Очередной локон падает на ковер, и я придушенно вскрикиваю. Она счастливо хохочет от облегчения, и я смеюсь вместе с ней.
– Это одна из самых дурацких идей, которые приходили мне в голову, – говорю я.
– Не одна из, а самая дурацкая. – Локон Линдси падет на пол. – И мы опять впадаем в истерический хохот. – Будем надеяться, что Крикет не ошибся и «красота будет стоить усилий».
Такое чувство, будто меня сбили поездом.
– Когда он это сказал?
Смех Линдси стихает.
– О! Мм… В воскресенье днем. – Подруга сосредоточенно смотрит на новую прядь белых волос: – Да… мм… мы встречались.
Я роняю швабру:
– ЧТО?
– Не в том смысле, – быстро добавляет Линдси. – Я хочу сказать, мы встречались в компании. Как друзья.
В моей голове творится черти что.
– В какой компании? С кем?
– Он позвонил и спросил, не хочу ли я сходить с ним и Каллиопой в боулинг. И с… Чарли. Ты работала, была занята. Поэтому мы тебя и не пригласили.
Я теряю дар речи. Линдси поднимает мой конец швабры и вкладывает мне в руки.
Я машинально его беру.
– Я рассказала им про Чарли на «Жутком Франциско» после того, как ты ушла с Максом, – продолжает подружка. – Даже не знаю почему. Просто вырвалось. Может, меня задело, что ты опять ушла с Максом, а я осталась одна.
Это моя вина. Вина, вина, вина.
– Как бы там ни было, Крикет решил, что это хорошая идея, если я сперва встречусь с Чарли в компании друзей. Ну ты понимаешь… Чтобы потом было проще…
ЭТО БЫЛА МОЯ ИДЕЯ. МОЯ!
– Так что мы пошли в боулинг и… хорошо провели время.
Даже не знаю, что ранит сильнее: то, что Линдси рассказала об этом только сейчас; что она встречалась с Крикетом без меня; что она вообще общалась с Каллиопой или то, что Крикету в голову пришла моя блестящая идея, но он не побоялся взять за нее ответственность.
Похоже, это сработало. И меня там не было. А ведь я вроде как лучшая подруга.
– О! Это… это здорово, Линдси.
– Прости. Надо было рассказать тебе раньше. Но я не знала, как ты воспримешь мое общение с близнецами, а пойти ужасно хотелось. И ты была занята. В последние несколько месяцев ты частенько была занята.
С тех пор, как встретила Макса. Она хотела сказать это.
Я оглядываюсь на свою работу:
– Нет. Я рада, что ты пошла. И рада, что вы хорошо провели время с Чарли. – Это наполовину правда.
– С близнецами мы тоже хорошо пообщались, – осторожно добавляет Линдси. – Каллиопа, когда отдыхает, бывает очень забавной. Просто она живет в постоянном напряжении.
– Да. Некоторые так считают.
– Честно, Ло, мне кажется, она уже не та гордячка, какой была раньше. Она очень заботливая.
Я отвечаю пристальным взглядом:
– Ее брат учится в колледже. Думаю, он способен сам о себе позаботиться.
– Он теперь живет своим умом, как бы странно это ни звучало, – улыбается Линдси. – Ты ведь знаешь, что он никогда не обижал тебя намеренно. И если тебя нет рядом, он по сто раз о тебе спрашивает. И о Максе тоже. Ты ему нравишься. Всегда нравилась, помнишь?
Я прекращаю завивать кудри.
– Я вовсе не хочу, чтобы ты оторвала мне за это башку, – поспешно добавляет Линдси, – но совершенно ясно, что и тебе Крикет Белл тоже нравится.
У меня в горле появляется комок. Я сглатываю.
– И с чего ты так решила?
Подружка забирает у меня парогенератор:
– Поскольку любому мало-мальски наблюдательному человеку видно, что ты сходишь по нему с ума.
Я сажусь за обеденный стол и замечаю газету, подсунутую под мою салфетку для горячего. Дело рук Энди. Там статья о росте количества заболеваний, передающихся половым путем, среди подростков. Я выбрасываю газету в мусорную корзину. Неужели родители догадываются, что я занимаюсь сексом?
Я знаю, что у Макса было много девушек – до меня. Но он сдавал анализы. И он здоров. И все же эти призрачные женщины не дают мне покоя. Я представляю Макса в темных закоулках баров, в его апартаментах, в кроватях с гламурными женщинами, пьяными и развратными. Макс уверял, что реальность была куда менее восхитительной. И я почти ему верю.
Но сегодня ночью это не работает. У меня нет дежурства. «Амфетамин» дает концерт в «Горшочке с медом» – бурлеск-клубе, куда я не прохожу по возрасту. Я понимаю, что бурлеск – вид искусства, и все же чувствую себя не в своей тарелке. У меня такое чувство, будто я еще слишком маленькая. И я ненавижу Макса.
Но сегодня вечером меня мучает не только это.
Пятница. Приедет ли Крикет домой на выходные?
Слова Линдси крутятся у меня в голове всю неделю. Как такое вообще возможно? Думать о Крикете и при этом переживать из-за отношений с Максом? Я хочу, чтобы с ним все наладилось. Так было бы проще. Я не хочу усложнять все еще сильнее. И не хочу думать о Крикете.
За обедом Энди с Натаном обмениваются озабоченными взглядами.
– Что-то не так, Лола? – в конце концов спрашивает Энди. – Ты какая-то рассеянная.
Я наконец отрываю взгляд от окна гостиной, откуда чуть-чуть видно крыльцо Беллов:
– Да? Все нормально.
Родители недоверчиво переглядываются, когда Нора входит в комнату и садится за стол.
– Это была Хризантема Бин, ну такая, с лающим голосом. Она придет завтра рано утром, чтобы погадать перед покупкой своих еженедельных лотерейных билетиков.
Натан вздрагивает, берет мельничку для специй и сыпет на пирог много перца. И еще. И еще.
Энди ерзает на стуле. Он всегда недоволен, когда Натан портит его еду бешеным количеством перца.
– Иисусе! Прекрати это, слышишь! – говорит Нора брату. – Ты доведешь его до инсульта. И МЕНЯ доведешь до инсульта.
– И хорошо, – резко отвечает Натан. Хотя я вижу, что собственные слова причиняют ему боль.
У нас не было ни единого спокойного приема пищи с тех пор, как она и ее клиенты, которые не собираются тратить собственные скудные средства ни на гадания, ни на покупку лотерейных билетов, заявились в наш дом. Я отворачиваюсь как раз в тот момент, когда долговязый человек взбегает по ступенькам соседнего дома. И сажусь с такой поспешностью, что все тут же замолкают, чтобы посмотреть, что случилось. Крикет роется в карманах в поисках ключа. Сегодня его брюки еще более облегающие, чем обычно. И в этот момент я внезапно осознаю свои подлинные чувства.
Похоть!
Крикет вставляет ключ в замочную скважину, и в этот момент дверь открывается. Каллиопа приглашает его войти. Я плюхаюсь обратно на стул. А ведь я даже не заметила, как привстала. Энди откашливается.
– Крикет хорошо выглядит.
Мое лицо вспыхивает.
– Интересно, у него есть девушка? – спрашивает он. – Не знаешь?
– Нет, – бубню я.
Натан смеется:
– Помню, как вы двое якобы случайно встречались во время прогулок.
Энди бросает на него короткий выразительный взгляд, и Натан замолкает. Нора ухмыляется. Это правда, наша внезапная влюбленность была видна невооруженным глазом. Фантастика!
Я встаю:
– Пойду наверх. Надо делать уроки.
– Ночью в пятницу? – спрашивает Энди.
А Натан добавляет:
– Сначала вымой посуду.
Я отношу свои тарелки в раковину. Интересно, Крикет обедает с семьей или в своей комнате? Я тру тарелки с такой силой, что умудряюсь оцарапаться. И еле слышно ругаюсь.
– Ты в порядке? – спрашивают все трое одновременно.
– Оцарапалась. Правда, не сильно.
– Осторожней, – предупреждает Натан.
Родителям великолепно удаются замечания по поводу очевидных вещей. И все же я замедляю темп и заканчиваю без всяких инцидентов. Посудомоечная машина начинает гудеть, когда я взбегаю по лестнице и врываюсь в свою комнату. Мои плечи вздрагивают. В комнате Крикета темно.
Успокойся, это всего лишь Крикет!
Я решаю заняться складочками на платье Марии-Антуанетты. Проходит двадцать минут. Тридцать, сорок, пятьдесят, шестьдесят…
Что он делает?
Свет на первом этаже в доме Беллов горит. Насколько я знаю, это означает, что вся семья смотрит по телевизору восьмичасовое… нечто. Как-то так. Я не могу сконцентрироваться и потому злюсь. А еще потому, что Крикет сейчас не здесь, и потому, что меня это волнует. Я стираю макияж, снимаю контактные линзы, надеваю пижаму, аккуратно задергиваю занавески и падаю в кровать.
Часы показывают 9:37. Группа Макса еще даже не начала выступление.
А ведь я думала, что большим лузером чувствовать себя просто невозможно.
Я ворочаюсь в кровати, представляя себе разные картинки: Крикет, Макс, танцовщицы бурлеска, восседающие на барных стульях. В конце концов я забываюсь беспокойным сном и вдруг слышу сквозь дрему тихое «дзынь» со стороны окна. Глаза тут же открываются. Может, показалось?
И снова «дзынь» по стеклу.
Я вылезаю из кровати и открываю занавески. На подоконнике, свесив ноги на улицу, сидит Крикет Белл. В одной руке у него что-то маленькое, а вторая уже занесена для замаха. Я открываю окно, и тысячи эмоций, скрывавшихся внутри, разом вырываются наружу при виде Крикета.
Мне нравится Крикет. И нравится это ощущение.
Снова.
Парень опускает руку:
– У меня не было камешков.
Сердце подскакивает к горлу. Я сглатываю.
– И чем же ты бросался? – Я щурюсь, но все равно не могу разглядеть.
– Надень очки и посмотри.
Как только я возвращаюсь к окну, Крикет поднимает руку повыше. Он улыбается.
Я отвечаю смущенной улыбкой:
– И зачем тебе коробка зубочисток?
– Чтобы делать сырные кубики для вечеринок, – серьезно отвечает он. – А почему ты выключила свет?
– Я спала.
– Еще нет даже половины одиннадцатого. – Крикет прекращает болтать ногами. – Скучаешь без жарких свиданий?
Я не хочу обсуждать эту тему.
– Знаешь, – я показываю на его ноги, – если ты их вытянешь, готова поспорить, они дотянутся до моего дома.
Крикет пытается.
Не хватает всего нескольких футов, и я снова улыбаюсь:
– А мне казалось, они длинные.
– Ах да! Крикет и его чудовищно длинные ноги. А также чудовищно длинное тело.