— Мама, где дедушка? — спросила она чистым высоким сопрано, напрягаясь только потому, что приходилось говорить громко, так как я была на другом конце комнаты от нее. Она уже задала этот вопрос Розали, используя свой нормальный (или совершенно ненормальный, с другой точки зрения) способ общения. Розали не знала ответа, и Ренесми обратилась ко мне.
Когда она сделала свои первые шаги меньше чем через три недели, все было также. Она просто долго смотрела на Элис, пристально разглядывая, как ее тетя собрала букеты в вазах, расставленных по комнате, и протанцевала обратно по этажу с руками, полными цветов. Ренесми встала на ноги, ни разу не пошатнувшись, и пересекла этаж почти также грациозно. Джейкоб ударился в аплодисменты, потому что именно этой реакции ждала Ренесми. То, как он был связан с ней, всегда отводило его собственную реакцию на второй план, его первым рефлексом было дать Ренесми то, что она хочет. Но наши глаза встретились, и вся паника в моих глазах отразилась в его. Я тоже начала хлопать в ладоши, пытаясь скрыть от нее свой страх. Эдвард тихо зааплодировал рядом со мной, и нам не надо было обмениваться вслух мыслями, чтобы знать, что они совпадают.
Эдвард и Карлайл усиленно занимались исследованием в поисках хоть каких-то ответов, чего ожидать. Находилось очень немногое, и ничего нельзя было проверить.
Элис и Розали обычно начинали наш день с показа мод. Ренесми никогда не надевала одну и ту же одежду дважды, частично потому, что перерастала свою одежду практически немедленно, частично потому, что Элис и Розали пытались создать детский фотоальбом, который должен был охватывать года, а не недели. Они делали тысячи фотографий, документируя каждый этап ее ускоренного детства.
В три месяца Ренесми походила либо на большого годовалого малыша, либо на еще маленького двухлетнего. Она не была похожа на ребенка, только начавшего ходить, она была тоньше и грациознее, ее пропорции были скорее, как у взрослого человека. Ее бронзовые локоны спадали до талии, и я бы не смогла остричь их, даже если бы позволила Элис. Она говорила с безупречной грамматикой и артикуляцией, но редко утруждала себя этим, предпочитая просто показывать то, что она хочет. Она могла не просто ходить, а также бегать и танцевать. Она могла даже читать.
Однажды ночью я читала ей Теннисона, потому что течение и ритм его поэзии были расслабляющими (мне срочно был нужен новый материал, Ренесми, в отличие от остальных детей, не любила, когда на ночь ей повторяли одни и те же истории, и ее не интересовали книжки с картинками). Она потянулась к моей щеке, рисуя в своей голове наш образ, но только с ней, держащей книгу. Я отдала ей книгу, улыбаясь.
— Есть музыка, — прочитала она без колебаний, — чей вздох нежнее упадает, чем лепестки отцветших роз, нежнее, чем роса, когда она блистает, роняя слезы на утес; нежней, чем падает на землю…
Мой голос был лишен интонаций, когда я забрала книгу.
— Если ты будешь читать, то как же ты уснешь? — спросила я, стараясь, чтобы мой голос не дрожал.
По подсчетам Карлайла рост ее тела постепенно замедлялся, а вот ее разум только ускорил свое развитие. Даже если ее взросление будет держаться в том же темпе, что сейчас, она станет взрослой, не позднее, чем к своим четырем годам.
Четыре года. Пожилая женщина в пятнадцать.
Только пятнадцать лет жизни.
Но она была такой здоровой. Живой, яркой, сияющей и счастливой. Ее бросающееся в глаза хорошее самочувствие облегчало для меня радость от общения с ней в настоящее время и позволяло не думать о будущем.
Карлайл и Эдвард тихими голосами, которые я старалась не слушать, обсуждали наши дальнейшие действия на будущее с разных сторон. Они никогда ничего не обсуждали, когда по близости был Джейкоб, потому что один способ остановить взросление был, но Джейкобу он вряд ли бы понравился. Мне не нравился. Слишком опасно! Кричали мои инстинкты. Джейкоб и Ренесми были во многом так похожи, оба были двойственными существами, две сути в одном. И все легенды об оборотнях настойчиво утверждали, что яд вампира был скорее смертным приговором, а не способом обрести бессмертие…
Карлайл и Эдвард исчерпали все способы для исследования на расстоянии, и теперь мы собирались последовать за старыми легендами к их источникам. Мы собирались начать с Бразилии. У племени Тикунас были легенды о детях, таких как Ренесми… Если когда-нибудь существовали дети, подобные ей, то может быть еще сохранились рассказы о жизни полу-смертных детей.
Единственным оставшимся вопросом было то, когда именно мы отправимся.
Я все тормозила. Частично потому, что не хотела уезжать из Форкса до окончания праздников, ради спокойствия Чарли. Но в основном потому, что сначала мне надо было совершить еще одну поездку, это, безусловно, было приоритетом. К тому же ехать надо было одной.
Это был единственный предмет наших споров с Эдвардом, с тех пор как я стала вампиром. Главной частью противостояния было то, что я собиралась ехать одна. Но дела обстояли так, что мой план был единственным, имеющим рациональное зерно. Я собиралась посетить Волтури и собиралась сделать это совершенно одна.
Даже не считая старые кошмары, и вообще все остальные сны, невозможно было забыть о Волтури. Да, и они не оставляли нас без напоминаний.
До появления подарка от Аро, я не знала, что Элис отправила свадебное приглашение предводителям Волтури. Мы тогда были далеко, на острове Эсме, когда у Элис было видение воинов Вольтури — Джейн и Алека, близнецов, по своей ужасающей силе, превосходивших всех в клане. Кайус планировал отправить разведывательную партию, чтобы проверить, не являюсь ли я до сих пор человеком, вопреки их приговору (поскольку я знала о существовании вампиров, то я должна была либо стать одной из них либо замолчать…навечно). Так что Элис отправила им приглашение, предвидя, что это остановит их, как только они поймут скрытый смысл в этом послании. Но когда-нибудь они все-таки придут. Это было очевидно.
Сам по себе подарок не представлял угрозы. Экстравагантный — да, почти пугающий в своей экстравагантности. Угроза была внутри поздравительной открытки Аро, написанная им собственноручно черными чернилами на квадрате ровной белой бумаги.
«Я очень рассчитываю на личную встречу с новой миссис Кален».
Подарок был вручен в старой деревянной шкатулке с затейливой резьбой, украшенной золотом и перламутром и инкрустированной россыпью драгоценных камней. Элис сказала, что шкатулка сама по себе невероятное сокровище, которое затмило бы любое другое, за исключение того, что внутри нее.
— Мне всегда было любопытно, куда пропали королевские драгоценности после того, как Английский Джон[16] заложил их в тринадцатом веке, — сказал Карлайл, — Думаю, что мне не стоит удивляться, что Волтури приложили к этому руку.
Ожерелье было простым — золото, плетенное тонкой цепью из чешуек, словно гладкой змеей, плотно обхватывающей горло, всего с одним камнем в подвеске, бриллиантом размером с мяч для гольфа.
Неприкрытое напоминание в записке Аро интересовало меня больше, чем камень. Волтури хотели видеть, что я бессмертна, что Каллены послушны указаниям Волтури, и они хотели увидеть меня как можно скорей. Нельзя было допустить их появления в окрестностях Форкса. Был только один способ сохранить здесь нашу жизнь в безопасности.
— Ты не поедешь одна, — настаивал Эдвард сквозь зубы, сжимая руки в кулаки.
— Они не тронут меня, — говорила я настолько мягко, насколько могла, заставляя свой голос звучать уверенно, — у них нет на то причин. Я вампир. Дело закрыто.
— Нет. Ни за что.
— Эдвард, это единственный способ защитить ее.
И с этим он не мог спорить. Моя логика была нерушима.
Даже за то короткое время, что я общалась с Аро, я поняла, что он коллекционер, и наиболее ценными в его коллекции были живые экземпляры. Его интерес к красоте, талантам и особенностям его бессмертных спутников был куда живее, чем к драгоценностям, запертым в его чертогах. Было уже более чем достаточно того, что он проявлял интерес к способностям Эдварда и Элис, и я не собиралась предоставлять ему еще один повод для зависти к семье Каленов. Ренесми была красива, одарена и уникальна — одна единственная в своем роде. Он не должен ее увидеть, даже через чьи-то мысли.
И я была единственной, чьи мысли, он не мог прочесть. Конечно, я собиралась ехать одна.
Элис не видела никаких проблем в моей поездке, но ее беспокоило, что в ее видениях не было четкости. Она говорила, что также мутно бывает тогда, когда сторонние решения, ещё не ставшие конкретными, могут помешать. Из-за этого сомневающийся Эдвард становился категорически против моей поездки. Он собирался сопровождать меня до Лондона, но я не хотела оставлять Ренесми без обоих родителей. Вместо него со мной собрался Карлайл. То, что он будет всего в нескольких часах от меня, позволяло и мне, и Эдварду немного расслабиться.
Элис продолжала просматривать будущее, но то, что она видела, никак не относилась к тому, что она искала. Новый друг в супермаркете; возможный визит примирения от Ирины, хотя ее решение еще не было твердым; снежная буря, которая случится не ранее, чем через шесть недель; звонок от Рене (я практиковалась со своим «грубым» голосом, и получалось все лучше с каждым днем, чтобы Рене знала, что я все еще больна, но уже поправляюсь).
Мы купили билеты в Италию на день, следующий за днем, когда Ренесми исполнится три месяца. Я рассчитывала, что поездка будет очень короткой, поэтому не стала говорить об этом Чарли. Джейкоб знал и принял позицию Эдварда. Однако сегодня спор касался Бразилии. Джейкоб настаивал на поездке вместе с нами.
Трое из нас, Джейкоб, Ренесми и я охотились вместе. Диета из крови животных не очень-то привлекала Ренесми, и поэтому Джейкобу было разрешено отправиться одному. Джейкоб устраивал соревнование между ними, и это подстегивало ее как ни что другое.