– А откуда же Розанов узнал? – спросил Трепалов.
Петренко отставил кружку, тяжко вздохнул.
– Пока не выяснили, – сказал он. – Кто-то из наркомовцев. Мы выясним. Это дело времени. Специальная служба уже работает. – Петренко прошелся взад-вперед, покачался на кончиках хромовых сапог. – Сейчас вопрос не в этом. Розанов поделился информацией с Мартыновым не за бесплатно. Тот заплатил за нее сто тысяч. – Он снова обвел всех глазами, проверяя, какое впечатление произвел на слушателей, одернул френч. – Свидетелем сделки был официант Пилюгин, который давно с нами сотрудничает. – При этих словах Петренко вытер тыльной стороной ладони губы. – А Мартынов, пустив слух про глухого сторожа, тотчас повесил такие дохлые, самые простые замки, которые гвоздиком можно открыть, и работу ломбарда стал заканчивать пораньше. А дальше все по цепочке. Сабан купился на слова Пантелеймона и прилетел на легкую поживу. Вскрыли все быстро, а что взяли… Это вопрос. Сабан был взбешен, поэтому и палил с крыльца, хотел хоть на милиционерах отыграться. Милиционеры подобрали двадцать стреляных гильз. И Зюзюку подстрелил вовсе не Мартынов. Они переругались с Сабаном. Тот вытащил наган и давай палить в воздух. Одна пуля рикошетом попала в ногу Зюзюке, он потерял сознание. А когда бандиты стали уходить, Зюзюку бросили. Не тащить же с собой раненого.
Уже под вечер они вышли на крыльцо. Красное солнце опускалось за верхушки деревьев, на белых стенах ломбарда появились розовые блики, тени вытянулись, переплелись в причудливые узоры. Воздух был тих и спокоен. Дежуривший у входа милиционер вытянулся.
– Ну что, попробуем доехать на «лесснере»? – Петренко улыбался, натягивая перчатки.
– Будилин, ты как, сможешь? – Голос у Трепалова был сухой, а взгляд уставший.
– Конечно. Я же проходил на курсах вождение.
– Ну смотри поаккуратнее. Револьвер с собой?
– Как всегда.
Они прошли в дальний двор ломбарда. Почтовик стоял на прежнем месте. Крышка люка была задвинута. Дежуривший милиционер начал докладывать, но Петренко движением руки его остановил и вытащил из верхнего кармана френча круглые часы, щелкнул крышкой:
– Сейчас восемь часов. Вы приехали сюда в двенадцать. Они спустились в лаз в темноте, ночью. Значит, у них в запасе было не меньше двенадцати часов. Этого времени вполне им хватило, чтобы из лаза выбраться куда-нибудь на берег Москвы-реки. Ну а там все разбежались. Вот и весь улов. Как думаешь, Александр Максимович, куда они отправились? – Петренко раскрыл портсигар и достал папиросу.
– Самое надежное место – это Хитров рынок. Блатхата мадам Савостьяновой.
– Думаешь накрыть их там разом?
– Едва ли это сейчас получится.
– Ладно, действуй, как считаешь нужным. Я жду вашего доклада. Чем скорее, тем лучше. – Он встал на подножку. Сергей уселся на водительское сиденье.
Подбежавший дежурный милиционер доложил, что подземный лаз весь обследовали. Но пока никого не обнаружили. А вот те милиционеры, что дежурили у выхода, у самого берега Москвы-реки, выловили-таки одного. Он выполз из последних сил, подвернул ногу. Оружия у него не оказалось. Назвал себя Толяном Ломовым, по прозвищу Лом. Сабан хотел его пристрелить, но потом решил бросить на произвол судьбы, думал, наверное, что он не выползет. Его на пролетке отвезли в Шереметевскую больницу. Он уже пришел в себя, его можно там допросить. Лом настолько зол на Сабана и Гришку-Отрыжку, что обещал все рассказать…
Дети подземелья
Гришка-Адвокат был в отчаянии, ему предстояло бросить свой «лесснер». Он упросил Сабана устроить еще одну перестрелку с милиционерами, разбить фонарь перед крыльцом, чтобы под шумок и в темноте ему можно было завести «мотор». Пусть отстреливаются Зюзюка и Грач, тогда они все по одному за это время пробегут на дальний двор. Выехать не смогут, бензин у «мотора» кончился. К тому же ворота перекрыты, их просто в темноте перестреляют, как куропаток. Зато рядом с «мотором» есть люк. Он видел его. Через него можно будет спуститься в туннель. Пройти по нему и выбраться в другом месте. Они на свободе.
Только Адвокат всех обманул. Сказал, что будет спускаться последним. И когда в люке исчезла голова Толяна-Лома и тот скрылся в туннеле, Гришка-Адвокат закрыл люк чугунной крышкой и загнал над ним свой почтовик. Спустил шины и все. Люк не увидишь из-за травы и крышку над ним не поднимешь – мотор мешает. А куда делся сам? Если его не пристрелили, то убежал. Всех перехитрил, гад.
Сабан, понял, что Адвокат его надул. Но что теперь делать? Над головой чугунная крышка, с места ее не сдвинешь, да и зачем, выдавать себя, наверху легавые. Оставалось одно – двигаться по каменному подземному туннелю к выходу. Максимум часа через два, как заверил его Пашка, все выйдут на волю.
«Следуйте за мной, – кричал Пашка и божился, что отыщет выход». Он когда-то в молодости лазил по этим туннелям, искал сокровища. Кое-что надыбал. Чтобы не удариться о своды, пришлось вжать голову в плечи, ссутулиться. Левую руку Сабану оттягивал небольшой саквояжик, куда в тайне ото всех он успел сунуть несколько бронзовых статуэток, которые в спешке принял за золотые. И еще у него были там несколько упакованных пачек рублей. Ха, смешно, это вся его добыча из ломбарда Наперстка. Сам раззява! Послушал старое трепло, поверил ему. Он вздохнул. Поклажа почему-то показалась ему теперь непомерно тяжелой, плечо скоро заныло и рука отваливалась. Это от непривычки. Впереди в робких сполохах свечи мелькала черная фигура Адъютанта. И когда он исчезал из виду, то приходилось пальцами касаться омерзительно скользкой стены. Сабан отчаянно чертыхался.
– Осторожно! – это кричал впереди идущий Пашка. – Здесь есть ямы. Надо держаться правой стороны. Тут справа каменная дорожка. Слева ее нет. Смотрите не оступитесь. Вода уже хлюпает под ногами!
Сабан застонал. Не хватало еще свалиться в эту вонючую парашу. Он прижался к стене. В голове не укладывалось, как он, еще вчера вечером изображавший из себя благородного барина, перед которым снимали картузы швейцары, стелились половые, под утро оказался в этом загаженном подземелье… Перевел дыхание. По лбу потекли капли пота. Солоноватый пот приходилось слизывать языком, обе руки были заняты. По каменному желобу текла какая-то ядовитая вонючая жидкость. Штиблеты промокли, бостоновые брюки отяжелели, висели как тряпки. Что же это за судьба у него такая? Третий час они бредут в этой темноте. Заблудились, свернули не в тот лаз, потом снова вышли на основной канал. На кой лях ему все это нужно? Зачем он послушался Адвоката и спустился в этот проклятый люк? Его сто лет никто не открывал. Откуда он взялся? Пашка в утешение всем начал рассказывать, что этот подземный канал вырыли еще в эпоху хитрого вора и разбойника Ваньки-Каина, который сам обманул всех – явился в Москве в Сыскной приказ и заявил, что хоть он и вор, но хочет порвать с этим злодейством и готов служить императрице Елисавете Петровне. Побожился служить не за страх, а за совесть. Так он предложил свои услуги к поимке всех воров и разбойников, которых сам знал. Его взяли на службу. И он занялся вымогательством у этих самых воров. В этом месте Пашка громко хохотал и в подземных сводах раскатывалось эхо про вора Ваньку-Каина… Мелких шулеров Ванька сдавал, а вот крупных заставлял делиться. И награбленное богатство велел складывать в сундуки, которые решил спрятать под землю. Когда он, прожженный вор, стал главой Сыскного приказа, то велел вырыть ров для слива московских нечистот. Его обложили камнем, заодно соорудили в нем… схроны. В них этот ворюга в тайне от всех прятал сундуки со своим накопленным добром…
Тьфу ты пропасть, какие мысли навевает этот вонючий подземный коридор. Сабан локтем вытер струившийся по лицу пот. Лучше бы там наверху отстрелялись, прорвались бы через оцепление и ушли в город. Ах, Адвокат, ах, предатель, не будет тебе жизни. Там, наверху, свет, свобода. А здесь… Из четверых верных ему парней осталось двое. Он, Пашка-Адъютант, и Гришка-Отрыжка. Валька-Сквозняк и Толян-Лом – это особый случай, отдельная каста. Пыря убит в перестрелке на Лубянке, там же укокошили Божка, Грач нарвался на пулю в ломбарде, Зюзюка ранен, считай, попал в руки к легавым. Значит, все расскажет, собака. Но самое печальное, они ничего не вынесли из ломбарда. Ничего! Только легавого чубатого с его размалеванной подружкой и Маруську, которую подсунула ему Зинка. Вот пропади они все пропадом! Такого грязного, позорного отступления в его жизни еще не случалось. Гнилостные запахи вызывали тошноту, от них резало глаза. А тут еще заныла спина, хотелось пить.
– Стоп! – Пашка повернулся к Сабану и показал на железные скобы, которые уходили вверх. – Смотри, это уличный люк. Там выход. – Но сверху не было ничего видно. Пашка дал свечу Сабану, сам ухватился за скобы и полез. Через минуту спустился. – Да, это улица. Гремят пролетки. Похоже перекресток. Значит, там могут быть и легавые. Вылезать опасно. Что будем делать?
– Что будем делать?! – с нескрываемой злобой в голосе передразнил его Сабан. – Надо отсюда выбираться. Сколько еще идти?
– Примерно часа два или больше. Я не знаю, я давно здесь не был, – резко ответил Пашка. Их голоса гудели, как в пустой бочке.
– Проклятье! – выругался Сабан. – А где гарантия, что у выхода легавых не окажется?
Вместо ответа Пашка пожал плечами. Он молча взял свечу и опять двинулся вперед. Никто не произнес ни слова. Шлеп-шлеп. Под ногами снова захлюпала жидкость. Ее уровень оставался прежним. Сабан уже не обращал внимания, что его ноги почти по щиколотку уходят в эту самую вонючую жижу. Вдруг сзади раздался женский вопль:
– Здесь крысы! Ой, боюсь! – Это кричала Маруська. – Я больше так не могу! Они могут нас сожрать!
Сабан вздрогнул, прижался к стене. В темноте ничего не было видно, доносились только всплески, шорохи и повизгивание женщин. Вернулся тяжело дышавший Пашка, он осветил темную плескавшуюся поверхность. Свеча догорала.
– Не ори, дура, легавых накличешь, – отдуваясь, произнес он и сплюнул. – А крысы здесь есть. Они уплыли вперед. Мы их испугали. Но могут вернуться. Эти твари, как легавые, хитрые. Освоятся с обстановкой и вернутся.