– Не вешай нос, – сказала Эша, – Руфина тебя скоро откормит. Может, хоть от меня отвяжется!
По доскам пола простучали голые пятки, и Руфина влетела в комнату, глянув на Филя так, словно вокруг него бушевал пожар. Следом за ней вбежала Габриэль. Заметив их, Эша тихо соскользнула с подоконника и привидением скрылась в кустах.
Оттеснив Бренду, Руфина кинулась к Филю и прижала его к себе, осыпая поцелуями и слезами, стеная и приговаривая:
– Что ж ты, бессердечный, с нами делаешь, как ты мог! Что за демоны потащили тебя в Хранилище? Ночью, по Хальмстемской дороге, солгав Почтовым! Эти изверги и в конвое не подарок, но своей багажной кибиткой они покалечат кого угодно! Что приспичило тебе искать в Хальмстеме на деньги казны, неужели кубок Локи? Так он здесь был, у нас! Матушка договорилась с Флавионой на подмену, пока Эша не выздоровеет, а потом Флавиону убили. А если бы ты сорвался с купола?
Не желая ничего более, только чтобы его перестали поливать слезами, Филь сказал:
– Я хотел сделать Открывающий Путь.
Руфина притихла.
– Из чего? – потрясённо спросила она, отпустив мальчика и опускаясь перед ним на кровать. Стоя за ней, Габриэль растерянно хлопнула длиннющими ресницами. Как и Эша, она здорово похорошела за прошедшее время.
– Ой, Филь, ты что, добыл раковину из озера Максат? – воскликнула она.
Пришла очередь Филя растеряться. Заметив это, Руфина сказала:
– Ты упал туда, когда бежал в тумане… Только там у берега их никогда не находили. Где ты взял нужную раковину?
– В Сенном озере, – пробормотал Филь.
Руфина охнула, поцеловала его в макушку и сказала: «Бедный ребёнок!» Габриэль вытаращила на него чёрные глазищи.
– Ой, Филь, какой ты глупый! – рассмеялась она. – Раковина нужна именно из озера Максат, и то не всякая. А еще потом её нужно ини… иници…
– Инициализировать, – пришла Руфина ей на помощь. – Бренда! – обратилась она к девушке, уважительно внимавшей у стены. – Принеси сердарский настой, который доставили матушке на прошлой неделе. Ты вновь поступаешь в её распоряжение, твоя работа здесь закончена. Теперь, – сказала она Филю, – когда тебя вытащили из небытия, осталось поставить тебя на ноги. И пусть Сотерис повернёт вспять, а я это сделаю!
Стараниями Руфины на следующий день Филь, пусть неуверенно и шатко, вышел на улицу. Припекало майское солнышко. Лёгкий ветерок играл листвой высоких стройных клёнов, в обилии растущих вокруг господского дома. Дорога, начинающаяся от него, утыкалась в бревенчатый мост, перекинутый через узкую быструю речку, и, петляя далее, исчезала в березовой роще.
Дом был каменный, двухэтажный, почерневший от старости. Крыша выглядела так, словно её сто лет не перебирали. Над центральной верандой крыльца находился мезонин с тремя большими окнами. Ступени лестницы двумя крыльями огибали веранду, сбегая вниз.
Позади дома слышались удары молотка, видимо, там располагались хозяйственные постройки. Не желая заходить обратно в дом, Филь направился на зады в обход. С принесённым Брендой завтраком он получил указание повидаться с госпожой Фе, однако вместо этого собирался забиться куда-нибудь, чтобы его никто не нашел. Как уже случалось с ним в Хальмстеме, в голове мальчика царил кавардак.
За домом скрывалась небольшая конюшня, рядом с ней притулился старый дощатый сарай. Он просвечивал насквозь. Под одной крышей с ним находилась крошечная кузня, дверь в неё была открыта. На пороге стояла Лентола, она строго выговаривала кому-то. За конюшней начинались возделанные поля, за которыми виднелось селение в две дюжины скромных домов. Прятаться здесь было негде.
Филь пожалел, что сразу не сбежал на речку, когда Лентола обернулась и заметила его. Меньше всего на свете он хотел говорить сейчас с этой девицей. По словам Руфины, его выздоровление стоило семье годового дохода, – затраты, которые не сумели покрыть деньги из его кошелька. Таким образом, он угодил в худшую ситуацию, чем был прошлой осенью. Требовалось что-то срочно придумать, а в этом месте и спрятаться негде.
Губы Лентолы были плотно сжаты, словно наглухо прибиты одна к другой. С тем же выражением лица она посетила мальчика вчера. В одной руке девушка держала исписанные листы бумаги, пальцы другой были заляпаны чернилами.
– Почему ты ещё не у матери? – спросила она.
– Зачем? – хмуро ответил Филь. – Мне и здесь плохо.
– С чего бы? Руки-ноги у тебя на месте и даже дом есть. В твоём возрасте, с твоим характером это уже немало.
Филь выпалил:
– Это не родной мне дом!
В его голосе было столько невысказанных эмоций, что лицо девушки неуловимо изменилось. Она задумчиво прикусила нижнюю губу:
– Филь, к твоему сведению, этот дом мне также не родной. Моей родиной стал второй легион тайдерской когорты, чей квестор крутил любовь с нашей матерью. Младенческие годы я провела в солдатском обозе. Ты провёл своё детство в море, я провела его среди солдат.
Она пошла на конюшню, Филь ошарашенно смотрел ей вслед: Лентола впервые обратилась к нему по имени.
Когда он, забыв постучаться, отворил дверь в кабинет на втором этаже мезонина, госпожа Фе стояла у окна, сжав на груди руки, и смотрела на уходящую от дома дорогу. Убранство её кабинета было бледным подобием хальмстемскому. Знакомые вещи и книги были все здесь, но стол был старый и обшарпанный, а стулья – потёртые. Да и сама госпожа выглядела измотанной. Филь приписал причину себе, и ему стало так тошно, что он готов был провалиться сквозь землю.
– Рада видеть тебя снова на ногах, – повернувшись к нему, сказала хозяйка. Она смотрела на него, словно не зная, то ли плакать, то ли смеяться. – Хочу заметить, без малого год назад, когда мы нашли тебя, ты выглядел похоже. Прошу, не превращай это в традицию!
Для Филя это прозвучало: «Ещё один раз – и ты лишишь нас средств к существованию».
Опять испытав желание забиться куда-нибудь, чтобы придумать, как им выбраться из долгов, мальчик потупился. Это женское общежитие, по-видимому, было напрочь лишено деловой хватки, но выход был наверняка. Вздохнув, он решил выпытать у Лентолы, как тут на самом деле обстоят дела. Беседовать с госпожой Фе на эту тему он боялся.
– Как ты знаешь, после несчастья с тобой нас посетил господин Клемент, – сказала она. – Он сообщил, что ты нанялся личным вестником к императору, получив жалование. У меня вопрос к тебе… От нас ты сбежал без гроша в кармане, но, когда тебя нашли, в твоём кошельке оказалось значительно больше денег. Ты ничего не натворил на рынке? – спросила она осторожно. – Видишь ли, что ты делал, мы знаем из протокола допроса, но эмпарот редко слышит слова – он чаще видит образы и считывает эмоции. А у тебя было очень хорошее настроение, когда ты покидал рынок.
– Я загнал там втридорога Арпонис мёртвого сердара, который незадолго до этого купил, – кратко объяснил Филь. – Просто повезло.
Госпожа Фе, казалось, удовлетворилась этим. Она сдержанно улыбнулась и, достав из ящика стола блеснувший золотом империал, придвинула его к Филю:
– Чтобы удача тебя не покидала… Я сохранила твой единственный золотой.
Мальчик не удержался и улыбнулся: это было неплохое начало. Госпожу Фе его реакция заметно оживила.
– У меня есть ещё кое-что для тебя… То, за чем ты полез в Сотерне, хотя я не могу понять, для чего он тебе понадобился.
Она придвинула к мальчику кожаный кошелёк, в котором оказалась маленькая коническая витая раковина. Мгновенно догадавшись, что это такое, Филь повертел её в руках, удивляясь внешней невзрачности, ну разве что перламутровый слой внутри был необычно ярко-синий.
– Это мой Открывающий Путь, забирай его себе, он мне не нужен. Он неинициализированный, так что ты будешь его первый хозяин. Вот только… ты не мог бы открыть мне свои карты? Я потерялась в догадках.
Не видя смысла скрывать то, что успело потерять цену, Филь поведал о своей идее заработать на разнице золотого курса по обе стороны Границы. Госпожа Фе выслушала его с большим интересом.
– Не по себе ты собирался сук рубить, – вздохнула она вроде как с сожалением, – хотя это уже в прошлом. Дело, однако, в том, что тебе придётся давать ответ на это в столице. У меня указание секретаря Клемента на отправку тебя в Кейплиг первым продуктовым обозом сразу, как ты встанешь. Поэтому вот что тебе следует знать и учитывать…
Её лицо сделалось как в почти забытый день, когда она впервые увидела Филя за чертой Внутренней Границы, – доброе и чуть настороженное. Глянув на мальчика красивыми карими глазами, она сказала:
– У императора сложный характер, это у них семейное. Но он разумней, чем его брат. Поэтому спорить с ним можно, если есть убедительные доводы. Что с ним делать нельзя – это ставить его в смешное положение, он этого не прощает. Пожалуйста, будь с ним вежлив! Помни, что ты носишь теперь нашу фамилию и твои проделки отражаются на нас. Нам следует быть осторожными, влияния у нас теперь никакого, и мы никогда больше не будем жить так, как жили в Хальмстеме.
Давая знать, что понял, Филь кивнул. Однако, поворотив к выходу, он не удержался. Крепко зажав в кулаке весь свой наличный и оборотный капитал, он улыбнулся широченной, до ушей, улыбкой и сказал то, что вертелось у него на языке.
– Это мы ещё посмотрим! – заявил он, обернувшись к госпоже Фе.
17
Умение слушать и подмечать – полезная черта для того, кто собирается обставить других…
Лиловая туча поднималась из-за леса, следуя за серыми облаками, грозя проливным дождём. Деревья вокруг дороги тревожно качались и перешёптывались. Умирая от скуки, Филь пялился в небо, лёжа на тюках соломы, закрывающей бочки с солёной и вяленой рыбой. Они тащились по этой дороге уже второй день.
Большая половина вчерашнего дня была потеряна за починкой сломавшегося колеса у одной из телег. Филь обрадовался перерыву в однообразной езде, желая помочь, но трое мужиков из Катаоки, сопровождавшие обоз, оказались крайне неприветливы и совсем неразговорчивы. Всё, что они хотели, – это доехать до столицы без происшествий, сдать груз и вернуться назад.