, подавались питье и еда, водка, например, в самоваре, разная закуска. Были еще отдельные амур-кабинетики для удовлетворения плотских утех, имелся меблированный зальчик для игры в карты и приема важных гостей. И, главное, в пристройке имелся еще один запасный выход в другой двор. Через другую подворотню можно было выскользнуть в Певческий переулок или в Подколокольный. Но это не все секреты апартаментов. Были там другие разные проходы и хранилища, куда никто посторонний не допускался. Имелась и тайная каморка, чтобы подсматривать, подслушивать и наблюдать за всем тем, что происходило в меблированном зальчике. О ней ни дворник, ни обычные посетители вообще не догадывались. И владела всем этим сокровищем баба. Вернее, барахольщица, по-воровски баруха, но себя величать она велела на французский манер, мадам Савостьянова Серафима Никитична. Невысокая, толстая, губастая мамаша с золотыми зубами и золотыми сережками в ушах. Жадная, другой такой не сыщешь. Ее муж, уголовник Краснощеков, за разбойные дела давно сидел в Бутырках. И оттуда, из-за толстых стен, наказывал жиганам беречь его сокровище и заодно бабу. Она бесценна: не тем, что толста, а тем, что слишком много накопила. И куда что сунула, знает только она. Вся роскошь жизни была спрятана в сундуках, в железных ящиках, в темных шкафах, раскиданных ею по разным адресам Москвы.
К вечеру Хитровский переулок немного успокаивался. На соседней Солянке шумели открытые трактиры, бражничали мужики, визжали ночные девки, а в Хитровском переулке воцарялись спокойствие и тишина. Главари так сумели поставить. В сумеречный час мало было желающих сунуться туда, куда и в светлый-то день милиционера на ошейнике не затащишь: Хитровский переулок, это же гроза всего рынка! Вот с утра да, тогда на него стекались уголовнички разных мастей, несли на продажу украденные часы, посуду, столовое серебро, золотые кольца, и даже снятую у прохожих новенькую обувь. И начинался торг. Дом с мезонином оставался в стороне от «торговых путей», но служил меткой и ориентиром для поиска блатхаты. Если возле по вечерам прогуливался дворник, значит, в блатхате намечался прием. Дворника приглашали на службу. Он пропускал в пристройку приглашенных людей. Спрашивал у них пароль. Вход в апартаменты или в блатхату мадам Савостьяновой для простых карманников, домушников и проституток был закрыт. Для тех имелись другие «ночлежные заведения», забегаловки, где на стол подавали пиво, воблу, самогон и простой харч. А в апартаментах у мадам Савостьяновой еда была изысканная, и красная и белая рыбка имелась, икорка в бочонках шла, пироги с осетриной пекли тут же и водочки можно было выпить чистой. Кто были ее именитые гости? Ну, конечно, главари московского воровского мира. «Птенцы гнезда» Керенского, как иногда называли их знающие москвичи.
Дворнику предстояло стоять долго. Пьянство только началось и сколько оно продлиться никто не знал, может быть, всю ночь. Тогда под утро его должен был сменить другой жиган, одетый, как и он, в дворницкую амуницию. После смены «дворнику» разрешалось спуститься по двенадцати каменным ступенькам. Только зайдет он не в апартаменты, туда вход ему запрещен, а в кухонную подсобку, куда с барского стола сбрасывали жирные остатки. Горка уже предвкушал, как выпьет смирновской водки, как закусит остатками жирного балычка, попробует немного икорки, короче, как в царские времена, почувствует себя человеком. И запьет все это клюквенным сладким морсом. В этот поздний час блатняки отмечали на блатхате гибель Божка, Пыри и Грача. О Зюзюке вспоминали в самых нелестных выражениях, он попал к легавым, значит, расколется.
Дворник Егоров давно имел соприкосновение с воровским миром. Хотелось ему подзаработать. Это он подсказал Божку, что на Скобелевской площади появился легавый. Это он не стал засыпать кровь, давая понять Божку, что легавый после удара остался живым. Его усердие жиганы ценили. Использовали в качестве наводчика. Поставили на присмотр в Большой Гнездниковский переулок, что недалеко от Скобелевской площади. Пусть выследит всех главных милиционеров. Запишет адреса. И он подметал и следил. Потом указывал, какие милиционеры были на службе, давал их адресок. И тогда домушники спокойно взламывали дверь, уносили добро. Дворнику, естественно, перепадало кое-что. И то хорошо. В неустроенной Москве чем даром разживешься – все хлеб.
На этот раз дворнику оказали большое доверие, пригласили недельку покараулить у блатхаты. Обещали пару десяточек дать за работу. Такие на дороге не валяются. И еще была у него большая новость, которую он берег для Сабана лично: ему удалось наконец увидеть нового главного начальника МУУРа. Может описать его лицо, оно хорошо ему запомнилось, круглое, лоб высокий, брови вразлет, взгляд прямой, волосы русые. Плечи широкие. Дворник готов был даже нарисовать его портрет. За такое Сабан мог расщедриться и сотней одарить. Информация-то бесценная.
На улице по-прежнему никого не было. Но вот впереди показались двое подвыпивших граждан. Они не горланили, как это обычно бывает, не размахивали руками, а, обнявшись, нестройно шагали в сторону дома с мезонином. Еще гости? И так их уже собралось там внизу двенадцать человек. А кто эти двое? Где-то успели прилично хлебнуть, веселые, лобзаются на ходу, улыбнулся дворник. Один сдвинул кепку на затылок, он был коротко стрижен, чистый карманник. А у второго лицо скуластое, глазки как щелки, ну, вылитый калмык. Сейчас, если назовут правильно пароль, он покажет им проход. Может, эти догадаются, угостят табачком?
– Вы к кому, ребята? – учтиво и негромко произнес дворник.
– Сейчас, Горка, сейчас, – шепеляво ответил коротко стриженный парень в кепке набекрень и полез зачем-то в карман. – Мы в апартаменты.
– А пароль?
– Слышь, господин хороший, у тебя табачок есть?
– Есть, – ответил дворник.
– А у нас огонек найдется, – сказал парень в кепке.
– Покурим? – спросил парень, похожий на калмыка, и икнул в кулак. – Дать табачку-то?
Дворник довольно улыбнулся.
– Давай. Все в порядке, ребята, – произнес он. – Табачок есть, огонек тоже. Идите во двор, затем направо к пристройке и спускайтесь в подвал. Двенадцать ступенек вниз, там внизу вас встретит еще один дворник, Стас Крученый.
– Стас Крученый? – неожиданно переспросил парень, похожий на калмыка, на лице у него мелькнуло неподдельное удивление. – Он там?
– А ты его знаешь? – насторожился дворник.
– Ну конечно. Он же шофер, кажется?
– Да, правильно, – кивнул дворник, у которого в голове зашевелились кое-какие подозрения. – Он бывший шофер. Работал у легавых, да сбежал от них. Вы сами-то кто будете?
– Да мы-то свои, а вот ты кто? – спросил парень в кепке, который заметил настороженность дворника.
– Я? – Дворник широко открыл рот от возмущения.
– Ну да, ты? Че пасть разинул? – парень в кепке сощурил глаза. – Хочешь, закрою?
– Да вы что, ребята, – дворник сделал шаг назад, потянулся за свистком, – или обознались? Я вот сейчас своих кликну. Они вам скажут…
Свисток достать он не успел. И фразу закончить ему не дали. Короткостриженый вмиг пятерней, как клешней, зажал ему челюсти. И тут же ему завели руки за спину, затолкали в рот тряпку и поволокли в соседнюю подворотню. Там, чуть отдышавшись, затянули руки веревками, двинули в спину: «Ну, топай, гад, вперед и не сопротивляйся. Если попытаешься брыкаться, то нож в спину». Через проходной двор его вывели в Певческий переулок, где у обочины стоял санитарный мотор с красным крестом на борту. Дворник сразу узнал его. Это был тот самый «Руссо-Балт». Теперь-то он сообразил, кто были эти парни. Дверь лимузина открыли и связанного дворника, как куль с мукой, впихнули внутрь. Вытащили кляп из рта.
– Ну, Егоров, рассказывай, что ты делал возле подворотни? – Севший рядом парень снял кепку и провел рукой по коротко стриженной голове.
Дворник молчал.
– Быстро называй, кто сейчас в подвале у мадам Савостьяновой? Выкладывай поименно, кого запомнил. У нас мало времени. Главари там?
Дворник не произносил ни слова. Тогда парень покачал головой и неожиданно снизу вверх резко ударил того в подбородок. Лязгнули зубы, голова дворника стукнулась о железный борт, в глазах у него все потемнело. От удара перехватило дыхание. Он закашлялся, сплюнул кровавый сгусток.
– Еще хочешь?
– Нет, – замотал он опущенной головой.
– Тогда отвечай, когда тебя спрашивают. Что делал у подворотни?
– Я караулил. Следил, чтобы легавые не появились, – едва выдавил он из себя.
– Когда тебя сменят? – коротко стриженный не сводил глаз с дворника.
– Часа через три.
– Кто?
– Стас Крученый. Или другой жиган. Его клички я не знаю. Он назовет пароль и все.
– Пароль какой?
– Табачок найдется? Ответ, дашь табачок, получишь огонек. Вот и все.
– Так, понятно. Главари в подвале?
– Нет, еще нет.
– Я ведь могу повторить. Еще больней будет.
– Я говорю правду, – тяжело дыша, произнес дворник. – Я не заметил.
– Сколько там собралось жиганов?
– Двенадцать человек.
– Называй по именам. – Короткостриженый взял дворника за бороду. – Соврешь, сделаю больно. Начнешь говорить правду, отпущу. Говори! – Он вытащил тетрадочку, приготовился записывать.
– Там Отрыжка, мадам Савостьянова.
– Это мы знаем. А Сабан, Адвокат, Пашка-Адъютант?
– Их пока нет.
– Но они придут?
– Я не знаю. Там Лев Горыныч, Паленый, Ванька-Чума… Остальных не знаю.
– Опять врешь!
– Божусь!
– А Маруся-наводчица там?
Дворник вытаращил глаза, кряхтел, пытался вспомнить.
– Кажись, там. Она могла прийти раньше меня. Какие-то девки подают на стол.
– А что ты делал в Большом Гнездниковском?
– Где? Что? – Дворник изобразил непонимание.
– Напомнить? Зачем следил за начальником МУУРа?
– Это для Сабана, меня просили…
– Зачем?
– Описать его внешность.
– Описал?
– Еще нет.
– Правду говоришь? – Коротко стриженный склонился к самому лицу дворника и поднес к его ноздрям острие финки.