— Кислятина — потому что кислоту делаем, — ответил я подкравшемуся брату. — Помнишь, как серную делали?
— Конечно, помню! — разулыбался он. — У меня после этого знаешь сколько?..
И не договорил. Ага, понял он уже, получается, что «слабый пол» не любит, когда мужики о своих «любовных победах» кому попало треплются. И хорошо, что осознал!
— Во-от! А как воняло тогда, тоже помнишь?
Судя по его гримасе, не забыл. Я тоже помнил, но по другим причинам. Вонью-то меня не испугать. Я мысленно перенесся на три недели назад.
Окисление раствора железного купороса шло полторы недели, хотя я всемерно старался его ускорить. Затем я отделил раствор от выпавшей в осадок ржавчины и начал упаривать раствор сульфата железа (III).
И вот когда он вдруг начал отчётливо буреть, и снова появился какой-то непредвиденный осадок, я порядком струхнул[1]. Не было этого в планах! Но я продолжал, пока не получил буроватую жижу, по густоте напоминающую сироп. Умом я понимал, что серная кислота никуда не могла «улететь», и все сульфат-ионы вот здесь, в этом сосуде остались, но мне-то нужен был чистый продукт! Именно при разложении безводного сульфата выделяется почти чистый серный ангидрид, доля сернистого газа при правильном ведении процесса не превышает 3–4%.
Собственно говоря, именно поэтому я и вёл процесс таким «хитро вывернутым» путём, с кучей промежуточных стадий. Ведь мог идти путём алхимиков XV века и напрямую получать железный купорос из сульфида железа. Или прокаливать медный купорос, он тоже серную кислоту даст. Но выход продукта при этом не превышал 30–40%, вся остальная сера «улетала» в виде сернистого газа. А окислить его у меня катализаторов не было. Ни платины, ни оксида ванадия, ни даже куда боле доступного оксида азота.
Кто-то мог бы сказать: «Ну и что? Алхимиков такой выход устраивал, чем тебе плохо?»
Да всем! Даже то, что «выжег» бы всю зелень там, куда эти соединения долетят, — уже минус. Но главное в другом. Мало у меня гипса, моего исходного сырья. И потому я собираюсь его использовать повторно. Что? Ну да, после гидролиза крахмала серную кислоту «гасят» порошком извести, и она выпадает в виде гипса в осадок. Если знать, как это делать грамотно, то почти все 100% можно вернуть в начало процесса, а я, разумеется, не только знал, но и не ленился выполнить.
Запас гипса у меня примерно тонн десять, каждый год ещё примерно по полтонны можно с солевого источника получать. И больше пока сырья не найдено. Теоретически из этого количества можно изготовить около шести тонн кислоты, если вести процесс вообще без потерь. Но в химии так не бывает, потери есть всегда.
Вот и смотрим, если выход продукта 30%, я получу всего 1,8 тонны. Если использовать повторно, то… Дай бог памяти, как там формула суммы геометрической прогрессии выглядит? Вспомнить не смог, пришлось по-быстрому выводить[2]… Ага, получил бы чуть больше двух с половиной тонн. При выходе хотя бы 50%, выход был бы уже 3 тонны, а за счёт повторных использований — шесть!
Мой же «хитро изогнутый» путь даёт выход не менее 80%. Т. е. без повторного использования это уже 4,8 тонны, а с повторным — уже 24! Как говорится, «почувствуйте разницу»!
Именно поэтому я и «изгибался»! Но пока я эту бурую «карамельку», раздробил и нагревал, мандраж меня не отпускал, несмотря на то, что продукт терял в массе, причём на поднесённых холодных предметах, как и положено, конденсировались капли воды.
В конце концов, я собрал волю в кулак, а полученный продукт — в глиняную реторту, взял с собой Дикого и моего брата, да следующим утром отправился к выстроенной на бережке «кислотной» печи.
Реторту я сделал классическую, описанную ещё в энциклопедии Брокгауза и Эфрона, 80 см длиной и 20 см в диаметре. Накаливали не торопясь, постепенно наращивая жар, и довели до красного каления.
Из литературы я знал, что часа три ничего не будет заметно, но тревога не отпускала. А вдруг я опять накосячил? А вдруг здешняя глина не выдержит? Ведь процесс требует, чтобы реторта была буквально охвачена пламенем.
Когда из шейки реторты, повалил белый дым, я обрадовался больше, чем добрый католик — известию об избрании очередного Папы Римского[3]. Но взял себя в руки и с помощью замазки прикрепил к горлышку приёмник, в который налил немного воды.
Этот момент меня тоже напрягал. Ведь в литературе неспроста рекомендуют лить в приёмники раствор серной кислоты. Опасения отчасти оправдались: в какой-то в моей конструкции несколько раз ощутимо «стукнуло». Похоже, от выделенного тепла вода начинала активно испаряться, и в результате часть серной кислоты образовывалась не в растворе, а в газовой фазе.
Но нам повезло, ничего не треснуло, реторта и приемник выдержали. А при следующих процессах мы могли «заряжать» приёмники раствором уже полученной серной кислоты.
— Ну, так вот, — продолжил я свою мысль. — От этой кислоты ещё больше пользы будет! Больше сласти получим. А то и вообще, из камыша сможем её делать.
— Из камыша? Что, правда⁈ — обрадовался он. — Это хорошо, а из ячменя можно пилав делать! А камыша много, а есть его… Только в голодную пору можно!
Я сначала не понял, как это — камыш есть? А потом память Русы подсказала, что местные корни рогоза зимой собирали, сушили, толкли и использовали как добавки к хлебу. Тут я заинтересовался, что именно они используют: камыш, тростник или рогоз? Но мой мальчик их между собой не различал, для всего было одно название.
— Неважно! Сласть, правда, похуже получится, но зато из неё можно уксус делать.
— Что? Сласть на уксус переводить⁈ Да кто ж на такое пойдёт?
— Род Еркатов ещё и не на то пойдёт. Ягода-то заканчивается, а нужного количества уксуса не получилось.
Сезон сбора «волчьей ягоды», и правда, заканчивался. Еще неделя-другая — и всё. Было уже ясно, что соберём мы где-то на четверть меньше, чем планировали. Но ещё одна засада была в том, что уксус из этой ягоды получался слабее, чем из яблок.
По прикидкам старосты и Гайка, полученного уксуса нам хватит примерно на половину нужного железа. Так что дальнейшее производство уксуса — важный вопрос.
— А камыш у нас вот — через реку буквально. И его целое море! — просиял мой Ломоносов-старший. И тут же спохватился. — Ой, забыл! Я чего пришёл-то? Тётка сказала, что обед у неё уже готов. Но без тебя начинать неправильно. Ты скоро подойдёшь?
— Скоро. Но ты лучше подожди, вместе пойдём, полученные вещества в башню отнесём, под охрану!
Сколько раз в моей прежней жизни такое бывало: и приказ из РОНО имеется, и деньги выделены, а оборудования для опытов так и не поставляется. Ни в этой четверти, ни в следующей, ни через год. А там, — когда приказ отменяли, а когда деньги на другое уходили, более срочное, но всё накрывалось известным местом. Бюрократическая машина в действии, так сказать. Казалось бы, тут-то бюрократов нет, уровней управления всего два, а вот, поди ж ты! Тот же эллипс, только в профиль, как говорится.
Ну, согласились старейшины с моими требованиями. А толку-то? Выделили людей, стройка началась, и первым делом поставили обжиговую печь. «А дальше мяч на твоей стороне, парень!»
И формально они правы. Дрова и уголь дают? Грех жаловаться, даже больше, чем на сыродутную печь или на кузни. Люди есть, можно камней набрать да обтесать. Дальше просто: обжигайте, ребята, известь, а из неё приготовят раствор и построят вам всё, что хотите. «Ага, прямщаз!» — говаривали в таких случаях мои ученики.
Во-первых, если помните, известь тут получалась побочно при выпаривании соли. И в ней, помимо самой извёстки, были приличные примеси карбоната магния[4], на который мне пока наплевать, и гипса, над каждым граммом которого я трясся от жадности.
Приходилось сначала извлечь оттуда сульфат, а это — процесс не самый быстрый. А во-вторых, что более важно, обжиговая печь у нас была не очень велика размером, да ещё и работала на нужды химии. Например, сульфид калия получала, нужный нам для производства серной кислоты.
Поэтому собственно стройка продвигалась не особо быстро. Поставили несколько печей и начали строить сторожевую башню. Она же использовалась нами для сна, приёма пищи и хранения ценнейших химикатов и оборудования. В этих условиях им являлись даже простые весы, кувшины разных видов и размеров, жаровни, лопатки, мерные ёмкости… Да тут всё было ценно и почти незаменимо.
Ну что, ждут меня мои орлы! Я занял своё законное место во главе стола, дождался, пока брат усядется по правую руку, и оглядел сидящих за столом. Все на месте, никто, вроде, не пострадал.
— Ну что же, возблагодарим богов за их милость и восславим наших предков за их мудрость. Именно поэтому у нас есть эта еда. Угощайтесь, родичи!
И сделал первое движение ложкой. Уже через секунду в комнате стало громко от стука ложек и чавканья.
Да, я ввёл три полноценных приёма горячей пищи. Утром — молочная каша, в обед — сытная и наваристая похлёбка с большим количеством хлеба. А вечером — что фантазия нашей поварихи подскажет. Кстати, на кухне у нас управлялась Анаит, та самая тётка, что ко мне приставала. Но теперь всё было пристойно, по крайней мере, внешне. То ли они с Диким хорошо прятались (но как⁈), то ли решили дождаться свадьбы.
Начальство поначалу возмутилось таким перерасходом продуктов, дескать «не по обычаю». На что я уважительно, но твёрдо отвечал, что химия — занятие опасное и физически тяжёлое. И ближайшие полгода заниматься им придётся на морозе, поскольку до производственных помещений дело нескоро дойдёт. Да и откормить ребят после плена не мешает.
Сам я с едой не очень спешил. Тут ведь как заведено? Как только старший за столом закончит трапезу, остальные — тоже прекращают, вне зависимости от того, наелись они или нет.
Когда убрали со стола, пришло время традиционной уже послеобеденной беседы. Я повторно огляделся, задерживая ненадолго взгляд на каждом.