Два коня-тяжеловоза, по одному на телегу, тянули обоз, ритмично позвякивая сбруей. Их монотонный шаг выматывал душу. Сейчас Филь согласился бы, пожалуй, даже на почтовую кибитку, чтобы разогнать одолевшую его скуку. Да и долго страдать бы не пришлось: от окрестностей Кейплига их отделяли от силы полчаса хорошей скачки.
Вздохнув, он перевернулся на бок, рассеянно разглядывая проплывающие мимо кусты и перелески, уже знакомые ему по предыдущему путешествию, думая, что обвели его вокруг пальца с этой раковиной. Франт у Сенного озера не рассказал главного: что только раковина из озера Максат может при удаче стать Открывающей Путь и почему это так. Полную историю Филю поведала Руфина.
Оказывается, девять веков назад, когда сердары пришли сюда из лесов Северной Европы, никакого Сотериса здесь не было. Тогда тут вообще ничего и никого не было, кроме озера Максат, в котором водились раки, таскающие на себе те самые раковины. С их помощью они передвигались, исчезая в одном месте и появляясь в другом.
Сердары получили выжимку из раковины и, взяв дельфина, превратили его в кита, который чуть не сожрал самих сердаров, когда они захотели его убить. Что оказалось непросто, потому что кит тоже стал способен то исчезать, то появляться где угодно. Покончив с китом, сердары нашли в его черепе серебристо-голубую жидкость. Собрав её в каменный бассейн, они построили над ним купол, а вокруг выстроили замок Хальмстем. Жидкость они назвали Сотерисом.
Тогда в окрестных лесах и появились диковинные существа-демоны. Они нападали на сердаров, и тем пришлось придумать против них оружие – Арпонис. Но Арпониса было мало, и сердары собрали армию из окрестных племён. Победив демонов, они начали думать, что произошло, и обнаружили, что появилась дорога в другой мир, мир демонов. Потом Сотерис её закрыл, когда стал вращаться. Заодно он закрыл её в старый мир сердаров и Филя. Пересечь границу стало можно только через исчезающую стену в пещере под Хранилищем или с помощью Открывающего Путь. Сколько лет ушло на то, чтобы сделать самый первый Открывающий Путь, уже никто не помнил.
Ещё труднее было заставить раковину работать, то есть инициализировать, как сказала Руфина. В семье Фе было два человека, кому это удалось, а именно Лентола и Эша. А если брать Хальмстем, к ним можно прибавить погибшего господина Фе. Во всей Империи Открывающий Путь был у многих, но почти ни у кого он не работал. Это была печальная новость для Филя. Лучиком надежды служило лишь то, что сердары знали какой-то секрет, как зажигать раковину – у них Открывающий Путь работал всегда.
Тень от тучи накрыла обоз, от леса потянуло влажным холодом. Закапали первые капли дождя, и Филь перебрался на передок. Возница, крупный дядька, загородил его сбоку, а сзади его прикрыли бочки и солома. Надвинув капюшон вестницкого плаща на голову, мальчик приготовился встретить ливень.
Им было суждено сидеть под ним до центральных лабазов, откуда Филю требовалось прошагать через полгорода до замкового моста. Судя по виду тучи, мальчику предстояло явиться пред очами господина секретаря вымокшим до нитки.
Сильный ветер загудел в вышине, крупные капли дождя застучали и зашлёпали по крупам лошадей, не пропуская головы и плечи седоков. Сверкнула молния, и гроза разразилась. Дождь полил ручьями. Повреждённая рука Филя сильно заныла. Съежившись, он спрятал её под плащом, глядя исподлобья перед собой.
Спустя время его глаза, натренированные разбирать далёкие детали в любую погоду, выловили из пелены дождя знакомые очертания. И тут он сообразил, что ему нет нужды мокнуть: он увидел, где можно переждать непогоду.
Привлекая к себе внимание возницы, Филь двинул его локтем, сказал: «Я дальше сам!» – и скатился с телеги.
– В добрый путь! – раздалось ему вслед.
Чавкая сапогами по раскисшей дороге, мальчик поспешил к хорошо запомнившемуся ему полусгнившему крыльцу.
«Вот неугомонная псина», – подумал он, останавливаясь в шаге от места, куда мог достать рвущийся с цепи мохнатый пёс. Следом раздался крик, сотрясший изнутри ветхую хижину:
– Заткнись, гниль кладбищенская! На кого ты опять лаешь, наказание моё? Скотина ты безродная, хоть бы раз залаяла по делу!
Из двери хижины выглянула прежняя старуха всё в том же салопе. Завидев мальчика, она прищурилась. Её коричневое лицо сделалось как печёное яблоко, и Филь не мог понять, узнала она его или нет.
– Иди своей дорогой, человек хороший, пока я стражников не кликнула, – проговорила она хмуро. – Шатаются тут всякие!
Филя поливали струи дождя, и он неохотно сбросил капюшон с головы. Подлая бабка стояла под навесом.
– Я был у тебя, матушка, здесь прошлой осенью. Пусти переждать грозу!
– Ври больше, – сказала она увесисто. – Не было тебя здесь.
Под носом и на подбородке старухи росли редкие седые волосы. Она повела в ожидании усами. Филь спросил:
– Или не признаёшь меня?
Бабка хмыкнула:
– Да как же тебя признаешь, касатик? В прошлый раз ты заявился мордатый, хоть и утомлённый, а теперь истощённый и высохший, будто на рудниках служил. Где тебя носило? Гляжу, ты успел продвинуться от ночной клетки до имперского вестника, только кто поверит, что ты вестник, засмеют ведь!
Филь разозлился, но бабка вовремя напомнила, что на нём в самом деле значимая форма, тяжелеющая с каждой минутой от воды, и он решил поднажать:
– Коли видишь, что имперский служака, так запусти! А что до моего вида, то пусть лучше надо мной смеются, чем плачут!
Хитрая старуха учуяла перемену его настроения:
– Что ж, заходи, милый! Но не обессудь, ты знаешь, как тут у меня.
В тесных сенях Филь заметил, что гнилая капуста осталась на месте, а бочка с солью успела исчезнуть.
– Куда соль подевала, матушка? – поинтересовался он.
– Продала.
Филь ухмыльнулся, припомнив её прошлые слова:
– Так ведь войны с сердарами не было!
– Некоторые люди хуже любого сердара, – вздохнула старуха. – Садись уж, коли пришёл.
Он уселся на длинную скамью за грубый стол. За восемь месяцев в хижине ничего не изменилось, а ведь с продажи соли бабка должна была получить немало денег.
– Это была племянника соль, – ответила старуха на невысказанный вопрос. – Натаскал с шахты и попросил сберечь до лучших времён. А тут на шахтах случился обвал, да такой, что проще выкопать новые, соль подорожала, и он продал её. Не дав мне за её хранение ни крайта!
Близкая молния озарила хижину, одновременно раздался оглушительный удар грома. Старуха от страху присела. Вместе с ней, казалось, присела хижина. Дождь замолотил в крышу с удвоенной силой.
– У-у, какой! – сказала бабка, проморгавшись. – Ничего, скоро, значит, перестанет. Пойду-ка я собаку в сени запущу!
Поджидая старуху, Филь скинул на лавку волглый плащ, разглядывая одинокую комнату, – закоптелую, низкую и пустую. В прошлый раз он глазом не успел моргнуть, как его выволокли отсюда.
Дождь уже стихал, когда старуха снова появилась в доме. Она тащила за ошейник пса.
– Переждал? – спросила она неприветливо.
Пёс молча оскалил клыки. До Филя дошло, что бабка выжидала, пока ливень утихнет, а теперь выставляла его вон, не желая выпускать из лап оставленный им здесь в прошлый раз вещмешок.
– Матушка, где мои вещи? – спросил он поднимаясь.
– Какие вещи, милок, ты о чём? – ответила старуха.
Пёс зарычал. Намотав плащ на руку, Филь приготовился сунуть его псу в зубы, если тот бросится, и решил не церемониться.
– Бабка, верни мешок, а то хуже будет!
Секунду старуха прикидывала расстановку сил, но на открытую драку не решилась.
– Продала, всё как есть продала! – запричитала она. – Времена нынче тяжёлые, а сеть ты мне так и не починил, да ещё новую дверь ставить пришлось после твоего визита. Так что не обессудь, касатик, а только вещи твои разошлись, чтобы покрыть мои траты!
Бабка врала, как сивый мерин, это было ясно как день. За один Арпонис она могла сменить не только дверь, но и поставить новый плетень. Мальчик сжал кулаки, и тут его больную руку задёргало так, что он скривился.
Более не сказав ни слова, он вылетел на улицу, желая поскорей сдёрнуть с руки мокрый плащ. Видимо, теперь до конца жизни ей суждено реагировать на сырость и непогоду.
Удручённый он поплёлся в город: поездка не задалась с самого начала. Впереди его тоже ждало мало хорошего: головомойка от секретаря Клемента, ночёвка у лабазов и возвращение в Катаоку.
Однако не в натуре Филя было долго предаваться тоске. Едва тучи очистились и над городом выглянуло солнышко, он повеселел. А когда в небе вспыхнула гигантским мостом радуга, мальчик радостно засвистел и прибавил шагу. Чему быть, тому не миновать, не голову же ему снесут? А потом можно полазить по рынку и попытаться заработать, пусть и с единственным золотым. Пока не откроешь рот, туда ничего не попадёт!
Предчувствие неизбежной удачи подгоняло его, и он не заметил, как очутился за замковым мостом, куда его пустили, записав имя и цель визита. За дверью, куда прошлый раз стучался префект, в приёмной сидел мужчина в военной форме. На его кителе, слева на уровне груди, красовалась эмблема – пять зелёных листочков, тянущихся к падающей на них капле воды, заключённой в сферу. Всё вместе было заключено в герб традиционной формы, над которым была вышита корона.
Сверившись с длинным списком на столе, офицер отыскал в нём имя мальчика, бросил на него заинтересованный взгляд и дёрнул за шнурок звонка. На звонок спустя продолжительное время явился другой военный, помоложе и в мундире с той же эмблемой.
– На рынке творится бедлам, – сказал он с порога. – Корабли с солью разбились у мыса Бока.
Офицер за столом сдержанно улыбнулся:
– Это неправда. «Заря Тайдеры» обогнула мыс благополучно, через два дня будет в Унсете. Её капитан – мой сосед, он переслал своей дочери весточку с птицей. А его посудина будет сама как два разбившихся корабля. – Показав на Филя, он сказал: – Против имени этого малого стоит пометка «не оставлять без присмотра». Доставь-ка его к господину секретарю!