Скоро над поселком погасли фонари. Энга объяснила, что практически все электричество на планете вырабатывают ядерные и термоядерные реакторы. Тем не менее, экономят. Зачем освещать улицы, если зэчки ушли на завод?
Замотавшись в одеяло — никакой подходящей одежды, естественно, в доме не нашлось — Макс рискнул выйти на крыльцо хотя бы на минуту. Здесь было практически также черно, как и в комнатах, а на небе не видать луны — или ей не время, или здесь она другая…
Совершенно иначе расположились звезды. Ни Большой Медведицы, ни других хорошо известных в северном полушарии созвездий. Белый пояс Млечного Пути просматривался, но на этом сходство и закончилось.
Короткий урок прикладной астрономии смыл последние сомнения, если они еще были: Макс в ином мире, в незнакомой и довольно непонятной реальности… Но здесь тоже присутствует своего рода «Русский мир», коль говорят по-русски. С другой стороны, во Вселенной разбросано практически бесчисленное количество звезд, а значит — любой вариант другого мира возможен, включая отдаленную копию Земли. Так что Федор Тютчев, утверждая, что у России «особенная стать», немного ошибся, не зная о множественности миров, где та самая «особенная стать» повторяется в разных вариантах. Наверное, выплеск энергии, случившийся на термоядерной установке, открыл какой-то гиперпереход в пространстве, ту самую «червоточину», возможность существования которой предполагали физики, и зашвырнул его сюда. В итоге подобное притянулось к подобному, а эксперимент не повторить. Кто же в здравом уме подорвет ради Макса термоядерную станцию? Да и ему не улыбалось быть испаренным на атомы с абсолютно непредсказуемым результатом.
Он шмыгнул обратно в тепло и кромешную тьму — босые ноги заледенели. На ощупь нашел дорогу в комнату Энги и устроился на ее койке, обернувшись одеялом.
Пахло девушкой! Чуть-чуть прорезался аромат шампуня, обе пользовались одним и тем же, но была еще едва ощутимая нотка — так тянуло от ее кожи и волос, когда обнял… то есть — обвил ее рукой.
Если сказать ей об этом, вдруг обидится, воспримет как упрек: редко меняет постельное белье, оттого от него разит несвежим. Но Максу запах нравился, и под него он снова уснул — на работу не надо, а на койке неизмеримо удобнее, чем «вести половую жизнь», то есть спать на полу.
Правда, до вечера дрыхнуть невозможно. Когда открыл глаза, уже посветлело, чуть выглянуло солнце. Макс опасался ходить по домику, вдруг чьи-то глаза или объективы засекут движение в то время, когда всем осужденным полагается трудиться на разделке туш.
Скоро его одолели тоска, скука, неопределенность. Он не просто на зоне — в одиночной камере, и спасибо, что не в карцере. Совершенно непонятны здешние нравы. Энга вчера вела себя очень приветливо, а ее соседка не скрывала похотливые взгляды, но, в принципе, это не страшно. Вот только что им мешает обсудить наедине: стоит ли им дальше держать Макса, не крупноват ли он для домашнего питомца-зверушки. Посовещавшись, пойдут к «куму», или как у них тут именуется соответствующий тюремный чин, да расскажут про неожиданную находку в сугробе. Снимут с себя риск наказания, быть может заработают какие-то коврижки, например, условно-досрочное освобождение за честность и бдительность. Вполне вероятно, местная мораль считает такой путь единственно верным, и девицы его сдадут не из подлости, а потому что так принято.
Единственная надежда на то, что обе считают себя жертвами системы, получившими с подачи Глобы несоразмерно строгое наказание. Но одно дело критиковать порядки и даже кричать the fucking system, как некоторые земные активисты, совсем другое — активно бороться с ней, рискуя. Даже столь карманная попытка ее обхода в виде кражи конфет отправила Тилу в Заполярье, что, по меркам покинутого мира, вовсе жесть. За более серьезную кражу отрубают руку? Надо узнать… И вообще, как нарушать закон, если жизнь на этой планете контролируется столь плотно?
За такими размышлениями Макс и коротал время, прерываясь только на обед. Подкрались сумерки, но еще не стемнело. Вдруг пискнуло в цифровом замке входной двери. Он радостно подскочил, намереваясь бежать навстречу, но услышал незнакомые голоса:
— Дом 133, заключенные Тила Бунгельд и Энга Крац. Без замечаний.
Говорила женщина. Похоже, сильно курит или простужена. Вторая, более звонкая и, наверно, более молодая, заявила:
— Я сама зайду-проверю, госпожа инспектор.
Макс голышом выбрался из-под одеяла и ввинтился под койку, где стоял чемодан, занимая место… Едва успел замереть, когда в комнате зажегся свет.
— А вот и замечание, госпожа инспектор. Койка осужденной Крац не убрана. Беспорядок!
Вторая, шагавшая тяжелее, тоже вошла, они вдвоем ходили по домику, открывали шкафы. Больше ничего не обнаружили.
— Я ей устно выпишу выговор. Не из-за чего формуляр пачкать, — решила хриплая и потопала к выходу. — Давай в 134-й, и заканчиваем.
М-да, тюрьма есть тюрьма — вот и шмон подплыл. Странно, что девочки не предупредили его заранее.
— Ты сумел спрятаться под кроватью? Там места же мало! — ахнула Энга, она же осужденная Крац, вернувшись со смены и услышав рассказ о проверке. — Вот же сучки… Шесть дней назад ходили, обычно проверяют не чаще чем раз в месяц… Испугался?
— Конечно! Вдруг у них оружие, и они начали бы меня убивать, приняв за беглого?
— Не бойся! — Энга хмыкнула. — Не убили бы. Тут мужчины дефицит, я тебе говорила. Мы рисковали больше.
— Ты одна? А где Тила?
— Пошла в гости. Нам разрешается, но только до полуночи.
Девушка скинула верхнюю одежду и развернула сверток. Из него пахло кровью.
— Что это?
— Стащила комбинезон из постирочной, взяла самый большой размер. Там нет камер. Но он, к сожалению, грязный. Отстираем, у нас есть машинка. А то, как ни запахиваешься в одеяло, нет-нет да покажешь своего дружка.
Она хихикнула.
— Извини, — смутился Макс.
Еще барышня принесла клочки выделанных оленьих шкур, отбракованных приемкой. Пойдут на сооружение домашних тапочек.
— Вот и займемся, как поужинаем, — сообщила Энга.
— А обвить тебя как вчера? — подкатился Макс.
— Времени хватит, — беззаботно отмахнулась Энга. — Нам с Тилой здесь до осени сидеть.
— Ну, а дальше что? Вы уедете, передав меня другим девушкам как переходящее Красное знамя?
Вряд ли Энга знала про Красное знамя передовиков социалистического труда, но в ответ лишь пожала плечами. Похоже, что размеренная и однообразная жизнь в заключении привила ей привычку не задумываться о будущем.
— Как с тобой поступить, решим, — сообщила. — Мы сейчас с Тилой сильно рискуем, укрывая тебя. Зато — приключение. В Тремихе мало интересного, мы отрезаны от внешнего мира. Считай, что ты нас развлекаешь.
В отсутствие Тилы обходилось без намеков, что лучшее развлечение без видеороликов Глобы — это шух-шух.
Про отрезанность Энга преувеличила. Через терминал оставался доступ к новостям, документальным роликам, истории, образовательным программам. Мировая сеть отключила лишь увеселительный контент. И это било по привыкшим к нему как по голове кувалдой.
— Я не чип-гик! — уверяла Энга, когда они покончили с ужином, стиркой и строительством тапок. — Никогда не считала себя зависимой, понимала, где реальность, а где мир видео. Но без любимых коротких роликов, без видосов, что скидывают друзья и приятельницы, без сериалов… Как тебе объяснить? Представь, что остался без зрения и слуха! Это мучительно! Особенно вначале.
— А с друзьями, родителями ты можешь общаться через терминал? — спросил Макс.
— Конечно. Но они сразу шлют мне картинки, видео, а я не могу их посмотреть. Только лишившись их, понимаешь, какая часть жизни пропала…
У Макса забрезжила идея.
— Слушай! Когда видео транслируется в чип, тебе не нужен экран терминала, ты смотришь его… как бы внутри себя?
— Не просто смотрю. Я как внутри. Слышу звуки, чувствую запахи, в лицо дует ветер. Могу присесть за стол к участникам сцены, что-то попробовать с их стола. А если гонки на э-карах, а у меня — свой собственный, я могу управлять, обгонять, врезаться… Не по-настоящему, конечно, но все как в жизни. Здесь же остался только плоский экран с плоским изображением и очень тусклым репертуаром.
— А ты можешь скинуть маме или подружке на Большой Земле увиденное твоими глазами?
— Только маме. Подружкам… О чем мне с ними говорить, если я отрезана от всего их интересующего?
— А мама? Она может, например, осмотреть свое жилье и сделать, чтоб у тебя на чипе, ладно — на этом терминале, появилась та же картинка? Иными словами, ты можешь через Глобу видеть мамиными глазами?
— Прямая связь… — Энга на миг задумалась. — Для прямой с мамой не нужно терминала. Терминал — это когда обращаюсь к хранилищам Глобы, мы их называем «тучами», или к самому Глобе с сообщением или просьбой.
Облачные хранилища… Как все похоже, подвел черту Макс и перешел к главному этапу.
— Дорогая! Предлагаю тебе сделать простую вещь. Свяжись с мамой, и пусть твоя мама, не разрывая коннект, посмотрит серию твоего любимого сериала.
— Глоба блокирует развлекательное…
Но Макса трудно было стащить с любимого конька.
— Когда вы сбрасываете друг другу видосы, то, скорее всего, не сам контент, а только ссылку, где этот видос хранится в туче. Ты получаешь из тучи файл… Не знаешь такого слова? Если просто, то некий объем информации, содержащий этот ролик. Искусственный интеллект, надо понимать, зарезал возможность такого обращения. С мамой ты получаешь потоковую информацию, а не единый кусок. Что воспринимает она — почувствуешь и ты. По крайней мере, я надеюсь.
— Откуда ты это знаешь? — поразилась Энга. — Ведь всего сутки в нашем мире, даже чипа нет!
— А давай попробуем, — не отстал Максим. — Может, все мои потуги — сплошная ерунда. Будешь смеяться над попыткой обмануть Глобу.
Она закрыла глаза. Повинуясь порыву, Макс подхватил девушку на руки, сел на стул, посадил себе на колени. Она обвила его рукой.