. – Мы пришли, – улыбается парень.
В «Блондис» я настаиваю, чтобы мы расплатились двадцаткой Энди. Мы сидим за высокой стойкой, глядя на улицу и поедая кусок «вегетарианской песто» (я) и три куска «говядины с пепперони» (он). Крикет пьет вишневую коку.
– Со стороны Энди, конечно, было очень мило дать нам денег на обед, – говорит он. – Но почему именно на пиццу?
– О, просто пицца сейчас на каждом углу, – смеюсь я. Крикет отвечает недоуменным взглядом. – Особенно если идти к Линдси. Родители думают, что я сейчас с ней.
Крикет ставит напиток на стол:
– Пожалуйста, скажи, что ты шутишь.
– Нет. Так было проще, чем объяснять Энди… – Я замолкаю, не зная, как закончить мысль.
– Чем объяснять, что хочешь встретиться со мной? – спрашивает Крикет.
– Нет. Ну да… – мямлю я. – Но не думаю, что родители стали бы переживать по этому поводу, – быстро добавляю я.
Крикет в ярости:
– Так почему же ты им не сказала? Черт, Лола! А если бы с тобой что-то случилось? Никто бы даже не знал, где тебя искать!
– Я сказала Линдси, где я. – Правда, не сразу. Я отодвигаю вазочку с тертым пармезаном. – Знаешь, ты говоришь почти как мои родители.
Крикет опускает голову и зарывается пальцами в волосы. Его прическа приобретает еще более сумасшедший вид. Наконец он встает:
– Идем.
– Что?
– Тебе пора домой.
– Я ем. И ты ешь.
– Тебя не должно здесь быть, Лола. Я должен отвезти тебя домой.
– Не могу поверить. Ты серьезно?
– Да. Я не собираюсь попадать… в черный список.
– Что, черт возьми, это значит?
– Это значит, что если твои родители узнают, что ты была здесь без их разрешения, они могут очень сильно меня невзлюбить.
Теперь встаю я. Крикет почти на фут выше, но я смотрю на него так, что он точно почувствует себя карликом.
– А с чего это ты так уверен, что мои родители тебя любят? Может, мне стоит напомнить тебе – ЕЩЕ РАЗ! – у меня есть бойфренд?
Как только эти жестокие слова вылетают из моего рта, я тут же прихожу в ужас. В голубых глазах Крикета вспыхивает ярость.
– Тогда зачем ты здесь?
Я в панике:
– Потому что ты предложил мне помочь.
– Я и помогал, а потом объявилась ты, собственной персоной. В моей спальне! Ты знала, что я приехал в выходные…
– Ты не приехал в выходные!
– А, так теперь я должен спрашивать у тебя разрешения, прежде чем куда-то пойти? Тебе, значит, доставляет удовольствие осознавать, что я где-то там по тебе сохну…
Я бросаю наполовину недоеденный кусок в мусорку и выхожу.
Крикет, как всегда, следует за мной по пятам. А потом хватает за руку:
– Лола, подожди. Я не знаю, что говорю, этот разговор оказался слишком неожиданным. Давай попробуем еще раз.
Я вырываю руку и направляюсь к железнодорожной станции. Крикет идет рядом.
– Я собираюсь домой, Крикет, – зло бросаю я. – Как ты только что мне велел.
– Пожалуйста, не уходи. – Парень в отчаянии. – Только не так.
– Невозможно получить все и сразу, так ведь? – Я сворачиваю к станции. Это вопрос я задаю скорее самой себе, нежели Крикету.
– Я стараюсь, – говорит он. – Я очень стараюсь.
Его слова разбивают мне сердце.
– Ну да, – вздыхаю я. – Я тоже.
Неловкая пауза.
А потом…
– Ты стараешься? Стараешься не меньше меня? – вырывается у Крикета. Затем слова сыплются из него сплошным потоком, мешая друг другу.
Жизнь стала бы куда проще, если бы я могла сказать, что мне все равно, что у него нет со мной никаких шансов. Но то, как Крикет Белл на меня смотрит – словно мой ответ для него важнее всего на свете, – обязывает говорить правду.
– Я не знаю. Понятно? Я смотрю на тебя, думаю о тебе… и… Я не знаю. Меня никто и никогда еще так не сбивал с толку.
На лице Крикета появляется задумчивое выражение.
– И что это означает?
– Это означает, что мы вернулись к тому, с чего начали. Ну а я вернулась на станцию. Так что я сейчас уезжаю.
– Я поеду с тобой…
– Нет! Не поедешь.
Крикет пытается возразить. Он хочет убедиться, что я доберусь до дома в целости и сохранности. Но понимает, что если поедет со мной, то перейдет черту, которую я еще не готова перейти. И он меня потеряет.
Поэтому он говорит «пока». И я говорю «пока».
А когда поезд трогается, меня вдруг накрывает ощущение, что я уже его потеряла.
Глава двадцать первая
Мне нравится наблюдать за Максом на сцене. Он играет свою любимую композицию. Когда я впервые услышала «Я увидел ее стоящей там» («Ну, ей было семнадцать. / Вы меня понимаете…») – Макс тогда одарил меня озорным взглядом, – я думала, что умру. Я стала одной из тех девушек… Тех, которым посвящают песни.
У меня до сих пор от этого мурашки по спине.
Мы с Линдси на «Жутком Франциско» – этот рок-фестиваль в честь Хеллоуина весь день идет на двенадцати сценах в Голден-Гейт-парке. Сегодня суббота, и я все еще под арестом, но билеты были куплены за много месяцев до концерта. Плюс Нора по-прежнему вездесуща. После того как ей отказали в съеме всех свободных апартаментов в городе, она договорилась жить вместе со своей подругой, Ронни Рейган. Ронни – сокращенное от Вероники, и она на самом деле мужик. Единственная проблема в том, что прежний сосед Ронни по съемной квартире съедет не раньше января. Из-за этого у родителей отвратительное настроение. А поскольку их мучает чувство вины, они позволили мне прийти сегодня сюда.
По давней традиции я сегодня в джинсах, милой блузочке, черном парике с прямыми локонами и красных кедах. На Линдси платье домохозяйки в стиле пятидесятых, винтажный фартук, четырехдюймовые каблуки, блондинистый парик с начесом, в ушах огромные блестящие клипсы.
Мы конечно же нарядились в костюмы, характерные друг для друга. Я каждый год надеваю одно и то же. Линдси каждый раз что-нибудь новенькое.
«Амфетамин» заканчивает выступление на четвертой сцене. Пока парни разбирают оборудование, следующая команда, «Пот Кеттл Блэк», уже устанавливает свое. Я обмахиваюсь рекламкой дома с привидениями, стараясь не думать о том, что ветерок скорее обдувает мои подмышки, чем лицо. И все же я не хочу, чтобы от меня воняло потом. Мы с Максом до сих пор так и не виделись. Солнце немилосердно палит, и мой нос уже горит, несмотря на солнцезащитный крем. Эти последние жаркие деньки – редкое явление для осени.
– Не могу дождаться, когда ты станешь детективом и я смогу носить твой беджик, – говорю я подружке. – Буду арестовывать каждую девушку, которая посмеет заявиться сюда в наряде сексуальной кошечки. Такая скукота!
– А я не могу дождаться, когда твой ортопед запретит тебе носить обувь на каблуках.
– Детка, ты выглядишь шикарно.
– Лола? – раздается откуда-то сзади женский голос.
Я оборачиваюсь и натыкаюсь на Каллиопу, которая разглядывает меня, склонив голову набок.
– Так это ты! Ты был прав, – бросает она через плечо.
Я смотрю туда же, куда и Каллиопа, и вижу второго Белла, появляющегося из-за гигантского ангела Ада. Ну или из-за фигуры парня в костюме ангела Ада. Мне опять становится жарко, и я начинаю суматошно обмахиваться флаером. Даже не знаю, кого из близнецов мне меньше всего хотелось бы видеть.
– Как ты сказал? – продолжает Каллиопа. – Она выглядит так… нормально…
– Считай это комплиментом, – шепчет мне Линдси.
– Она всегда наряжается в Линдси на Хеллоуин, – говорит Крикет.
Ни один из близнецов сегодня не надел костюм, но на руке Крикета написано «Бу!».
– Клевый костюмчик, Линдси! – усмехается парень. – Выглядишь потрясно.
Несмотря на свой наплевательский вид, Линдси польщена:
– Спасибо.
Крикет всячески старается на меня не смотреть. Интересно, он видел команду Макса? Как они ему? После той встречи в Беркли все наше общение свелось к одной-единственной эсэмэске. Голая женщина с тигром поинтересовалась, хорошо ли я добралась до дому. Если бы кто-нибудь другой написал мне подобное после ссоры, я бы сочла это издевательством. Но Крикет действительно очень хороший человек и просто по-другому не может.
Непонятно только, известно ли Каллиопе про мой визит к ее брату. Судя по тому, что она со мной разговаривает, неизвестно. Спасибо тебе, Господи, за маленькие чудеса.
– Эй! – Я искоса поглядываю на Крикета. – Что вы здесь делаете?
– То же, что и ты, – резко отвечает Каллиопа. – Пришли послушать музыку. Тренировку отменили. Петр заболел.
– Петр? – спрашивает Линдси.
– Мой тренер. Петр Петров.
Мы с Линдси прыскаем от смеха. Каллиопа ничего не замечает. Это странно, но я вдруг понимаю, что не видела близнецов рядом уже тысячу лет. У них почти одинаковое телосложение, только Каллиопа чуть миниатюрнее. И все же это означает, что она выше большинства своих конкуренток. После того как девушка так сильно выросла, ей пришлось несколько лет адаптироваться на льду. Крикет однажды сказал мне, что у высоких людей центр тяжести находится выше, чем у остальных, и это становится причиной ошибок.
Я ощущаю острое чувство неловкости по отношению к Крикету – между нами слишком маленькая дистанция. И я не сомневаюсь, что Каллиопа это заметила.
– Что ж вы, ребятки, не надели костюмы? – спрашивает Линдси.
– Мы надели. – Каллиопа впервые улыбается. – Мы нарядились как близнецы.
Линдси отвечает не менее широкой ухмылкой:
– Однояйцевые или разнояйцевые?
– Ты не поверишь, сколько людей задают этот вопрос, – усмехается Крикет.
– И что ты им отвечаешь? – спрашивает Линдси.
– Что у меня есть пенис.
О боже! Все разражаются хохотом, и мои щеки вспыхивают. Думай о чем-нибудь другом, Долорес. О чем угодно. Об огурцах. Бананах. Цукини. Аааа! Я отворачиваюсь, и Каллиопа издает смущенный смешок:
– Похоже, пора сменить тему.
– Эй, ребятки, вы, случаем, не голодны? – вырывается у меня. СЕРЬЕЗНО? Какое счастье, что люди пока не умеют читать мысли.
– Голодны, – подтверждает Крикет.