— Что будешь есть? Мясо, рыба?
— Как в самолете: курица или рыба?
Он первый раз произнес длинную фразу, и в ней обнаружилось сразу два непонятных слова.
— Слушай, Макс, — фыркнула Энга. — Ты в голове ничего не отморозил? Я не знаю таких слов: «самолет», «курица». И говоришь странно, будто издалека приехал.
— Я из Петрозаводска. Куда я попал?
— Петро… чего?
— Город такой. Карелия. Север России. Разве это не Россия?
— Наверно, твоя Россия — какая-то деревенька, — Энга хмыкнула. — Не слыхала о такой. Мы в Рутении, самой большой по площади стране на свете. Северо-западная оконечность, Кетский полуостров. Городок Тремиха для осужденных. Вспоминай! Тебя за что посадили?
— Меня никто и ни за что не сажал.
— Святой Болтуарий! Каждый второй заключенный клянется: посадили ни за что. Или за дело, но дали несправедливо много. Но чтоб не сажали… Включи чип и спроси приговор. Это не отключают даже опасным, чтобы помнили, за что сидят. Ну? Сколько лет впаяли?
— Девушка… — Макс вздохнул. — Я не знаю, что вы имеете в виду под словом «чип», я совершенно голый, без карманов, на мне только ваши полотенце и покрывало. И нет никакого чипа.
— Тила не слышит.
— Что?
— Почему ты говоришь «вы»? «Вы имеете», «ваше полотенце». Тила в комнате, я одна на кухне. Или тебе кто-то мерещится? А по поводу чипа — неужели забыл? Пощупай затылок, шрам у всех остается.
Он молча повернул лысую голову, и Энга с легким ужасом увидела: кожа там девственно-целая. Охнула от неожиданности: такого просто не может быть! Ему не вживляли чип⁈ Но как же он жил все эти годы?
Чисто машинально протянула ему контейнер с разогретой рыбой. Есть, наверно, можно научиться и без вживленного в голову чипа.
Девушка, представившаяся Энгой, была странной. Зимой в Петрозаводске встретилась бы и наверняка привлекла бы взгляд Макса. Симпатичная, ладная, но в целом не особо выделяющаяся. В зимней шубке мехом внутрь и в чунях, меховая шапка на голове. Сняла верхнюю одежду и осталась в теплой рубахе, заправленной в штаны. Светловолосая с недлинной причёской, курносая, синеглазая, примерно его возраста — двадцать с небольшим на вид, аккуратного росточка. А как открыла рот да начала трепаться со второй обитательницей их домика, Макс почувствовал, что словно за границу попал. Язык вроде русский, но ударения совсем непривычные стоят, произношение другое, более звонкое.
Пока парень уминал разогретую ей рыбу, Энга молчала, снова приняв вид обычной россиянки славянского происхождения.
Что интересно, так это не «деревня» Россия, а Рутения. Слово знакомое. О, вспомнил, немцы, когда оккупировали Беларусь, называли ее «Округ Белорутения». Рутения — Россия? Кетский полуостров — Кольский? Вот бы карту посмотреть…
Но особенно впечатлило про чип и острое сочувствие, что у Макса его не оказалось. Словно здесь, на Кольском (Кетском) полуострове сбылись опасения сторонников одной из самых жутких теорий заговора: людей чипируют и управляют ими как марионетками. Ставят эксперимент, не выпуская за пределы этого городка, влияют ментально…
Это все объясняло, кроме одного: как он оказался в сугробе.
Последнее, что Макс запомнил — резкая расфокусировка магнитной ловушки, удерживавшей плазму, грохот, нестерпимый жар… Чернота, холод, затем свет, снег и снова холод. Инстинктивно он бежал, чтобы согреться, пока не выбился из сил. Угодил в сугроб и выбраться уже не смог. Вьюгой замело по плечи. Замерзал, пока Энга едва не споткнулась о его голову… Под горячими струями воды Макс согрелся и сейчас чувствовал себя неплохо. И на кухоньке было удивительно уютно, особенно по сравнению с сугробом. Какие-то четыре-пять квадратов, как в квартирах-хрущевках, маленький холодильник, плитка, раковина с краном, шкафчик для посуды и продуктов. Стола едва хватает на двоих.
Он вдруг подумал: тепло, дающее моральный комфорт, исходит от сидящей напротив полярницы, понятия не имеющей, что такое Россия. Да любой олень в тундре знает это слово! Он закончил есть и придвинул ей пустой контейнер.
— Спасибо. Вкусно. Чем могу отблагодарить?
В сине-голубых глазах ее мелькнула смешинка.
— А что у тебя есть? Вытащила бы тебя из сугроба Тила, то предложила бы рассчитаться натурой. А я так быстро не люблю.
— Прочитать тебе стишок как ребенок Деду Морозу?
Веселье в ее глазах угасло.
— Опять непонятно. Мороз, он — чей дед?
— Мифологический персонаж, — пояснил Макс. М-да… — Энга! Мы, похоже, выросли в очень разной среде. Понятия не имею, кто такой Святой Болтуарий и зачем людям вживляют чипы. Как и ты — про самолет, курицу и Деда Мороза.
— А что ты знаешь?
— Что едва не погиб, потом вдобавок едва не замерз. Но сейчас отогрет и накормлен. Перед мной чудная девушка.
— Кто?
— Ты.
— Но я же здесь одна… Ох, понятно, ты говорил о «чудной девушке», имея в виду меня?
Вот они, нюансы общения, подумал Макс. Слова вроде простые, русские. А привычки и манеры иные. Очень просто задеть или обидеть, совсем того не желая.
Кстати, девушка-то — осужденная, похоже, отбывает что-то вроде «химии», не под стражей, только вынуждена жить на Севере, ходить на смену и жаловаться окружающим, что стала жертвой несправедливости. Она — зэ-ка. Или забайкальский комсомолец, как шутили про осужденных, работавших на БАМе, ударной комсомольско-молодежной стройке, в значительной мере завершенной благодаря уголовникам. Вряд ли убийца, но…
— Конечно — имел в виду тебя. Только не понимаю, как такую милую могли отправить в Тремиху? Отбывать наказание? За что?
— Тилу — за мелкое воровство и попытку обмануть Глобу. Меня — по глупости и невнимательности.
— Расскажи!
Она собрала контейнеры непривычной формы из полимера, наверняка — небьющегося, и составила их в раковину.
— Потому что — романтическая дура. С детства помню, Глоба всегда по запросу «любовь» давал ролики, где парень с девушкой, парень с парнем или девушка с девушкой встречались только ради удовольствия…
— Стоп-стоп! — прервал Макс. — Про парня плюс парень давай не надо. Я не ханжа, но пидарасов не люблю. Твоя соседка мне как-то понятнее уже за то, что предпочитает мужчин. А ты кого?
— Тоже парней. И пыталась найти ролики, где не просто шух-шух. Чтобы были чувства. Любовь — это чувства, не только шух-шух.
«Шух-шух» — это синоним «шпили-вили», — прикинул Макс.
— Бывает же неразделенная любовь! — поддакнул девушке. — Когда один любит, а другая — нет. Она обходится без шух-шух.
— В самом деле? — Энга удивилась. — Не слыхала. Наверно, так только в вашей деревне под названием Россия.
— Мы уклонились, — Макс мысленно вздохнул. — И как любовь привела тебя в Тремиху?
— Ну ты же знаешь… Ах, не знаешь, ведь чипа нету. Обращаешься к Глобе, он транслирует тебе в чип видео. Идешь в реальном мире и одновременно видишь ролик. Лучше так, конечно, дома, но многие смотрят и на улице. Я увлекалась несколько раз и переходила улицу перед э-карами на оранжевый свет, еще выбросила мусор не в тот сборник. Думала — мелочи, ну, заплачу штраф, а Глоба суммировал все за год и отправил судье. Хлоп — у меня реальный срок на Крайнем Севере.
«Э-кар» похож на «электрокар». То есть электромобиль, BYD или «Тесла» местного образца. Отличия есть, но язык невероятно похож на русский, продолжал удивляться Макс. Даже в России у изолированных сообществ моментально возникают особенности говора, появляются местные жаргонные словечки. Сходство местной речи с русской так же необъяснимо в пределах привычных представлений, как и его перенос из здания «Гелия» в сугроб.
Продолжить им не дали.
— Я тоже перекушу, — сообщила Тила, бесцеремонно ввалившаяся на кухню. — Вы — поели?
Она была широкобедрая, полногрудая, приземистая и щекастая. Словом — на любителя. От появления третьего человека крохотная кухонька стала напоминать банку с сардинами.
— Да, — сказала Энга. — А мы — к терминалу. Надо Глобе сообщить, человек найден, и у него нет чипа.
— Вырезал? Даешь копоти! — восхитилась Тила.
— Нет, никогда и не было, — признался Макс.
— Что значит — не было? Ты же из Рутении? Говоришь по-нашему, только странно. Точно не с островов в Великом океане. Там, говорят, бывают дикари… А за что тебя на зону?
— Я — вообще не осужденный, — Макс пожал плечами. — Понятия не имею как сюда попал. Был в сугробе — Энга вытащила. Это все, что помню. Энга говорит, что без чипа нет связи с Глобой. Что за Глоба? Что за чип?
Тила задумчиво засопела. Даже сняла руку с холодильника. Соображала.
— Лысый и без чипа… Болтуарий знает кто он. Энга! Не надо про него Глобе. Этот мужик — внесистемный. А тому, кто против системы, мы поможем. Она нас несправедливо наказала. Почему мы должны помогать ей?
«Вы сами части этой непонятной системы, только не самые покорные», — подумал Макс, но вслух этого говорить не стал.
Пока Тила ужинала, Энга показала Максу терминал. Попросту — монитор в стене, без мыши и клавиатуры. Девушка управляла терминалом мысленно. Очевидно — через тот же чип. Стала по одному выводить на экран изображения. Без звука — он слышался только у нее в голове.
Это, бесспорно, была Земля, но с чуть измененными очертаниями континентов. Кольский полуостров, на восточной оконечности которого мелькала оранжевая точка их местонахождения, был раза в полтора больше вытянут по широте. Антарктида отсутствовала, вместо нее раскинулся Южный Ледяной океан, к Тремихе примыкал, соответственно, Северный.
Картинки мелькали как в ускоренном кино, порой неотличимые от земных видов, иногда вызывавшие удивление. Правда, долго заниматься им не пришлось, насытившаяся Тила вернулась и заявила права на свою комнату.
В комнате Энги Макс опустился на кровать, почувствовав предательскую слабость. Выходит, это не просто уголок Земли или конкретно России, где какой-то варвар чипировал людей и оторвал их от реальности, а действительно другой мир! Чтобы успокоиться, привести мысли и чувства в порядок, сосредоточился на фотографиях, заполнивших стену, противоположную от окна. Тем более, кровать, шкаф и эта фотогалерея составляли все убранство спаленки.