Крикет остается со мной на всю ночь. И хотя мы не разговариваем и не позволяем себе ничего большего, это именно то, что мне необходимо. Успокаивающее присутствие того, кому я доверяю. И когда мы наконец засыпаем, сон оказывается очень крепким.
Таким крепким, что мы не замечаем рассвета.
Не слышим, как внизу закипает чайник.
Не слышим шаги Натана до тех пор, пока он не оказывается прямо над нами.
Глава двадцать седьмая
Натан хватает Крикета за плечи и вышвыривает из моей кровати. Крикет корчится в углу, когда я наконец нащупываю ближайшие очки. Моя кожа пылает.
– Что, черт возьми, здесь происходит? Он что, проник сюда, пока… – Натан замолкает, заметив мост. Он подходит к Крикету, съежившемуся до такой степени, что он стал с Натаном практически одного роста. – И как давно ты лазаешь в комнату к моей дочери? Сколько дней? Недель? Месяцев?
Крикет от страха едва способен говорить:
– Нет! О боже, нет! Сэр! Простите, сэр.
В комнату вбегает Энди, растрепанный и взволнованный:
– Что происходит? – Он видит Крикета, скорчившегося под нависающим над ним Натаном. – Ох!
– Сделай что-нибудь! – прошу я Энди. – Он убьет его!
На лице Энди появляется зверское выражение, и я вспоминаю слова Макса о том, как жутко иметь дело с двумя заботливыми папашами. Однако это выражение исчезает, и он делает осторожный шаг в сторону Натана:
– Милый. Я тоже хочу его убить. Но давай сначала поговорим с Лолой.
Натан пугающе неподвижен. Он настолько зол, что его рот почти не двигается.
– Ты! Выметайся!
Крикет бросается к окну. При виде моста глаза Энди лезут на лоб.
– Через входную дверь, Крикет! Выметайся через входную дверь!
Крикет поднимает обе руки, и при дневном свете я впервые замечаю на его ногтях остатки голубого лака.
– Я просто хотел сказать, что мы ничего не делали. Только говорили и спали – спали в смысле спали, – быстро добавляет парень. – С закрытыми глазами, не распуская рук, и видели сны. Невинные сны. Я бы никогда не стал делать что-то за вашей спиной. Я хочу сказать, ничего бесчестного. То есть…
– Крикет, – обрываю я.
Парень смотрит на меня жалким взглядом:
– Прости.
А затем он сбегает вниз по лестнице и несется к входной двери.
Натан пулей вылетает из моей комнаты, и в следующую секунду дверь родительской спальни с шумом захлопывается.
Долгое время Энди молчит. А затем тяжело вздыхает:
– Потрудись объяснить, откуда сегодня утром в твоей кровати взялся этот мальчик?
– Мы ничего не делали. Ты должен мне верить! Он пришел только потому, что знал, как мне грустно. Хотел убедиться, что со мной все в порядке.
– Долорес, так мальчики и пользуются девочками. И другими мальчиками тоже, – вздыхает Энди. – Они нападают, когда ты беззащитна, когда твои чувства уязвимы.
От этого намека я свирепею:
– Крикет никогда бы мной не воспользовался.
– Он забрался к тебе в кровать, ясно осознавая, что ты тоскуешь по другому человеку.
– И мы только разговаривали.
Энди скрещивает руки на груди:
– Как давно это продолжается?
Я говорю правду. Хочу, чтобы он мне поверил, а заодно поверил в невинность Крикета.
– До этого был лишь еще один раз. Но он не оставался на ночь.
Энди закрывает глаза:
– Это было до или после того, как ты порвала с Максом?
Я вжимаю голову в плечи:
– До.
– И ты рассказала об этом Максу?
Я нахохливаюсь еще сильнее:
– Нет.
– А ты не задумывалась над тем, что это неправильно?
Я плачу:
– Мы просто друзья, пап.
Энди со встревоженным видом присаживается на край моей кровати:
– Лола! Каждая собака знает, что этот мальчик в тебя влюблен. И ты знаешь, что этот мальчик в тебя влюблен. И как бы неправильно ни было его пребывание здесь, еще хуже то, что ты его впустила. У тебя был бойфренд. О чем ты думала? Нельзя так относиться к людям. Ни к одному, ни к другому…
Я и не догадывалась, что можно чувствовать себя еще хуже, чем уже было.
– Слушай! – Выражение лица Энди означает, что он скорее наестся стекла, чем скажет то, что вот-вот готово сорваться у него с языка. – Я понимаю, что ты растешь. И как бы ни было тяжело, я должен признать, что есть некоторые… вещи, которыми ты занимаешься. Но ты ведь умная молодая женщина, и мы уже это обсуждали, и я знаю, ты примешь правильное решение…
О господи! Я не могу смотреть Энди в глаза.
– Но ты должна понимать, что нам трудно воспринимать эту часть твоей жизни, особенно это касается Натана. Нора была в твоем возрасте, когда сбежала из дому и забеременела. Но ты всегда можешь поговорить со мной. Я хочу, чтобы ты говорила со мной.
– Ладно, – едва слышно отвечаю я.
– И я не хочу опять обнаружить парня в твоей комнате, слышишь? – Энди ждет, пока я не киваю в ответ. – Хорошо. Я поговорю с Натаном и выясню, что можно сделать. Но не смей даже на секунду, думать, будто ты легко отделаешься.
– Я знаю.
Энди направляется к двери:
– Никогда! Больше! Поняла?
– А что… Что, если я выйду замуж?
– Мы купим раскладушку. Твой муж сможет спать на ней во время визитов к нам.
Я больше не могу этого выносить. И издаю тихий смешок. Энди возвращается и обнимает меня:
– Я не шучу.
Наказание настигает меня в полдень. Я под домашним арестом до конца зимних каникул. Очередной месяц домашнего ареста. Но, честно говоря, мне все равно. Это лишь половина наказания – вторая, невысказанная вслух, намного чудовищней.
Родители больше мне не доверяют. Я должна вновь заслужить их доверие.
Весь день я стараюсь разглядеть Крикета через наши окна, но он больше не заходит в свою комнату. Примерно в три ночи я вижу, как он проходит мимо кухонного окна, так что я знаю, что он все еще дома. Почему он меня избегает? Я умру, если мои родители звонили мистеру и миссис Белл, и в то же время не решаюсь об этом спросить, чтобы не натолкнуть их на эту мысль.
К тому моменту как в комнате Крикета зажигается свет, я чувствую себя совершенно раздавленной. Девятый час. Я откладываю в сторону домашнее задание по английскому и бегу к окну, он уже там. Мы открываем окна одновременно, и туманный ночной воздух прорезает… вопль.
На руках у Крикета дочь Алека.
– Прости! – кричит он. – Она не хочет слезать у меня с рук!
– Все нормально! – кричу я в ответ.
А потом кое-что придумываю. Я закрываю окно. Крикет изумлен, но я подношу палец к губам и беззвучно шепчу: «ОДНУ МИНУТУ». Затем вырываю страницу из блокнота и царапаю толстым маркером записку, прикрепляя ее к окну.
МОИ РОДИТЕЛИ! ПОГОВОРИМ ПОЗЖЕ? БЕЗ РЕБЕНКА!
На лице Крикета отражается облегчение. А затем паника. Он захлопывает свое окно. Следующую минуту нам кажется, что в мою комнату вот-вот ворвутся родители. Их нет. Крики Абигайль слышны даже сквозь закрытые окна. Крикет сажает девчушку к себе на бок и тихонько покачивает, но лицо малышки по-прежнему искажено страданием.
Где же Алек? Или жена Алека? Разве не они должны о дочурке позаботиться?
В комнату Крикета влетает Каллиопа. Выхватывает у него Абигайль, и та начинает кричать еще громче. Каллиопа резко передает девочку брату, и оба недовольно морщатся. Ребенок немного успокаивается, но продолжает всхлипывать. Каллиопа смотрит в мою сторону. Я киваю в знак приветствия, и она, нахмурившись, замирает на месте.
Крикет замечает выражение лица сестры и говорит что-то такое, отчего она выбегает из комнаты. Секундой позже в ее спальне загорается свет. Крикет поворачивается ко мне, продолжая качать Абигайль, когда входит миссис Белл. Я резко задергиваю занавески. Что бы ни происходило дальше, я не хочу, чтобы мама Крикета решила, будто я за ними шпионю.
Я снова сажусь за сочинение по английскому из пяти абзацев, но сосредоточиться не получается. Это знакомое, тошнотворное чувство вины. Когда я на прошлой неделе застала Беллов посреди подъездной дорожки, они были чем-то серьезно расстроены. И я ни разу не спросила Крикета чем именно. Он просидел в моей спальне всю ночь, а я и не подумала ни о чем спросить. А ведь он всегда сопереживал всему, что происходило в моей жизни. Какая же я эгоистка.
Свет в комнате Крикета гаснет, и внезапная темнота лишь усиливает мои страхи. Он слишком хороший для меня. Слишком заботливый, добрый и честный. Крикет Белл – цельная личность. Я его не заслуживаю. Но… все равно хочу.
Да и вообще возможно ли заслужить кого-либо?
Парня не видно почти два часа. А когда он наконец возвращается, я тут же открываю окно. Крикет открывает свое. Он устало хмурится, плечи ссутулены. На лоб свисает прядь волос. Я никогда не видела, чтобы его волосы были направлены вниз.
– Прости, – тихо говорит Крикет, чтобы не услышали родители. В его голосе чувствуется усталость. – За прошлую ночь. И за это утро, и за вечер. Твои родители ведь не приходили, да? Я просто иди…
– Пожалуйста, остановись. Ты не должен извиняться.
– Знаю. Это наше правило, – усмехается Крикет.
– Нет. Я хочу сказать, не надо извиняться за прошлую ночь. Или за это утро. Я хотела, чтобы ты был рядом.
Крикет поднимает голову. В очередной раз сила его взгляда заставляет мое сердце сбиваться с ритма.
– Это я… Я должна извиняться, – продолжаю я. – Я понимала, что в вашей семье что-то происходит, но ни о чем тебя не спросила. Даже не задумалась об этом.
– Лола! – Крикет хмурится еще сильнее. – У тебя трудные времена. Я и не ждал, что ты станешь думать сейчас о моей семье. Это бред.
Даже когда я не права, этот парень меня защищает. Я его точно не заслуживаю.
Какое-то время я колеблюсь.
– Так… что происходит? Если, конечно, ты хочешь об этом говорить. Я пойму.
Крикет облокачивается локтями на подоконник и смотрит в ночное небо. Звезда на его руке немного поблекла, но до конца еще не смылась. Он так долго ждал этого вопроса, что я сомневаюсь, захочет ли он отвечать. Вдалеке завывает сирена. В окно моей комнаты заползает туман, принося с собой запах эвкалипта.