– А у тебя место есть? – Отрыжка тоже встал. Он был одного роста с Сергеем.
– Ну если только какой трактир, я тут человек новый, хороших мест не знаю. Можно в «Метрополь», он напротив, или еще куда. Но там дорого. Давай, что попроще. Я еще денег не заработал.
– А ты где пропадал, несколько дней не объявлялся.
– Так ведь после приключений на Лубянке я просто боялся выйти из своей комнатенки. Потом ездил по вокзалам, смотрел, как работают кассы.
– Ну и как они работают?
– У меня списочек есть, покажу и расскажу. Но надо где-то присесть.
– Тогда пойдем со мной, я покажу. Есть у меня заветное местечко. Только платить будешь ты, согласен? А в следующий раз я.
– Не очень гостеприимно, ну ладно, – кивнул Сергей.
Они взяли пролетку, и извозчик привез их к Подколокольному переулку, откуда они прошлись пешком по Хитровому переулку до дома с мезонином. Свернули в подворотню и остановились у пристройки, у дверей блатхаты мадам Савостьяновой. Стоявший парень перед входом в заведение, улыбнулся Отрыжке и открыл одну створку. Сергей, зная, что вниз ведут «дюжина ступенек» не торопился и пропустил вперед Отрыжку. Тот привычно застучал каблуками, прошелся по коридору и открыл дверь в меблированную комнату. Обслуживала прибывших гостей белокурая грудастая деваха.
Разговор начался за рюмкой водки. Сергей прочувственно рассказал Гришке-Отрыжке байку о Боцмане, которого все питерские блатняки считали за отца родного. Они буквально обливались слезами, когда узнали о смерти Боцмана. Легавые труп его так и не выдали и год лежит он в земле, никто не знает где, скорбно закончил Сергей. У Боцмана учился Алешка-Колдун, другие ребятки. Они вместе с ним грабили рынок на Сенной, чистили кассы Московского вокзала. Алешка-Колдун теперь станет на его место, фартовый малый, крепкий мужичок, должен тоже приехать в Москву. Привезет подробный план денежного дела. Все будут довольны.
Разговор понравился Гришке-Отрыжке, особенно заинтересовало его денежное дело. Снова выпили. Лично Боцмана Отрыжка не знал, но о его питерских подвигах был наслышан. Короче, Отрыжка обещал поговорить и с Сабаном, и с Адвокатом. А если организовать встречу с Сабаном и Адвокатом, то надо будет пригласить и Алешку-Колдуна. К ним хочет присоединиться еще Ванька-Чума и Лев-Горыныч. Они выпили и ударили по рукам.
– А ты где ночуешь? – спросил Отрыжка.
Сергей этот вопрос ожидал. Делано зевнул.
– Есть на Разгуляе одна хата, вполне приличная. Там и выпить, и закусить найдется. Поедем ко мне?
– А девки?
– Что девки? – удивился Сергей – А зачем они сейчас? Только делу помешают.
– Ну это ты зря, – покачал головой Отрыжка, – девки как раз настраивают мужиков на дело. Я знаю на Тверской одно фотоателье, так там как раз можно и выпить, и закусить, и девок заказать. Красавицы, одна другой лучше. И недорого! Хочешь отведу?
– Ха-ха, – рассмеялся Сергей. – Нет, не сейчас. Вот когда придет мой друг, Колдун, тогда столкуемся, можно будет и за девок взяться. А пока мне надо отдохнуть, выспаться. Я за эти дни десятки касс осмотрел, ночами караулил.
– Ну и как, нашел подходящую?
– Конечно, и не одну.
– И где же это?
– Ишь ты, какой прыткий, придет Колдун, тогда и поговорим. Он же главный, без него я не могу начинать разговор. Я готов еще раз встретиться. Если Колдун меня пригласит, я приду. Без него нет дела. Давай завтра увидимся. Может быть, мне сегодня удастся встретить Колдуна. Я приведу его к мадам Савостьяновой.
На том они расстались.
Сергей не торопился отправиться на Разгуляй. Он побродил по центру, зашел в чайную Орлова, выпил чайку, съел немного отварной колбаски, побаловал себя, посмотрел сквозь витринное стекло на улицу. Не хотелось ему вести за собой хвост. Но все вроде было чисто. Ему следовало погулять подольше. До вечера. Делать-то ему в снятой для него блатхате было совершенно нечего. Запереться в комнате и не выходить. Харча там никакого особенно не было, книг тоже, скука. Он тянул время, не знал, чем себя занять. Съездил так, для отвода глаз на Каланчевскую площадь, посмотрел там все три вокзальные кассы, к ним выстроились длинные очереди. Народу везде полно. Люди толпились, спрашивали, хватит ли билетов. Билетов никогда не хватало. И все равно они становились в очередь, ждали. Поезда опаздывали, расписания никто толком не знал. Люди разыскивали начальника вокзала…
Сергей взял пролетку и, как ранее договорились с Трепаловым, стал объезжать другие вокзалы – Павелецкий, Курский. Присматривался там к работе железнодорожных касс. Но ничего особенного не обнаружил. Все везде было похоже. К вечеру он пришел в свою блатхату, разделся и стал ужинать. Надо было готовиться к завтрашнему дню.
На другой день ровно в двенадцать часов Сергей уже сидел в апартаментах мадам Савостьяновой и, как он говорил, опохмелялся, похлебал куриного бульончика с вермишелью, с аппетитом съел домашние котлетки и выпил рюмку водки. Настроение было неплохое. Он уже чувствовал себя не гостем, а бывалым жиганом, у которого желудок полон и в перспективе предстоит приступить к большому денежному делу. И мадам Савостьянова старалась ему угодить, спрашивала, не нужно ли чего. Повод к тому имелся. Накануне Сергей дал ей солидные чаевые. Это был как бы аванс. И теперь сказал, что обед оплатит и даст вперед деньги на пару деньков, уж больно хороша кухня у мадам. Та только улыбалась и подгоняла свою белокуренькую. После обеда, отблагодарив за сытную трапезу, он сказал, что пойдет теперь на встречу с одним человеком, важным гостем из Питера, и попросил к вечеру накрыть стол на две персоны: для Гришки-Отрыжки и приезжего. У них будут переговоры. Снова дал задаток. Сам он обедать не будет, только приведет питерского. А мадам уж пусть его обслужит. Та расцвела в улыбке. Все пообещала сделать в лучшем варианте. И когда через некоторое время Будилин спускался вниз по ступенькам и вел за собой питерского посланца, Колдуна-Трепалова, мадам Савостьянова сама вышла навстречу и вызвалась показать новому гостю из Петрограда свои апартаменты. Она шла впереди, открывала двери в гостевые комнаты, рассказывала, какие в них подают блюда. Комнаты как комнаты. Столы с белыми скатертями, вокруг каждого четыре стула. У подвального окна самовар с трубой. Никаких ворованных ценностей здесь, конечно, не держали. Как сообщил дворник Егоров, все самое ценное, всю поклажу, которую приносили на продажу, мадам Савостьянова хранила совсем в других местах. Трепалов шел следом, слушал, поддакивал и думал о своем. Вряд ли он догадывался, что мадам водила его по комнатам неслучайно. Гришка-Отрыжка пришел к ней заранее и через отдельный вход направился сразу в тайную каморку, из которой можно было рассматривать гостей, приведенных мадам в меблированный зальчик…
Ты питерский, я московский
Как было договорено, так и сделали. Мадам Савостьянова привела Трепалова в меблированный зальчик, где ее гости играли в карты, выпивали и курили в спокойной обстановке. Стол для двух персон уже был накрыт. Он буквально ломился от разных закусок. Мадам не упустила случая вывернуть наизнанку карман приезжих, подумал Трепалов, глядя на эту пиршественную роскошь. Пока продолжались разные там тары-бары, пока он усаживался, из соседней темной комнаты Гришка внимательно рассматривал нового питерца. Свой или чужой? Оставить его в живых или отправить на тот свет?
Но даже наметанный глаз Отрыжки не смог уловить в прилично одетом господине чужого. Жилеточка, в которой, как определил Отрыжка, топорщатся карманные часы, да и в пиджачке, похоже, портсигарчик имеется, отвисает чуть на один бочок. Богатая залетная птичка, как-то она запоет на московской земле. Конечно, он чужак, говорит по-питерски. Но ведет себя по-свойски. Ничего не выспрашивает. И все же не подстава ли это? Надо попытаться его расколоть. Для этого имелись два проверенных средства – выпивка и карты. Самогонка у мадам Савостьяновой была та еще, горло, как бритвой, режет. На ней многие спотыкались. И картишки, это не фунт изюма – тут человек выдает себя с головой, если не умеет держать карты, не умеет подглядывать и видеть маневры соперника, значит, притвора, такого следует опасаться.
Отрыжка наконец вошел в зальчик, встал у двери. Сидевший господин даже головы не повернул в его сторону. Гришке это не понравилось. Он шумно плюхнулся на стул, решил показать себя хозяином и громким голосом приказал мадам Савостьяновой его представить. Отрыжка не очень стеснялся в выражениях и в сторону гостя нарочно не смотрел. Пусть знает, что им недовольны. После представления попросил мадам оставить их.
– Из Питера к нам? – лениво начал Отрыжка и, не стесняясь, прямо посмотрел в лицо незнакомцу. – Алешка, да?
– Да.
– А я Гришка. Вот тебе и готовая еловая шишка. – И он, довольный своей остротой, откинувшись на спинку стула, громко захохотал. – Ты питерский, а я московский, ты Колдун, а я Отрыжка. Не хватает только третьего, Васьки Рыжего. – Внезапно он прервал смех и снова прямо посмотрел в глаза незнакомцу. – А ты Ваську Рыжего знал?
– Он из Питера? – спросил приезжий.
– Нет, из Москвы, – недовольно ответил Отрыжка, поняв, что промахнулся.
– Нет, не знал, – покачал головой гость.
– Ну и не важно, он давно уже отбывает свой срок.
– Спаси нас всех, Господи, – перекрестился Трепалов.
– А Ваньку-Чуму знаешь?
– Не Ваньку, а Ваську-Чуму. – Поднял вверх указательный палец Трепалов. – Знать не знаю, но слышал о его делах. Малый крепкий, и ребята у него подобрались ловкие. Это они взяли кассу артельщиков на Басманной?
– Они.
– У нас в Питере об этом говорили.
– Да, Чума парень изворотливый, но воньливый, недаром ему кликуху Чума дали. Когда артельщиков ограбил, всю выручку себе забрал. Ребята остались очень недовольны. Ладно. Значит, к нам с дело прибыл?
– Да, есть о чем поговорить.
– От Боцмана осталось?
– Именно, сообразительный был мужик, такое задумал…