Дюжину дней спустя, мы стояли у стен первой крепости колхов. Да, мне пришлось идти со всеми. Научить технологии применения «зажигалок» я не смог бы, пожалуй, даже брата или Софию, самых продвинутых, после меня конечно, «химиков» этого мира. Для местных всё было ещё проще: «в кувшинах — огонь Митры, а Руса — любимец Митры, ему подчиняется даже солнечный огонь!»
А значит, надо идти. Впрочем, мою ценную головушку берегли и, хотя отсюда до крепости было больше полёта стрелы, рядом стоял воин, готовый прикрыть щитом.
Честно говоря, невысокая башня тянула на статус крепости ничуть не больше, чем та, в подвале которой мы хранили оборудование и ценные реактивы. Я в очередной раз поворочал нашими кувшинами и принял решение:
— Всё нормально, должно сработать!
— Отлично! — это уже дед. — А теперь отойди ещё подальше, и встань во-он за тем камушком. Дикий и Тигран, присмотрите за ним, чтобы ни волос с головы не упал.
Дальше было скучно. Самые здоровенные из воинов шли впереди и прикрывали себя и остальных щитами. Наконец отряд вышел на дистанцию уверенного броска, остановился, и в башню полетели небольшие кувшины. Никаких метательных машин не применялось, только какие-то палки, наверное, для увеличения дальности поражения. Первая волна огненных снарядов пришлась на плоскую крышу, прикрытую от нас каменными зубцами, кажется, именно через щели между ними обороняющиеся планировали стрелять.
Один из снарядов первой волны не разбился, но остальных хватило для того, чтобы там воцарился огненный ад. Обороняющиеся спустились вниз, но это было только началом. Снаряды второй волны были попроще, без бертолетки и запала. Лишь биодизель, спирт и ацетон. Однако разбиваясь в посреди огромного костра, в который превратилась крыша, они ещё больше усиливали огонь. А часть этой пылающей жидкости стекала вниз.
Третья волна, точно такая же. После небольшой паузы — четвёртая, снова с бертолеткой. На этот раз метатели подошли ближе и старались попасть по узким окнам. Удалось не всем, но запылал и второй этаж. Пламя торжествующе ревело, это было слышно даже отсюда, однако крик «Мы сдаёмся! Пощадите!» перекрыл этот гул. Через четверть минуты раскрылась обитая железом дверь и наружу повалил гарнизон крепости, бросая оружие.
Оружие у меня получилось мощное, но гуманное. Даже в первой крепости погибло всего три колха, хотя пострадало большее количество. Следующие две, до гарнизонов которых мы доносили, что их ждёт, через пленных, вообще сдались раньше, не погиб никто. Четвёртую мы нашли пустующей. Это грозило перерасти в «победный марш», но колхи извлекли уроки. На пути к пятой крепости нас встретил столь мощный отряд, что отступать пришлось уже нам. Впрочем, задача, поставленная дедом, была выполнена. Наши гарнизоны в их крепостях сдержат нападение колхов до весны, когда в атаку смогут идти уже не отряды, а небольшие армии.
Глава 18. «Наш Сайрат Еркат — с нами!!!»
Савлак по прозвищу Мгели, то есть Волк сидел и смотрел на другой берег Хураздана, уже укрытый ночной тьмой. Если бы Гоплит, его единственный спутник в этой опасной вылазке, поинтересовался, чего они, собственно, дожидаются, он затруднился бы с ответом. Но внутреннее чувство, то, которое не раз сберегало жизнь не только ему, но и его подчинённым, твердило, что это будет что-то неожиданное и заметное, что-то такое, о чём ему надо знать и как можно раньше.
Для этого они и пробрались сюда, на утерянную колхами территорию, мимо захваченных крепостей с чужими гарнизонами, рискуя, что на их след нападут патрули, разыскивающие потенциальных рабов и вражеских лазутчиков.
Тогда, месяц назад, именно Волк придумал, как остановить это странное вражеское нашествие. Не очень большим отрядом противник захватывал крепости и внушал их гарнизонам такой ужас, что четвёртую твердыню взял вообще без боя.
Именно Савлак предложил не ждать врага в крепостях, а встретить в чистом поле. И перед строем воинов со щитами и копьями должно было двигаться множество лучников, пращников и метателей дротиков, причём — россыпью. Этот рой, жалящий противника метательными снарядами, нельзя поразить огненными кувшинами, ведь нет плотного строя, да и дистанция, на которой колхи смогут достать врагов была существенно больше, чем у «огненных горшков». А от непрерывного обстрела да ещё с разных направлений трудно укрыться за щитами, у противника просто щитоносцев не хватит.
В результате враг отступил, так и не вступив в серьёзный бой. Начались переговоры. Однако что услышали колхи? «Не мы первыми начали!» и «Мы вообще возвращаем свою землю!»
Строго говоря, определённая правда во втором утверждении была, колхи ещё помнили, кто именно из их предков и как отличился в боях за ту или иную деревню. Но не значит же это, что территории, тогда добытые кровью, сейчас надо безропотно отдавать?!
Идея весёлого набега и беззаботного грабежа уже всеми забыта. Ясно, что Еркаты лихорадочно вооружаются и готовятся отразить нападение ещё на дальних подступах. Теперь даже, чтобы просто вернуть своё, придётся изрядно повоевать. Пока же враги обшаривали захваченные места, ловили затаившихся и лазутчиков, а кроме того, пережигали брошенные дрова и даже изделия из дерева на уголь. Похоже, им его отчаянно не хватало.
— Вз-ж-жи-иу-у-у! — провыло что-то на том берегу, и в небо взлетела огненная змея с длинным хвостом из зелёного пламени.
— У-и-у-у-у! — завыло снова, но на этот раз хвост огненной змеи был красным, в цвет кирпича.
— Ж-ж-жа-а-ах! — у этой пламя было обычного желтого цвета.
Бам! С глухим стуком упало что-то неподалеку от пары затаившихся лазутчиков. А затем с далекого противоположного берега, даже через шум лежащей между ними горной реки пробился крик, казалось, хором орала большая толпа:
— Сай-рат! Ер-кат! Наш Сайрат Еркат — пауза, а затем мощное окончание. — С НАМИ-И-И-И!!!
День Рождения моего Русы удался. Гуляли знатно, не всякого главу рода так чествуют. Но оба дедушки сказали: «Руса, так надо! Народ должен отмечать не твою победу, и даже не торжество нашего рода, а всего Союза племён!»
Сказано — сделано. «Карамельные» ракеты, вообще-то, можно не только на селитре делать, но и на бертолетке. А я расстарался, вместо поташа хлор через соду продувал, получил хлорат натрия. Тот при нагреве диспропорционирует на обычный хлорид и перхлорат. А дальше за счёт разной растворимости разделил[101]. Зачем так мучиться? Ну, так бертолетова соль даже теоретически выделяет 39,1 % кислорода по массе, а перхлорат натрия — 52,26 %. При той же массе ракеты можно сжечь больше топлива, выделится больше энергии и снаряд полетит выше и дальше. А для подкраски использовал соли. Кирпично-красный цвет получил, добавив ацетат кальция, а зелёный — за счёт хлорида меди
Нет, настоящие «заморочки» случились у меня не с содержимым, а с оболочкой. Кому рассказать — не поверят! Я изготовил нечто, похожее на лакированный картон! Вы бы знали, как я ликовал, получив первый лист! Закончили мы уже вечером, и я сидел, и гладил его, и даже украдкой целовал, кажется, провоцируя ревность Софии.
Нет, с лаком особых проблем не было. Смолу тут собирали и использовали издавна, часть даже закупали у соседей, а спирто-ацетоновая смесь вполне охотно разводит часть смолы. Конечно, ни Страдивари, ни Амати на такой, с позволения сказать, «лак» для своих скрипок и не глянули бы, но меня он вполне устраивал. От воды и воздуха защищает? В тонком слое — прозрачен? Ну и ладушки!
Но мне нужна была бумага. Или хотя бы картон, я измучался ставить химические процессы и хранение сырья и материалов почти без записей. Так что, едва мы вернулись из похода, я приступил к получению целлюлозы. Для этого мы ободрали и вывезли в качестве трофеев целые кипы тростника из брошенных деревень.
Ха! На словах всё звучит просто: измельчаем камыш и вывариваем полученную массу в гидроксиде натрия. Едкий натр у меня был, температуру и продолжительность варки мы с ребятами в будущем даже отработали. Но!
Там был другой камыш! И если кому-то кажется, что «камыш — он камыш и есть», то я такому человеку глубоко сочувствую. Во-вторых, мои ученики тот камыш срезали в момент максимальной «спелости». А когда заготавливался это — я понятия не имею. Химический же состав камыша, даже одного и того же вида, сильно изменяется в зависимости от времени года, того, насколько сухим или дождливым был сезон и прочих факторов.
И в довершение всего, у меня не было термометра, чтобы контролировать температуру первой стадии — пропитки варочной массы раствором. С его изготовления я и начал. Точнее, сделал что-то вроде термоскопа Галилея — небольшая емкость из меди прикрепленная к U-образной глиняной трубке, заполненной водой. Уровень в трубке менялся в зависимости от температуры воздуха в ёмкости, а поплавок с прикрепленной к нему тростинкой позволял увидеть, насколько именно.
Не прямо пропорционально, пришлось делать поправку на перепад давлений самой жидкости, но хотя бы приблизительное представление о температуре он давал. Встал вопрос о градуировке шкалы. Ведь тут горы. Вода кипит не при 100 градусах по привычной мне шкале Цельсия, а при более низкой температуре.
Начал было думать о получении железо-калиевых квасцов, алюмонатриевых и стеариновой кислоты, а потом махнул рукой. Всё равно у меня точность измерения с ошибкой в 2–3 градуса, так что если я здешнюю температуру кипения воды приму за 95 градусов, то останусь в пределах погрешности измерения[102].
Кстати, своему «термометру» я радовался почти так же, как первой бумаге и лакированному картону. Людям, не проделавшим тысячи экспериментов, не понять этой радости.
Однако, несмотря на наличие прибора, первую варку я испортил. Целлюлоза вышла ломкая, быстро желтеющая и истлевающая на воздухе. Пришлось повозиться и с добавками балласта, клея, режимом сушки, но… Через неделю у меня была первая бумага. Серовато-желтая, легко рвущаяся, но у неё было одно неоспоримое достоинство — она у меня