– Теперь должна двойную цену. В следующий раз позволю хламу выбить тебе мозги, а потом спрошу – спасать или нет.
Она одновременно улыбнулась, сморщилась, поджала губы, надула щеки и вылупила глаза. Физиогномический датчик в моих линзах зашкаливал, но я так и не понял собирается ли она платить.
– Приближаемся.
Допники в глазах информировали о прибытии в пункт назначения.
– А как тормозить, когда падаешь? – барахталась она.
– Хватайся за что угодно. Приземляйся, перебирая ногами, подключая утяжелители.
– Как цапля садится на речную гладь… А что такое утяжелители?
Она точно несла какую-то чушь. «Цапля», «речная гладь», «Господи» – я понятия не имел на каком языке она разговаривает и почему не пользуется утяжелителями в обуви.
Девчонка вцепилась в меня, когда наши ноги коснулись бетонного пола. Я пробежал примерно десяток метров, схватился для верности за столб, затормозил. Посадка получилась мягкой, но девчонка все равно упала на колени и начала кашлять.
– Это потому, что без экрана и кислородной маски, – кивнул я на её странную белую одежду.
– Что тебе известно про ЗАСЛОН?! – перевела она тему разговора, а я только собирался поискать запасной дыхательный фильтр, но ей было важнее поболтать. – Отвечай! – вскочив на ноги, она вытянула меч, прицелившись в шланг фильтрации углекислого газа.
– Или что?
– Или я тебя прикончу!
– Чего ты вообще ко мне прицепилась? Плати и проваливай. Я тебе не друг. Не напарник по шахте. – Постаравшись, я произнёс последнюю фразу максимально эмоционально, – я тебе никто!
– Ты «душа». Тебя ведь Соул зовут? Это означает «душа».
– Это означает «Стандартный Онтогенез Улучшенного Люда». Имя моего друга Тэо в переводе «Тепло-энергетический Онтогенез». Нико была – «Нейтрально Инертный Кадастровый Онтогенез».
– Онтогенез не может быть стандартным, Соул. Развитие живого организма индивидуально. В этом его смысл.
– ИИ позволяет нам быть индивидуальными. Й-А вплетен третей био-цифровой спиралью в ТНК. Мы все онтогенезы. Уникальные и свободные, – обучал я девчонку, словно свеже вылупившийся из капсулы онтогенез.
Отвернувшись, я забрался на торчащую арматуру барьера, готовый уйти первым, если она не собирается отлипать и платить.
– Стой! – схватила она за рукав, – ты приснился мне, Соул! Я знала, что найду тебя на той свалке! Знала, когда мы встретимся и где!
– И зачем я тебе… снился?
– Ты знаешь зачем! Ты тоже видишь странное, – кивнула она на свой окровавленный рукав. – Ты знаешь, что это! И не ври! Ты знаешь… ты давно искал меня, чтобы получить ответы.
– Для ответа неплохо бы задать вопрос.
– У тебя их тысячи, Соул. Пытливые умы не ведают покоя. Я знаю…
– Ты слишком много знаешь обо мне, и ничего о мире. Откуда ты?
– Я… покажу. Но перестань мне врать, что не знаешь.
– Не знаю! – закричал я, и почему-то скрючился в шесть погибелей.
Наверное, ту же боль почувствует Тэо, если я попробую распрямить его руку-пружину.
Я врал ей, ощущая неподдающуюся классификации боль. Если верить в существование души, то эти страдания во мне принадлежали ей.
– Не знаю… Я просто… это бред… Это всё последствия… какого-нибудь вируса…
– Говори! Что за бред?
– Каждый раз закрывая глаза я вижу… окровавленную эмблему с этим словом «ЗАСЛОН». И розовую воду, что струится по моей руке. Я не понимаю, где нахожусь? Не понимаю, что происходит. Но тебя там нет. В этом сне я всегда один.
– Есть, Соул… я тоже там есть.
Помедлив, я сделал шаг назад, спрыгивая с арматуры. Она могла бы больше не держать, но ее рука продолжала сжимать моё запястье.
– Хочешь узнать ответ, Соул? Хочешь понять, что происходит в твоем сне? Для этого я тебя искала! Чтобы объяснить.
– Неслыханный альтруизм. Нико умерла, потому что хитрая девчонка обманом выпросила себе вторые перчатки. А ты рисковала, чтобы просто так объяснить мне сон? Ты что голограмма сонника из еженедельной рассылки спама?
– Это не альтруизм.
– Естественно, – обрадовался я, что не повёлся. – И что тебе нужно?
– Ты узнаешь правду про нашивку из своего сна взамен на помощь. Нужно отключить программу, которую украли ЭГО. Одна я не справлюсь.
– Я не ученый и не программист. Я выживальщик.
– Уверена, что в глубине души ты немного учёный, и немного программист. Не говори, что ни разу не изобретал.
– Мой предел – механические муравьи на ядерном реакторе. Хорошо идут на э-базаре.
– Интересный выбор. А почему муравьи?
– Они социальны… и отвлекают. Не понимают, что заперты в контролируемом муравейнике. Что за программа? Которую я должен помочь уничтожить.
– Её украли ЭГО. Те, кто гнались за мной, тоже работают на них. Кучка воров, предателей и шантажистов. Они даже не поняли, что попало им в руки! Какая сила!
– Как её отключить?
–Уверена, – подбирала она слова, – подойдёт ударный метод.
– Ударной волной?
– Ударом меча. Ты согласен?
Я кивнул. Знал, что расплата за решение еще настигнет, но не жалел, что согласился. Что-то иное во мне давало ответ, и оно поступило бы также всякий раз.
Девчонка отвернулась и пошла по серой пыли пустующего многие века паркинга. Из-под её обуви даже пыль не вздымалась. Она подобрала кусок верёвки, подвязывая метровой длины волосы в хвост.
– Радиоактивно, – подошел я, срывая заряженный обрывок веревки. – Здесь все фонит. Посмотри, – вытянул я перчатку, – что видишь?
– Руины. Серый цвет. Нет воздуха. Дышу сухой грязью, парящей в облегченной гравитации.
– Заодно рискуешь вдохнуть бруцеллёз.
– Это же бактерия.
– Аэрозольного типа. Новый писк болезнетворной опасности. Держи, – достал я из карманной капсулы запасной назальный фильтр. – Прижми. Перестанешь кашлять.
– Спасибо.
– Не спасибо, а два очка в соцку скинешь.
– Для чего ты копишь очки?
– Чтобы прикупить райского рая. В гик-вселенной. Там всё обман, но мне плевать. В любом обмане лучше, чем в этой долбанной реальности.
– А разве бывает реальность лучше обмана?
– Была, но сдохла. Остались разметавшиеся по стенкам ошмётки, которыми мы дышим.
– Словно кошка Шредингера, которой не повезло.
– Ты начинаешь улавливать суть.
Я удивился, что она говорит о кошке Шредингера. Именно так я себя и чувствовал, той самой кошкой, которой не посчастливилось оказаться на смертельном пути квантового раздвоения.
– Если здесь сдохла, значит где-то эта кошка еще жива, – произнесла девчонка, – где-то, может быть, еще ползают не механические муравьи.
Серую жижу осветили всполохи молний. Я рассмотрел среди зигзагов два лица.
– Что происходит? – вжалась она в обрушенную подпорку с веером арматуры.
– Кажется, я знал вон того с оторванным носом. Он участвовал в чело-боях. Это прощание Й-А с теми, кто ушел.
– С умершими?
– Внутри нас цифровые био-клетки. Никто не знает, что происходит после. Я верю, что они нашли свой рай в Агапэ вселенной.
– Агапэ… – повторила она после чего разбежалась и прыгнула с пятидесятого этажа, балансируя в потоках медленного падения.
Когда я наблюдал за механическими букашками, представлял себя их интеллект. Я запускал начальный алгоритм сознания и отпускал, предоставляя миллионы шансов сделать выбор. Свободный выбор внутри ограниченного муравейников круглого куба. Я не знал, понимают ли муравьи свою природу? Понимают ли ограниченность мира, который считают свободным? Совершают ли выбор или существуют в блаженном неведении, управляемые высшим разумом их создателя?
Я даже не понимал себя, хоть и считался высшим био-разумом на планете.
Встретив незнакомку с мечом, которая знала мое имя, знала про нашивку и сон, я представил себя муравьем с начальным интеллектом. Прежде никто не волновал меня (в научном смысле слова) так же, как она. Я не был влюблен. Такой примитивизм мне не понятен. Я чувствовал совсем иное, напоминающее закон физики, что мне никак не удавалось обличить в слова.
Оттолкнувшись, я прыгнул следом. В полёте срезал капюшон с экранированного комбинезона. У меня был шлем. Капюшон не использовал. Протянул его девчонке. Помня, что случилось с Нико, я не хотел, чтобы она померла раньше, чем предоставит мне ответы. Или оплату. Ну или волосы, которые я выгодно загоню на э-базаре. А если ничего из этого не произойдет, побуду рядом с ней, вспоминая физику.
– Через двадцать минут падения границы поселений. Затяни туже, – кивнул я на капюшон, – и не привлекай внимания. За шевелюру тебя не побрезгуют сначала прикончить, а потом уж обрить.
Оказавшись на ногах, я стянул с нее белую куртку, извалял хорошенько в грязи и вернул обратно. Заметил, что рана на предплечье начала воспаляться.
– Нужно раздобыть антисептик и экранирование.
Обогнув меня, она побежала к сливной яме. Я рассмотрел на дне несколько куч. Лохмотья ткани и кости, по которым ползали шестиглавые косиножки. Они впрыскивали растворители органических и неорганических веществ в мертвых. Кажется, это были останки парочки чело-бойцов, одного из которых я опознал в лике молний.
– Чистильщики.
– Что они делают?
– Прибирают.
Двое Дезов в жёлтых плащах замерли на другой стороне канавы, уставившись на останки и работающих с ними чистильщиков.
Я не понял, почему девчонку беспокоят чьи-то иссушенные кости:
– Ты уверена, что не Дез? Похожа на жёлтых. Только болтаешь.
– Нет… нет… Меня Лона зовут.
– Лона? Ты тоже онтогенез? Как переводится?
– Просто Лона.
Она отошла от ямы, когда чистильщики принялись к расправе над распылением костей. Белый пепел смешивался с сухостоем пыли, поднимаемым лапками косиножек.
– Идём, если не хочешь забить дыхательный фильтр костной тканью. Ты как будто первый раз застала уличную чистку. – не переставал я удивляться ее реакции на происходящую обыденность.
– Раньше виделось иначе. Каким-то всё было… бездушным.