— А чего думать? — изображая простодушное удивление, спросил я. — Предок и этому научил!
И рассказал ему про «волчью ягоду». Он засомневался было, решил спросить у наших баб, и та самая здоровая тётка, что приставала ко мне, подтвердила, что в их деревне такой уксус делали. Немного, потому что в еду он не годился, но при сильном жаре им растирали больных, да и вообще применяли для гигиенических целей.
Ничего нет хуже ожидания. Истина банальная, но жизнь полна банальностей. Получить сто талантов уксуса оказалось не так просто, произошёл-таки скандал, но… На вопль, которого так боялись: «А ты кто такой?» Гайк неожиданно не стал орать в ответ, а велел мне принести «то, что мы вчера получили».
И всё. Демонстрация «того самого камня» мигом сняла все вопросы. Глава «яблочной» деревни выставил на стол вино, сыр и хлеб, долго говорил о вечной дружбе наших родов. И как-то замялась попытка бунта. Может, и не навсегда, но на время. Час спустя мы отправились домой в сопровождении носильщиков и первой дюжины талантов уксуса. Заканчивали уже в темноте, но на этот раз никого не пришлось подгонять.
Потом еще до самого обеда подготавливали Большую Печь к «плавке». Что вам сказать? Там, у себя, мы с учениками проводили прямое восстановление железа синтез-газом, в специальной печи, построенной одним из моих выпускников, и укладывались в пару часов. Но и закладывали мы всего пару килограммов оксида. Тут же, как оказалось, процесс шел больше полутора суток. Да ещё потом надо было дождаться, пока печь остынет…
В общем, небольшой, но хорошо охраняемый караван с железом отправился к старосте и Еркатам-долинным только позавчера. А сегодня спозаранку Гайк собрался и побрёл в село. Дураку понятно, что за вердиктом. Годится ли это железо на «добрые клинки»? С виду-то оно качественное, но с металлом всё непросто и проверяется на опыте.
И тогда что? Я ведь не металловед, понять «что не так» вряд ли смогу. И даже качественная соль вряд ли выручит. Да, мы использовали тепло Печи, чтобы очистить соль. Здешний вариант сыродутной печи чем удобен? Во-первых, не требует наддува мехами. Удобство вообще-то спорное, в итоге температура процесса ниже, идёт он дольше, топлива в итоге расходуется даже больше, чем в печи с наддувом… Но более высокую температуру здешний кирпич долго не держит, а огнеупорных материалов местные не знали. Потому наддув и не был нужен. К тому же, для меня н это сейчас несомненный плюс — не приходится на мехах корячиться.
А во-вторых, у здешней Печи была специальная камера-предтопок, не очень требовательная к топливу. Этот предтопок можно было топить дровами или торфом, хотя можно и углем, в будущем похожий процесс даже на природном газе ведут. В итоге часть тепла и восстанавливающего угарного газа[1] получалась в предтопке из более доступного топлива, экономя дефицитный древесный уголь.
Вот частью тепла этого предтопка предки и пользовались для хозяйственных нужд. В частности, они додумались тут раствор соли выпаривать. Ну, и я выпаривал, только хитрее, чем они.
Дело в том, что растворимость в воде хлористого натрия, который и является полезной частью поваренной соли, почти не меняется с температурой. Так, считанные проценты. А вот у хлористого калия оно возрастает с 25 граммов соли на 100 граммов воды при нуле по Цельсию, до 58 граммов — при сотне градусов. Более чем вдвое!
Вот эту разницу в растворимостях я и использовал. Сначала для определения состава. Проверил, сколько граммов смеси солей растворяется в холодной воде, потом — сколько в кипящей и составил систему уравнений с учетом изменения растворимости каждой из солей. Конечно, оценка получилась грубой, ведь и холодная вода была не ледяной. Да и вода в горах, скорее всего, кипела чуть ниже, чем при 100 градусах. Опять же, смесь солей ведёт себя чуть иначе, чем каждая по отдельности.
Но всё равно, результаты удивили. Получилось, что хлорида калия в этой «горькой» соли 10–12%. Да в уральских сильвинитах его и то ненамного больше! Прям хоть налаживай производство удобрений.
Но цель у меня была другая. За два цикла «нагрев — охлаждение — упаривание до насыщенного раствора» содержание калия удалось уменьшить в достаточной степени, чтобы горечь уже не ощущалась. Хотя я и сомневался, что мне удалось добиться соответствия хотя бы ГОСТу для «соли поваренной пищевой 2-го сорта». Ну, да и ладно! То, что привозили торговцы — было не лучше. Женщины соль похвалили, но… Это не спасало.
Блин! Ну как же трудно ждать! Нет, это надо прекращать.
— Эй, Дикий! Брось баб от дел отвлекать, нас работа ждёт!
Слава прижимистости предков, они даже те нерастворимые примеси, что выпадали в осадок при получении соли, старательно пускали в дело. В какое? В строительное. Там ведь большая часть приходилась на карбонат кальция, то есть обычный известняк. Вторым по массе шёл сульфат кальция двухводный[2], то есть гипс. Ну и совсем немного было карбоната магния, то есть основного компонента доломита.
В моё время все эти минералы применяли на стройке. А предки чем хуже? Да ничем! Они просто подвергали смесь этих компонентов обжигу, а потом смешивали с водой и глиной. Получившаяся вязкая смесь применялась и на то, чтобы полы выравнивать, и на штукатурку.
Но получали этих солей явно больше, чем расходовали, так что под навесом их скопилось немало, масса, как мне казалось, превышала сотню тонн и приближалась к двум.
— Ты чего такой довольный? — поинтересовался я у своего временного помощника.
— Так жениться буду! — с каким-то восторгом ответил он. По его дальнейшему рассказу получалось, что вчера каким-то образом дошло до сельчан, что та самая тётка, что пыталась лишить меня невинности, осталась теперь вдовой.
— Какая женщина! — восторгался Дикий. — Я её замуж взять хочу! Я хочу, она согласна, Гайк не против! Теперь полгода подождём и свадьбу можно играть.
Уфф… Даже от сердца отлегло. Не ко мне она теперь будет домогаться. А там и вообще в село переедет. Что он сказал?
— Я говорю, буду у уважаемого старосты Ваагна проситься, чтобы в ваш род перейти. Уважаемый Гайк обещал поддержать мою просьбу. И в род принять обещал.
— Так ты что, роднёй мне стать хочешь? — обалдел я.
— Ага! — ухмыльнулся он. — Дядей стану, подзатыльники давать буду. И наставления читать!
И показав язык, убежал за новой порцией материалов. Мы их дробили как можно мельче, а потом я перемешивал в концентрированном растворе поташа. Дикий всё спрашивал, зачем это нужно. Ну и как ему объяснить? У меня и ученики-то после двух лет изучения химии не сразу понимали. Ну как им пояснить, что у гипса произведение растворимости примерно в десять тысяч раз выше, чем у мела? Вот и получается, что гипс потихоньку растворяется, а в осадок выпадает новая порция мела. А растворе поташ потихоньку превращался в сульфат калия.
В оставленном мною времени эту технологию разработали на одном из северных предприятий, но я не успел застать её внедрения. Время от времени я пробовал раствор на вкус. Когда мыльный привкус почти перестал ощущаться, капнул раствором в уксус. Ну да, пузырьков почти не образуется, то есть у меня теперь в растворе почти чистый сульфат калия. Я аккуратно перелил раствор в другой кувшин и обратился к помощнику
— Ладно, жених, пошли к твоей невесте. И кувшин тащи, мне этот раствор упарить надо.
Я упаривал и слушал, как эта парочка пытается нежно ворковать. Ну и прикалывался его описанию недавно выполненной работы. Перепутано было почти всё, по его описанию делали мы явно полную бессмыслицу.
— Нет, Дикий, не пойду я за тебя замуж! — вдруг выдала тётка. — Несерьёзный ты человек. Другой бы уже понял, что Ломоносов сын глупостями не занимается. Если он что-то перемешивает и смешивает, от этого польза большая будет. То соль без горечи, то железо чистое…
— А это ещё неизвестно, насчёт железа! Вдруг кузнецам металл не подошёл? И что тогда? — возразил он.
— А вот мы и спросим его — что тогда. Ты зачем эту ерунду сейчас делаешь?
А почему бы и не признаться? Всё равно технологию я объяснять не стану. А вот цели людям моего рода знать полезно.
— Сладость большую делать буду. Слаще меда получится.
— Вот! — победно воскликнула она. — Я же говорила, что польза будет! А ты спорил!
— Так я же так, в шутку спорил! — заюлил он. — Вот сама спроси, я совсем недавно говорил, что в ваш род проситься буду.
— Говорил! — согласился я. — Собирался перейти и подзатыльники мне давать. Как старший родственник.
— Что-о-о? Гордости рода и подзатыльники? Ты, примак приблудный? Да я ж тебя…
И в сердцах стукнула женишка деревянной ложкой по лбу.
— Как, говоришь, эта еда называется? — снова переспросил Тигран.
— Плов! Ну, вроде как…
— Пилав! — повторил брат.
— Предок советовал, говорил — праздничное блюдо будет! Я женщинам объяснил… Вот и… Получилось так.
На привычный мне плов было не очень похоже. Начать с того, что морковка тут была тощей и разноцветной. В нашей деревне растили длинную и тонкую фиолетового цвета. В Долине она была короткой и жёлтой, но потолще нашей. А сородичей, что жили у озера Хураздан, километров на пять ниже по течению нашей реки, морковь была белой, короткой и тощей. Но зато — не такой горькой. Как у нас и Долинных.
Вообще, характеристики морковки были любимым поводом для подростковых драк. Ведь нельзя же сразу в лоб, верно? Сначала требуется поругаться. Вот и слушалось перед дракой: «А зато у нас толще!» — «А у нас зато длиннее!» — «А наша слаще!» — «Ах, ты так⁈ Н-на-а! Получай»
Но привычной мне морковки тут вообще не было. Вот женщины и расстарались для праздника, настрогали в котел разноцветные. С мясом тоже было не всё слава Богу. Мне лично казалось, что этот баран умер от старости, но перед тем годами уходил от охотников и хищников. Ничем другим его жилистости я объяснить не мог. Жира тоже явно пожалели. Ну, да это понятно. Если тут мылом мыться — признак состоятельности, значит, жиры в большом дефиците. Специй не добавляли, только немного чеснока. И в довершение всего местные не знали риса. Пришлось заменять его на подобие перловки. На сите отделили самые крупные зерна яч