— Закроешь сам! — буркнул инвалид сквозь зубы и зло сплюнул. — Видеть не хочу этих сучар.
Грузовичок, точнее — пикап, въехал на территорию и тормознул недалеко от склада. Того самого, с шкурами и оружием.
Из него вышли четверо, трое мужчин в ярко-оранжевых меховых комбинезонах, судя по их цвету — заключенные с зоны для опасных, а с ними — офицер в зимней повседневной форме. Завидев Макса, он спросил:
— Ты, что ли, новенький?
— Ну, я.
— Открывай ворота в цех. Волков привезли.
Белых хищников зэки затащили сами — на разделку и съем шкур. Вынесли из пикапа ружья, такие же, какие Макс смотрел с Ефанией, видимо, начальство не хотело, чтобы стволы даже с блокировкой спускового механизма хранились у опасных.
Трофеев было два, но охотники выглядели довольными добычей. Главное, никто из них не пострадал и не был ранен. Чисткой оружия они не озаботились, видимо, заряд в патронах не давал нагара. Просто отнесли винтовки в склад.
Пока они всем этим занимались, Макс наблюдал за компанией и заметил, что главным в группе, похоже, является не офицер пенитенциарной службы, а самый низкорослый из уголовников — седой крепыш с длинными кудрями, почему-то не остриженный по тюремному стандарту. Офицер покорно ждал, пока этот мелкий отдавал указания. Двое осужденных, наверно, ниже по масти, перетащили туши волков и замерли по сторонам и несколько позади пахана, подчеркивая его значимость. Крепыш с любопытством посмотрел на Макса.
— Новый… Первоход?
— Что, прости? — не понял Макс.
— В самом деле — первоход, раз по-нашему не знаешь. Как на женскую зону попал? Или без яиц?
— С яйцами порядок, не отморозил. Вольняшка я. Отлав без чипа.
— Сотня с лишним баб, а ты один с яйцами? Нихрена себе прикатило! — изумился один из охотников, но пахан показал ему два пальца, и тот покорно заткнулся.
— Говорили, что какой-то вольняшка с бабской зоны завалил волка. И я вижу — там на одну свежую шкуру больше. Герн и Орих на это точно не способны. Ты?
— Я, уважаемый.
— Фуфло гонишь! Один? Как?
— Выхода не было. Или я его, или он меня. Со страху, наверное. А тут девушка шла со смены, он к ней повернулся, я тюкнул его ледорубом сзади за ушами. Сразу наповал, даже шкуру кровью не заляпал. Только в вашу компанию не зовите! Больше не хочу…
— Вот это — правильно, — одобрил авторитетный. — У нас своя команда, свои правила. Ты — ломщик?
— Прости, не знаю, кто это.
— Не вешай фуфло на уши. Вижу — терминал включен. Чипа нет. Значит — ломщик.
Взлом компьютерных систем? Хакер, что ли? В России ломщиками называют жуликов, обманывающих на операциях с банкнотами, здесь явно что-то другое.
— Если имеешь в виду умеющего обращаться с вычислительной техникой, то да — ломщик. Но первый раз слышу это слово.
— Охотник на волка, ломщик… Откуда такой фраер нарисовался?
Рассказывать пахану про взрыв «Гелия» не стоило. Тот не крутил распальцовку, не грозился как Леонов в «Джентльменах удачи» выколоть «моргала», но стоять в шаге от него было физически неприятно. И уж точно этот урка запросто пришьет несистемного без чипа, уверенный в безнаказанности. Не сам, с ним одним Макс гарантированно бы справился, а подбив подручных неожиданно напасть. Выпускают же их за территорию зоны!
— Понятия не имею. В голове муть. Госпожа Гегения утверждает, что меня выбросило сюда какое-то сообщество отлавов, стерев память и заместив ее чушью. Фактически начинаю жить заново.
— Ломщик… — снова произнес авторитет. — У нас ломщики есть. Даже ломщик чипов.
— Как это?
— Похоже, ты и в самом деле зеленый. Это же высшая каста! С ломаным чипом ты — невидимка. Входишь в сеть, отправляешь запросы Глобе каждый раз с новым идентификационным кодом. Ты — есть, и тебя нет! Зато если поймают, мотаешь срок как за мокруху. Усек?
— Уважаемый… Могу ли я переговорить с этими… коллегами?
— Ломщиков редко отпускают с зоны, — зэк криво улыбнулся одним уголком рта. — Я передам. Будешь должен.
Они убрались, а у Макса засосало под ложечкой от ощущения совершенной ошибки. Криминальный авторитет назначил его своим должником! Ничего хорошего это не повлечет.
Но, по крайней мере, немедленных последствий он не обнаружил. Закончилась неделя, по календарю Рутении равная десяти дням, девятый и десятый — выходные, даже для заключенных. Энга рассказала, что им, девушкам, приходится быть очень осторожными в эти дни, потому что часть осужденных из числа опасных получает отпуск с расконвоем и шастает по Тремихе безнадзорно. Пусть по улицам болтаются наиболее примерные зэки, «устойчиво ставшие на путь исправления и перевоспитания», но все равно — опасники. Пристать и изнасиловать не могут, у них женилку отключают перед выходом, но тяготятся долгим воздержанием, особенно когда видят женщин. Люди разные, кто-то хулиганит — поймает и облапает, чтобы потом на зоне рукоблудить, вспоминая прелести попавшей ему в руки дамы. Но случаются и настоящие романы, пусть платонические, возникают пары. Они мечтают о нормальной жизни после освобождения.
«Вот этих „вставших на путь исправления“ больше всего нужно бояться мне», — отчетливо понял Макс. Отловят и шлепнут без смущения только за то, что не евнух среди десятков женщин, да еще гарантирована безнаказанность за убийство нечипованного. Один сплошной минус.
Поэтому выходные он провел на заводе и у Энги с Тилой, причем чернявая надолго оставляла их вдвоем:
— Не думайте, не из деликатности, — сказала парочке. — Мне надоело слушать как вы там возитесь. К комендантскому часу буду. Пока!
— Можно подумать, мы только шух-шух и занимаемся, — недовольно фыркнула Энга вместо благодарности.
— Шух-шух — хорошо, — шепнул Макс. — Но мне прекрасно с тобой не только во время близости.
Движением, ставшем уже привычным, он подхватил девушку и посадил себе на колени. Та обвила ему шею руками и положила голову на плечо.
— Знаешь… Мне хочется быть для тебя разной. В разной одежде, с разной прической. То северной волчицей, то пушистым зайчиком.
— Все получится — на Большой Земле. Расскажи еще про детство!
Живые истории Энги великолепно дополняли выловленное из сети. Да и сам процесс доставлял удовольствие, потому что слушал ушами, а руки обнимали стройное податливое тело, лицо щекотала прядь ее коротких волос… Странно признаться, но здесь, оказавшись практически на положении если не заключенного, то ссыльнопоселенца, Макс порой чувствовал себя лучше, чем в той жизни на свободе. Энга, давно смирившаяся с его необычностью, говорила, что в Рутении молодые люди гораздо более эгоистичны. Не жестоки, но совершенно не желают хотя бы на миг напрягаться ради другого. А ее парень не только бросился спасать свою девушку, вступив в бой с волком, но в тысяче мелочей выказывает внимание и заботу, поступая даже лучше, чем герои-любовники в сериалах. И о сериалах… Мама Энги ни разу не выбрала любимый дочкой, и позволяла ей подглядывать, когда смотрела свои собственные, предпочитая не жертвовать для единственного ребёнка мельчайшим удобством.
— Максик… — мурлыкнула Энга. — Мы с тобой всего неделю вместе, но мне просто не верится, что я так привязалась. И сама становлюсь какая-то другая. Мне тоже нравится заботиться о тебе.
Близость повлекла доверие и в денежном плане. Макс сделал Энгу держателем его счета, поскольку без чипа лишен возможности обратиться в банк. Гегения все же приняла его на работу, оформив как вольнонаемного. Как она при этом обошла Глобу, Макс не знал, но обрадовался. В колонии есть магазин, где можно приобрести необходимые вещи — ту же обувь и одежду. Заплатит Энга, но зарплата Макса упадет на ее счет, так что не ограбит девушку.
Еще Энге нравилось, что на голове парня удлинялся ежик волос, проклюнулись ресницы и брови. А вот челюсть и кожа ниже оставались чистыми зонами благодаря крему девушки. Целовать Макса, всегда опрятного и безупречно гладкого, хотелось до бесконечности… Поцелуи влекли продолжение, приятное для обоих.
К вечеру воскресения Энга призналась:
— У меня, наверно, за всю жизнь не было столько с мужчиной, как с тобой за эти дни. А у тебя?
— Госпожа Гегения уверяет, что все мои воспоминания, в том числе о девушках, сплошь ложные, — ответил Макс. — Значит — ничего не было, и ты у меня первая. А если что случилось, то не в счет, если не помню.
— Правда — первая?
— И единственная!
Он сбросил с нее одеяло и начал целовать моментально набухший сосок, опровергая собственные слова. Какой-то, пусть небольшой, опыт в движениях Макса чувствовался.
За эту неделю день удлинился. Энга рассказывала, как прекрасна тундра, освобожденная от снега.
— А волки?
— Прячутся в глубокие норы и в пещеры, где впадают в спячку. Летом им негде скрываться и к добыче не подкрасться. Обязательно пойдем гулять по сопкам! Покажу самые чудесные места. Скоро солнце перестанет садиться…
И кончится ее срок, прочитал по глазам Макс. Уже начинает задумываться — будет ли продолжение их отношений после Тремихи. А ведь Энга в лучшем положении и вернется в обжитой мир, к привычному существованию. Он останется один.
Да, конечно, подругу для шух-шух найдет. Возможно — опытнее, эффектнее, горячее. Даже не одну. Но Энга раскрыла не только объятия, но и душу, что, наверно, в этом мире индивидуалистов и эгоистов не часто встретишь. Тем более среди преступниц. Он не хотел с возлюбленной расставаться. Но привязанность его к подруге на начавшейся рабочей неделе подверглась серьезному испытанию.
Макс в свой законный перерыв забежал в диспетчерскую. Обычно флиртовал с двумя работавшими девушками, честно предупрежденными: он занят. Потом садился за свободный терминал, поглощал знания. Разобрался, например, с местной системой мер, которая оказалась куда проще, чем в прошлой жизни. Как понял Макс, благодаря чуть более высокой скорости движения планеты, совершавшей полный оборот вокруг светила за 360 дней.
Многое здесь считали в дюжинах, потому что 360 — это 30 дюжин. Метр остался метром, привязанный к длине экватора. То есть система СИ или что-то на нее похожее здесь существовала. Макс не смог определить, совпадает ли местный метр с российским