир готов был пойти на что угодно, лишь бы город сдерживал болезнь. Главным образом, запретив въезд и выезд из Британии. Конечно, это только вопрос времени, когда вирус перекинется на остальной мир. Но если его сумеют сдерживать достаточно долго, пока не начнется производство вакцины…
Макнил вздохнул, посмотрел на фиолетовое, как синяк, небо и низкую черную тучу над головой и ощутил на лице первые капли дождя.
– Джек!
Макнил повернул голову в сторону фигуры в костюме химзащиты, пробирающейся через глубокую гусеничную колею в глине.
– Мы закончили.
Макнил посмотрел на часы. Все заняло меньше выделенных двух часов.
– Нашли что-нибудь?
Криминалист поднял полиэтиленовый пакет, и Макнил увидел в нем какой-то розоватый обрывок бумаги.
– Может, и нашли. А может, и нет.
– А что это?
Криминалист протянул ему пакет.
– Остатки билета на метро. Однодневный, поездка не в часы пик. Дату прочитать не смогли, но попытаемся извлечь что-нибудь из магнитной полосы.
Макнил взял пакет и поднял его ближе к свету. Текст на билете расплылся от дождя и испачкался в грязи почти до полного исчезновения. Один уголок был оторван. Метро закрыли почти два месяца назад. Если это все, с чем предстоит работать, то далеко дело не продвинется. Он вернул пакет криминалисту и спрыгнул с мусорного бака. А потом повернулся к бригадиру.
– Можете строить свою больницу.
III
Эми провела рукой по гладкому черепу и ощутила странное сочувствие к маленькой девочке. Никаких следов повреждений. Только врожденный дефект верхней челюсти. Невозможно определить причину смерти, разве что в тканях, которые отделил Том, обнаружатся следы яда. Эми подозревала, что такое вряд ли случится. С какой стати кому-то травить ребенка? Крохотное создание с хрупкими косточками? Девочка была крайне уязвима для любого сильного взрослого, совершенно беззащитна перед ним.
Несомненно было одно – ее убили. Зачем же иначе прилагать столько усилий, сдирая плоть с костей и уничтожая улики? И все же проделать это, а потом просто выкинуть кости на стройплощадке? Странная небрежность. Но об этом пусть беспокоятся другие. Эми сосредоточила все свои силы и опыт на том, чтобы ее опознать. В каком-то смысле вернуть к жизни и тем самым понять, кто ее убил.
Она заглянула в пустые глазницы и тотчас же поняла, что когда-то в них были темные и наполненные слезами карие глаза. Сейчас невозможно сказать, какого размера. Эми провела пальцами по высокой левой скуле и вниз, к челюсти, ощущая неровности и искаженную улыбку, которая когда-то играла на лице.
Эми осознавала присутствие нагнувшегося за ее спиной Тома. Его лицо было совсем близко.
– Не оглядывайся, сюда идет наш питекантроп.
Эми подняла взгляд и увидела идущего по лаборатории Макнила. Она бесстрастно посмотрела на него и задумалась, каким бы его считала, если бы они не были знакомы. Он был очень высокий – самая заметная его черта. Но не тощий. Пропорционально сложен. А значит, очень крупный мужчина. Уж точно не привлекательный в привычном смысле, но было что-то невероятно теплое в его зеленых глазах с оранжевыми всполохами. Ему не шла слишком короткая стрижка, но легкая седина на висках придавала благородства. Костюм сидел на нем слишком плотно, пальто было велико, и вообще он выглядел слегка помятым. Эми заметила, что шнурок на ботинке развязан. А потом увидела, что ботинки заляпаны грязью, Макнил оставлял за собой дорожку из подсохшей глины. Том называл его питекантропом. Естественно, Том его не любил, потому что считал гомофобом.
Эми не помнила, когда впервые увидела Макнила, так что теперь уже и не вспомнить первое впечатление. В памяти о событиях до аварии по-прежнему возникали странные мелкие провалы. Эти мелочи раздражали, иногда доводили до слез. Но только в одиночестве. Том не позволял ей жалеть себя. Но сейчас он стоял рядом, скрестив руки на груди, как защитник и страж, развернув вздернутый подбородок в сторону приближающегося Макнила, чуть ли не упрашивая его нагрубить своей бедной подруге-инвалиду. В конце концов, ведь именно Том устроил ее на работу сюда, когда она уже не могла жить как раньше.
Макнил остановился перед столом, не обращая на них внимания, и посмотрел на детский скелет. Потом перевел взгляд на Эми и едва заметно кивнул в знак приветствия.
– Так что ты можешь сказать?
– Вообще-то, немало, – Эми снова сосредоточилась на ребенке. Опять провела пальцами по лбу девочки, словно та еще жива. – Бедная девочка.
– Откуда ты знаешь, что эти кости – девочка?
– Откуда я знаю, что эти останки – девочка, – поправила его Эми, словно ребенок мог обидеться, что его назвали костями. – Одного, решающего фактора нет, – сказала она. – Это, скорее, несколько признаков, плюс немного чутья.
– Давай исключим из уравнения чутье, – попросил Макнил. – Будем придерживаться фактов.
– Ладно, – невозмутимо ответила Эми. – Факты. Места, где крепятся мышцы, у женщин обычно меньшего размера и менее развиты, чем у мужчин. – Она дотронулась кончиком пальца до бедренной кости. – Здесь ясно видно края, где крепились мышцы и сухожилия. – Она передвинулась к тазу. – Форма женского таза приспособлена для деторождения и имеет несколько характеристик, отличающих его от мужского. Например, бедра заметно шире.
Макнил позволил себе слабо улыбнуться при воспоминаниях. Он вспомнил, как мать описывала соседскую девчонку, рассматривая ее как потенциальную жену для сына, – мол, у нее хорошие бедра, чтобы выносить ребенка.
Эми подняла голову и уловила тень его улыбки.
– Вы находите это забавным, инспектор Макнил?
– Нет, мисс Ву.
Она долго не сводила с него глаз, прежде чем вернуться к костям на столе.
– Не считая общего вида, можно произвести кое-какие измерения тазовых костей, это поможет определить пол. Главным образом, разницу между длиной лобковой кости и седалищной, она известна под названием лобково-седалищный индекс.
– Ты же наверняка знаком с лобково-седалищным индексом, – вставил Том, и уголки маски приподнялись от раздражающей улыбочки.
– Естественно, – сказал Макнил, а потом обратился к Эми: – И ты сделала эти измерения?
– Да.
– И?
– Сами по себе они еще ни о чем не говорят. В конце концов, она всего лишь ребенок, а в ее возрасте половые признаки еще не вполне развиты. Но индекс все же указывает скорее на женщину, чем на мужчину. – Эми подняла голову девочки и мягко обняла ее ладонями. – Череп часто бывает лучшим индикатором. Для начала, он меньше, чем был бы у мальчика. Сосцевидный отросток и надбровные дуги у женщин менее выпуклые, а глазницы и лоб более округлые. – Она провела по этим изгибам, чтобы проиллюстрировать свои слова. Затем посмотрела Макнилу прямо в глаза. – Я процентов на девяносто пять уверена, что это девочка.
– А как насчет остальных пяти?
– Чутье. Но ты велел вычесть его из уравнения.
Макнил улыбнулся.
– Точно. Что еще можешь сказать?
– Могу сказать, что ребенок, по всей видимости, из какой-то бедной развивающейся страны, и у нее есть две заметные визуально характеристики.
– И как ты можешь сказать это всего лишь по груде костей? – опешил Макнил.
– Потому что она знает свое дело, мистер Макнил, – сказал Том с явной гордостью за Эми. – Эми была одним из лучших судебных стоматологов в Лондоне, до того как… – Он свернул не на ту дорожку, прежде чем успел опомниться, и теперь запинка лишь привлекла внимание к теме. – До несчастного случая, – поспешно добавил он. – А мастерство не пропьешь.