На что им замечали, что неизвестно, как ещё клинки себя поведут, понравятся ли воинам. Те особо не спорили, соглашались, что «любое оружие делом и боем проверить надо», но Ашот заметил:
— Мы с племянником два клинка за два дня сковали. Вай, слушай, на обычную пару нам и недели б не хватило!
Чё-о-о-рт! Только этого не хватало! Я ведь химией хотел заняться, а меня, похоже, припрягут теперь сталь варить.
С досады я тогда вдруг приналёг на пиво. Даже странно, охотником до лагеров я никогда не был, предпочитал портеры и стауты, на которые местное пиво ни разу не походило. Да им и до приличного лагера, если честно, было, как до неба. Но тут — увлёкся. И чуть было не нахрюкался в зюзю.
К счастью, нас с Тиграном-младшим вызвали в центр круга, где отобрали прежние «отроческие» ножи из бронзы и вручили новые, стальные. Я честно говоря, раскатал уже было, губы на изделия из собственной стали, но их было решено заслать «в качестве дара от рода Еркатов» в Армавир и Эребуни, начальникам гарнизонов. А Руса — «рылом не вышел».
С пьяных глаз, я даже обиделся немного, а потом — ударился в философию. Вот казалось бы, живу я в центре местной металлургии, принадлежу к семье местных «олигархов», а что у меня есть из железа? Этот меч был первым. И у остальных железо всё больше в виде оружия. И его — мало! А так бытовые металлы — медь, бронза и олово. Есть ещё немного свинца. Немного не потому, что он дорог, наоборот — мало на что годится. Серебро есть в следовых количествах, только на украшения, а золота я и не видел вовсе, хотя есть легенда про некий браслет в роду старосты.
И что же получается? А получается, что тут, если реально смотреть, всё ещё Бронзовый век царит. И, если вдуматься, даже понятно почему. Олово, медь или оловянную бронзу в случае поломки легко можно переплавить. А с железным ножом что делать? Перековывать? Так не в каждой деревне найдешь кузнеца. И потери велики, хорошо, если половина железа в новом изделии сохранится.
Я восхитился мощью собственного интеллекта, и даже подумал, что если бы писал книжку про себя, назвал бы её «Ломоносов Бронзового века». И плевать, что там умники-историки говорят. Сюда бы их, показать, сколько на руках бронзы, и сколько — железа. Небось, мигом раздумали бы спорить!
Погрузившись в мысли, я пропустил, что Ашот с Мартиком снова толкают тост. Прислушавшись, понял, что в очередной раз говорят о том, как боги и предки отметили род Еркатов, и в особенности — Еркатов-речных. И себя не забыли, рассказали, какой удачей стало то, что помолвка их Розочки расторглась, и теперь они могут породниться с нами. И что-то ещё про подарок.
Тут застучали барабаны, и в зал выскочила смугловатая и стройная девушка. Что-то в её внешнем виде отличалось и от местных, и от персов-южан, и от колхов. Память Русы ничем не могла мне помочь, зато моя собственная вдруг напомнила гречанок из будущего. Именно такие, стройные и гибкие иногда встречались в Ханье, на критском курорте, где я когда-то сподобился отдохнуть с женой.
Танец был мне незнаком, но… Чёрт, я впервые вспомнил о том, что я — мужчина. И подумал, что хорошо, что сижу за столом, а то бы опозорился. Впрочем, гостям и хозяевам было не до меня, все хлопали в ладоши, гортанно вскрикивали и пожирали танцовщицу жадными глазами.
«Так, охолони, парень!» — сказал я сам себе. — «Она — подарок! То есть, она — рабыня. И хоть дарили её всему роду, распоряжаться ей станут твой дед и его брат. А когда им надоест, пустят побаловаться твоих дядей. И братец, охочий до „сласти“, наверняка в стороне не останется. И ты бы мог, но тебе ж не только похоть охота потешить, ты у меня влюбился!»
А вот тут, как говорится, — зась! Секс — это пожалуйста, даже бастардов можешь плодить, но жена тебе уже назначена.
При этой мысли где-то в глубине души вдруг затосковал Руса, вспомнивший о судьбе матери. Ну да, персональная наложница — это максимум, что светит этой девчушке. И к тому же — не твоя. А скорее всего, будет удовлетворять многих мужчин рода, пока не помрёт родами. Здесь это тоже достаточно частая судьба женщин, даже у законных жён. И мрут они не меньше, чем мужики. Эх, судьба-судьбинушка…
Я затосковал, и решил развеять тоску глинтвейном, который как раз снова начали разносить. И как-то незаметно уснул за столом…
Проснулся я от того, что кто-то меня ласкал и целовал. Кто-то? Пари держу, это та самая гречанка, что танцевала на пиру? Но как? Я же позорно заснул. Похоже, старшие опять всё решили за меня.
— Как тебя зовут? — туповато поинтересовался я.
— София! — выдохнула она тихо-тихо. — На нашем языке это означает «мудрость»! Но ты лучше молчи, я сама…
И действительно, она прекрасно справилась сама. Моя Софочка. Я то проваливался в волны наслаждения, то почти терял себя… А когда всё же снова обрёл — она уже ускользнула в ночь.
— Ну что, Руса? Вот ты и стал взрослым! — разбудил меня голос Гайка. — Понравилось? Нет, эээ… Ты что, парень?
— Уйди, брат! — раздался и голос деда. — Парень, похоже, влюбился. Так бывает, хоть мы с тобой, два старых дурня, об этом и подзабыли. Ничего, внучек, ты поплачь немного… Это не страшно, со слезами горе мужчины покидает сердце. И не мешает думать дальше. А думать нам всем надо. Большой род требует всего и сразу. Сластей, твоей стали на сорок клинков в месяц, и это — как минимум, требует мыла и уксуса, соды и стекла… Так что ты кончай плакать, сын Ломоносов. И начинай думать вместе с нами, как всё это дать. Ты теперь взрослый, и отвечаешь перед родом почти наравне с нами!
А у меня в голове вдруг всплыли строки из песни будущего: «Не плачь, Алиса, ты стала взрослой…»
Глава 15. «Газпром — мечты сбываются!»
— Руса! Руса, беги быстрее! Наши «железные» опять наш же торф воруют!
— Чёрт, ну, сколько ж можно?! — пожаловался я себе и небесам на горькую судьбу. Пришлось выпустить из объятий Софию, выбраться из-под тулупа и быстренько бежать к складу с топливом.
Если кто-то скажет, что за месяц можно бы и привыкнуть, напомню, что молодожёнам в наше время не зря рекомендуют «медовый месяц». И даже здесь, в куда более суровом мире, принято первый год молодого мужа от жены не дёргать попусту. И что с того, что-то она мне не жена, и даже не официальная наложница? Всё равно, сейчас и здесь я — влюбился! Стройная, красивая, с великолепной пластикой, а главное — умная. Знала уйму языков, умела писать, читать и поддержать беседу, как и положено гетере. Что? Нет, не проституткой она была, а именно гетерой. Родилась и выросла она в Херсонесе, если я правильно понял, то мне он был известен под именем Херсонес Таврический[82].
Корабль, на котором она плыла в Керкинитиду[83], захватили пираты. Дальше рабство, несколько перепродаж — и вот, оказалась у Еркатов из Эребуни, именно как ценный подарок нашему роду.
А здесь она не только скрашивала мне ночи, но и навела порядок на нашем складе, как с самими веществами, так и с записями прихода и выдачи. Помимо этого внимательно слушала все мои рассказы, время от времени задавала вопросы. Вот честно, не думаю, что в этом времени и месте я мог бы найти себе лучшую помощницу и лаборантку.
— А ну, стоять, дети шакала! Что, родичи, говоришь? Врёшь ты всё! Мои родичи у своих не воруют! Это — наш торф! Так что прочь от него свои грязные лапы!
Хоть я и бранился вовсю, но знал, что ни до ножей, ни до крови дело не дойдёт. Во-первых, потому что и правда — родня, причём близкая, ближе и найти трудно. Свои же, Еркаты-речные. Постепенно я перебросил все работы по «сталеварству» на них, мы с ребятами только готовили аппарат к пуску и потом выключали. Боюсь, объяснения про технику безопасности до них не дошли, но строгий наказ глав рода дополнился слухом о том, что «опасно это, там сила Митры, Русе она подчиняется, а другого может и спалить». В совокупности этого пока хватало.
Именно поэтому максимум, что мне грозило, могли побить наглого сопляка. Почему же я нарывался? Во-первых, меня они только могли побить, а любого другого — побили бы обязательно. Чувствуете разницу? Во-вторых, я сразу же послал Торопыжку за людьми Уксуса. Те прекрасно знали, что не будет торфа или камыша — не будет и уксуса для них. Так что ещё пара минут, и прибегут, поддержат силой и авторитетом взрослых мужиков. О, вот, бегут уже, отбой тревоге!
Самое обидное, что виноват в этом недоразумении был я сам. Как там говорилось в известной рекламе? «Газпром — мечты сбываются!»? Ну, вот у меня все «хотелки» и сбылись. Торф начали коксовать. Сначала я, а потом, когда убедился, что дело не такое уж и сложное, опять же передал родичам-металлургам. Правда, выяснилось, что для плавок «доброго металла» этот кокс не подходил, больно уж много в нем золы. Даже в так называемом «верховом». Но вот чтобы сгорать в предтопках и для «особых плавок» Гайка, в которых получался не металл, а лишь окислы двухвалентного железа, годился вполне. И мне подходил — для получения серной кислоты и соды. И специалисты по керамике его оценили. Нет, они предпочли бы древесный уголь и дрова, но…
Мне ведь дали много людей и камыша. Так что уксуса теперь было «просто завались». Уже перешли на три операции по получению «доброго железа» в месяц и подумывали об еженедельных.
Мне бы только радоваться, да вот затык — позабыл я, что торф заготавливали с мая по сентябрь. Сейчас и наши родичи с озера, и соседи-колхи и рады бы продать больше, добыть-то его несложно. Но раньше мая — никак. Вот и бодались мы с роднёй уже в третий раз.
Вообще-то, раньше мне казалось, что понятие «энергетический кризис» родилось в век научно-технической революции. Ну, или чуть раньше, в век промышленной революции. Оно и понятно, селекция растений и животных, удобрения, комплексное и научное ведение сельского хозяйства — всё это позволило жить на Земле миллиардам людей. Разумеется, никаких дров на такую ораву было не напастись, вот люди и принялись жечь уголь, нефть, газ и уран. И с ужасом думать, что случится, когда эти ресурсы закончатся. А ведь ещё великий Менделеев предупреждал, что использовать нефть для энергетических нужд — глупость и преступление. На стене моего класса я даже повесил табличку с его высказыванием: «Топить можно и ассигнациями!»