Пашка поднял черную сумку.
– Во, видел!
– Что там? – Сабан спрыгнул на мостовую.
– А вот что. – Пашка распахнул сумку. Она была набита деньгами, блестевшими безделушками. Он горделиво приосанился, обвел всех глазами. – Кто ж уходит так, бабуины, не подчистив гостей и кассу, а? Я вас спрашиваю? Я так не могу.
– А что во второй?
– А во второй коньяк и закуска.
Все дружно рассмеялись. Сабан, Адвокат и Отрыжка держались за животы. Пашка присел на корточки.
– Там в зале сидел армянин. Так он от страху отдал мне целую четверть коньяка. Армянского. И теперь мы все обмоем…
– Давай по кругу, – крикнул Отрыжка, схватил бутыль и протянул ее Сабану. – Ты начинай, ты нас сюда пригласил.
Сабан прямо из горлышка начал пить. За ним к бутылке присосался Отрыжка, потом Пашка. Зюзюка тоже взял бутылку, но пить не стал.
– Ты, Пашка, конечно, мастак, – начал он. – Но меня коньяком не купишь. Сколько денег-то надыбал? Золотишко небось себе в карманы сунул?
– Ты че, паря, че, свихнулся? – Пашка встал и застыл в напряженной позе. Слова Зюзюки ему не понравились. – Ты че несешь?
– А то, что делиться надо. – Зюзюка положил ему на плечо руку. – Где моя доля?
– Твоя доля? Все, что я надыбал, все наше, пойдет в общак, – огрызнулся Пашка и сбросил руку Зюзюки. – Сабан поделит. – И Пашка передал сумку с деньгами Сабану. Тот закрыл ее и положил на сиденье.
– Едем домой в Хамовники, в мой ломбард, там поделимся.
Зюзюка недовольно хмыкнул.
– Э нет, парни, так не пойдет. Деньги общие, давай делить здесь. Я знаю, как ты поделишь их дома, Сабан. Себе каравай, а нам крохи подбирай. Клади сумку на кон!
– А ты-то здесь при чем? – осклабился Пашка. – Ты, что ли, добывал их, ты брал кассу? – Он с силой толкнул Зюзюку. Тот едва удержался на ногах, но быстро справился и моментально принял угрожающую стойку. В руке у него блеснула финка.
– Это я легавого сюда тащил! – Зюзюка сделал шаг вперед. – Это я взял у девки револьвер, тебе жизнь спас! Этого мало, да? – Зюзюка медленно надвигался на Пашку. – Это я для тебя расчищал дорогу! А ты не хочешь делиться?
Пашка тоже вытащил нож и повернулся спиной к машине. Они стояли, напружинив ноги, оскалив лица, готовые броситься друг на друга. Назревала крупная драка. Сабан понял, что надо разрядить обстановку.
– Хорош бычиться. Побазарили и будет. – Он вытащил наган и оттолкнул сначала Зюзюку, а потом Пашку. – Садитесь в лимузин. Я поделюсь со всеми. – Он сунул наган во внутренний карман. – Божусь, век матери не видать! – И он ногтем большого пальца совершил от передних зубов воровской клятвенный жест. – Приедем в Хамовники, поделим поровну. А пока давайте выпьем и вперед. Надо драть когти.
Пашка тотчас протянул бутылку Сабану. Тот сделал глоток и передал ее Гришке-Отрыжке, тот снова присосался так, что Зюзюке пришлось вырывать бутылку.
– Знатный коньячок, – произнес Отрыжка и рукавом вытер губы. – Сюда бы еще этого армяшку на закуску. – И все разом загоготали. Со стороны Лубянской площади послышалось тарахтение моторов.
– Атас! – свистнул Пашка. – Рвем отсюда!
– Гони! – крикнул Сабан, вскочив на подножку. – Легавые у нас на хвосте.
– Нас они не догонят, – усмехнулся Адвокат. – «Лесснер» куда мощнее их «Руссо-Балта».
– Давай, давай, направляй к мадам Савостьяновой, – подал сзади голос Зюзюка, – туда обещался прийти Артист из Петрограда. Мне Лом сказал.
– Артист? – обернулся Сабан. – Нет, он придет туда завтра. Я с ним сейчас говорил по телефону.
– А че он хочет-то?
– Большое дело предлагает.
– Какое?
– То еще, что еще Боцман заказывал. По телефону мы не стали говорить, завтра встретимся. Давай правь в Хамовники. У меня другой план. Там есть ломбард Мартынова. Легавый сказывал мне, что он охраняется из рук вон плохо и замки на дверях трухлявые, сторож глухой. Так что мы сегодня получим хорошую добычу. Обещаю, что всех озолочу. – И Сабан хлопнул по плечу Адвоката. – Торопись, пока нас не опередили.
– Так ведь там сейфы? – крикнул Отрыжка. – Кто их вскрывать будет?
– По пути заедем к Толяну-Лому и Вальке-Сквозняку, заберем обоих, на подножке с ветерком прокатятся.
Все дружно заорали:
– Вперед за Ломом и Сквозняком!
Адвокат выключил фары, нажал газ, мотор загудел сильней, бутылку снова пустили по кругу, настроение у всех поднялось, и новенький почтовый «лесснер» с погашенными огнями стал набирать скорость. Вскоре они уже мчались по пустынной набережной…
В гости к Наперстку
Сергей не сразу понял, почему его насторожила эта пугающая тишина. На первом этаже управления все было как обычно, хлопали двери, журчала вода в туалете. А вот на втором… В коридоре ему не встретился ни один сотрудник. Двери в отделы оказались закрыты. Никто не стоял у окон, не смолил самокрутку. Куда все подевались? Где Петров, Дегуня, Акимов, Филенок? Остановившись у приемной с вывеской «Начальник МУУРа», «Приемная» он и вовсе изумился. Оттуда не доносился привычный стук машинки, никаких голосов. Тишина. Будто все вымерли. Постоял так некоторое время, прислушивался. Ни одного звука. Вот те на, неужели Иринки нет, досада. А он старался, хотел показаться ей в обновленном обличье, начистил сапоги, рубашечку выгладил, фуражку новую купил. Специально для нее захватил пачечку чая и кулечек кускового сахару. Экономил в больнице. Может быть, она просто вышла куда-нибудь? Хотя время раннее, только девять часов. Он постучал в дверь. Никакой реакции. Постучал еще раз. И снова никто не отозвался. Не было слышно привычного звонкого голоса: «Войдите». Он чуть приоткрыл дверь. За Иринкиным столом пусто. Машинка «Ундервуд» накрыта чехлом. Вот это номер. А где же она? Заболела? Он вошел и осмотрелся. Провел пальцем по столу – пыль. Куда она делась? И сразу ощутил в душе какую-то тягостную пустоту, как тогда в больнице, когда ему сказали, что Насти нет и никогда больше не будет. Ему казалось, что в тот миг он потерял что-то хорошее, как если бы солнечный день внезапно сменился ненастьем. Он положил на стол свои гостинцы, прислушался.
Из кабинета Трепалова тоже не доносилось никаких звуков. Он стукнул в дверь. Еще раз. И наконец из глубины раздался глухой голос: «Кто там, входите». Сергей переступил порог кабинета. Трепалов сидел за своим столом. Он не бросился ему навстречу, не стал жать руки, даже не поздравил с выходом на работу. Он вообще едва взглянул на него и коротко бросил:
– Выздоровел? Присаживайся.
Его обычное место на диване было занято. Там сидел худой бледный молодой человек в темном свитере и в кепке. По внешнему виду уличный босяк. Нет, не босяк, определил Сергей, а скорее карманник. Такие стайками собирались перед входом на базары, в парки, подстерегая какую-нибудь парочку, чтобы почистить их сумочку. Явно не сотрудник МУУРа. Сергей сел на стул. Он никогда не видел этого парня в управлении. Заметно было, что Трепалов сильно не в духе. Он встал и стал мерить кабинет короткими шагами, не смотрел на Сергея, подходил к окну, дергал штору и снова начинал расхаживать. Остановился перед портретом Дзержинского, как перед иконой, опустил голову, потом задрал ее вверх и круто обернулся к Сергею.
– Пока ты болел, силы набирал, у нас тут одни неприятности.
– Я это уже понял. Что случилось? – После таких вступительных слов начальника Сергей почувствовал себя неуютно, словно в том была и его часть вины.
– Да вот Филенок сотворил такое, что разбираться всем управлением приходится.
– А где люди? Почему отделы закрыты?
– Именно поэтому. – Трепалов снова крутанулся на каблуках и снова стал мерить кабинет шагами. – Разогнал я всех по Москве. Все в работе. Все до одного ищут… Да, кстати, вы незнакомы? – Он встал рядом с Сергеем. – Это питерский сотрудник угро, Кирилл Лукин, тот самый, который преследовал Артиста. Из Твери приехал к нам. Будет пока у нас проходить службу. Так что помогай своему земляку. Ты уже в Москве освоился, боевое крещение принял, а он здесь впервые, вводи его в курс нашего дела.
Сергей бегло взглянул на парня. Ну, чистый босяк! Парень не произвел на него впечатления.
– А где Иринка? – не удержался он от вопроса.
– У-у, – застонал Трепалов и сжал кулаки, – лучше не напоминай мне о ней. – Он потряс кулаками в воздухе. – Сам не знаю. Поэтому и разослал всех своих искать. Кровь из носа, надо их найти. Мне уже из МЧК Петренко звонил, спрашивал. Дело дошло до самого главного, из ВЧК тоже интересовались. Так и Дзержинский заинтересуется этой пропажей. Кругом одни контролеры. – Он покачал головой. – Вот Филенок задал мне задачу, ей-богу, свалилось же на нас…
– А что такое? Что случилось? – Сергей чуть привстал со стула.
– Нет ее, – резко бросил Трепалов. – Пока нет. И где она, не знаю. – Он непривычно размахивал руками. Был сильно взвинчен, места себе не находил. – Бандиты ее захватили. Все, больше не спрашивай. – Он рубанул ладонью воздух. – Ты скажи, сам-то как, вылечился полностью?
– Да вроде все зажило, могу бегать, но не шибко.
– Хорошо, что ты пришел. Мне сейчас до зарезу нужны толковые люди. – Он выдвинул ящик стола. – Кстати, ты теперь полноправный сотрудник отдела, вот держи твой новый мандат. – И он протянул Сергею красный кусочек картона. – Поздравляю. Тебе и жалованье прибавили, будешь получать тысячу рублей. Будут и надбавки. Ну и пайка станет чуть поболее. Давай-ка иди, поешь в нашей столовой гречки с луком и отправляйся в Филипповскую булочную, чайку похлебать. Обмыть свое назначение.
– Одному не интересно.
– Ох, сам знаю, – тяжело вздохнул Трепалов и кинул на стол несколько фотографий. – Вот смотрите новые подвиги Сабана. И не без участия нашего Филенка.
Сергей и Лукин склонились над снимками. На полу лежал пожилой человек в ливрее. Голова повернута набок, сбоку виден сильный порез в горле. Вокруг лужа черной крови.
– Это швейцар из ресторана «Славянский базар», Пантелеймон Макарыч, его все звали просто Пантелеймон. Потомственный официант, знал ресторанную жизнь Москвы, как свои пять пальцев. Обслуживал не раз Сабана в «Метрополе», в «Славянском базаре». И вот, пожалуйста, Сабан его собственноручно прирезал.