Из сражения при Доггер-банке Кальдер извлек очень важный опыт, за который было заплачено слишком дорогой ценой.
Если раньше линейные корабли сходились на дистанцию в один кабельтов, ибо проломить ядром трехфутовую стену мореного дуба или сосны с более дальней дистанции являлось невозможным, то сейчас такое сближение уже становилось смертельно опасным.
Все четыре корабля его эскадры потопили самодвижущимися минами с обычного в бою близкого расстояния. Потому найти противоядие этому оружию оказалось невозможным.
Оставалось только одно — ни в коем случае не сближаться с русскими паровыми линкорами на ружейный выстрел, дабы уберечь себя от пуска мины, что разламывает взрывом даже очень крепкий корпус.
— Гони! Чтоб дорога горела под колесами!
Адмирал уселся в карету, возничий свистнул кнутом, и упряжка из четырех коней резво рванула вперед. Адмирал же откинулся на подушки и остался наедине со своими мыслями, прямо скажем, невеселыми.
Англии требуется новый флот!
Огромные эскадры плавучих крепостей превратились в никуда не годный хлам, неспособный противостоять новым русским кораблям. Века парусов уходят в прошлое, пар пришел им на замену.
Вот только как об этом скажешь лордам Адмиралтейства? Но и молчать нельзя!
Потому-то карета и мчалась на бешеной скорости в Лондон, где адмирал надеялся встретиться с премьер-министром, с которым в прошлые времена они изволили даже тепло общаться.
Следовало торопиться. Кальдер уже знал, что русские высадили десант на Остров, а потому к утру все его линейные корабли, отремонтированные на скорую руку этой ночью, должны выйти в море и уничтожить десантную флотилию. Любое промедление уже опасно, ведь речь идет о спасении Англии!
Мэдстоун
— Герцогиня Жанна так прекрасна, что я решил вечно служить за один ее поцелуй…
Старый сержант закатил глаза, припоминая тот день, но никто из горцев не засмеялся. Герцог Александр Гордон, граф Хантли, как и его красавица жена, пользовался у хайлендеров уважением — клан Гордонов сто лет назад поддерживал католиков-якобитов, выступая за независимость Шотландии, — потому-то англичане и запретили горцам носить килты. И лишь сравнительно недавно, когда потребовались войска для войны с Францией, Лондон пошел на уступки.
В горах Каледонии мало земли и пастбищ для овец, но много здоровых парней, что готовы воевать хоть против черта, лишь бы иметь возможность помочь семье, а значит, и роду — клану.
Англичане не скупились на оплату наемников, к тому же и сами шотландские лорды, стремясь заполучить воинскую силу, активно проводили вербовку. Жена Гордона даже ездила по ярмаркам в форме полка мужа и каждого записавшегося в полк горца награждала поцелуем…
— А служить пожизненно не страшно, гораздо хуже лишиться ласкового взгляда миледи!
— Это так, я бы сам…
Однако не успел разговор среди хайлендеров угаснуть, как в английском лагере началась нездоровая суета. Солдаты суматошно забегали, появились орудийные упряжки, задули в трубы горнисты.
Вскоре из раздававшихся повсюду криков шотландцы узнали много интересного, и пересуды среди них возобновились с такой горячностью, будто они все стали уроженцами знойной Андалузии.
— Хана любителям пудинга, русские и французы их раздавят, а с севера подойдут наши!
— А я бы не прочь такого дождаться, нам-то хуже не будет!
— Еще чего, опасаться, у нас и у русских один крест — Андреевский! Так что вряд ли в беде нас оставят.
Пересуды умолкли мгновенно, стоило раздастся густому басу уважаемого всеми майора:
— Молчать, парни! Нечего языками здесь трепать. Нам бы только ружья обратно получить, а там посмотрим…
Булонь
— Где же вы так бились?!
Петр смотрел на медленно вползающие в гавань броненосцы. В глаза сразу бросился их чрезвычайно потрепанный вид, стенки казематов были повреждены, на многих железных пластинах виднелись вмятины.
Краска была содрана целыми кусками, превращена в лохмотья, словно по броне отчаянно колотили огромными кувалдами. На одном из кораблей отсутствовала задняя труба, на двух кожуха были в пробоинах.
Приглядевшись, Петр также заметил, что серьезно пострадали только три корабля — флагманский «Тур» и идущие за ним в кильватере «Зубр» и «Бизон». «Як» и «Бык» имели более презентабельный и даже щеголеватый вид, хотя было видно, как на них суетятся матросы, наскоро ремонтируя повреждения.
Тяжело скользя по воде, флагман контр-адмирала Грейга подошел к пристани и зашвартовался.
— Крепко помяли вам, ребята, бока! — в сочувствующем голосе Петра сожаления не слышалось, а лишь одна ликующая радость. Логика проста — если броненосцы пришли в столь «жеванном» виде, то, значит, линейная эскадра адмирала Сент-Вицента оказалась в Портсмуте, как и доложили еще вчера посланные туда для разведки капитаны миноносцев.
Ну а каков итог боя — предстояло узнать, но уже по лихорадочной суете матросов Петр догадался, что урон противнику нанесен не просто большой, а колоссальный.
Да и не могло быть иначе! Ибо даже в той, реальной, истории «Мерримак» творил с деревянными кораблями северян все, что душе только вздумается, пока не напоролся на еще более мощно бронированный «Монитор». А тут было послано пять кораблей, целая эскадра, и все намного более опасные, нежели первый броненосец Конфедерации…
— Ваше императорское величество, в море вырвалось лишь восемь британских линкоров и несколько мелких судов! Остальные нами потоплены в гавани и на рейде либо сожжены или сами выбросились на берег!
— Наши потери?
— Незначительны, государь. Пострадало три десятка нижних чинов, семеро из которых умерли, ранены два офицера.
— Благодарю вас за службу, адмирал!
Петр сграбастал Грейга в свои объятия, порывисто прижал к груди. Честно признаться, он рассчитывал на более скромный результат боя, но действительность превзошла все его ожидания.
— Жалую вас орденом Святого великомученика и победоносца Георгия третьего класса! Вы достойный сын своего отца! Всех отличившихся немедленно представить к наградам. Хотя…
Петр сделал вид, что задумался. Он немного потянул время и лишь потом решительно закончил:
— Наградить всех, кто участвовал в этом бою, особой медалью! Командам выбрать по два нижних чина, наиболее достойных знака отличия ордена Святого Георгия. Остальных старшин и матросов к Александровским медальонам представить немедля!
Петр искоса посмотрел на Грейга, по лицу которого неожиданно расплылись красные пятна. Милости просыпались золотым дождем, а вот адмирал почему-то их застыдился. Сообразив, что к чему, Петр спросил молодого моряка прямо в лоб:
— Алексей Самуилович, а что, все погибшие английские линкоры разбиты огнем только ваших пушек? Командор Лисянский со своих миноносцев пуски торпед не делал?
Лицо Грейга за секунду покрылось багровой краской. Контр-адмирал отвел взгляд в сторону, но потом посмотрел прямо в глаза императора. Горделиво вздернув подбородок, твердо заговорил:
— Произведено четырнадцать пусков торпед, ваше величество, все они достигли цели. Но две торпеды не взорвались, и с миноносцев был произведен повторный пуск. От огня артиллерии моих броненосцев, государь, взорвалось только пять кораблей, еще два выбросились на берег. Остальные добиты именно миноносцами!
Адмирал побагровел еще больше, хотя Петр посчитал, что покраснеть больше невозможно. Было видно, что молодого человека мучает невыносимый, болезненный для самолюбия стыд.
«Вот так тебе и надо, голубчик! Понимаю, что ляпнул в горячке, не остывши от победы, но нельзя же так. Не дело одному себе лавры победителя присваивать, делиться нужно!»
Злые мысли бежали одна за другой, но Петр сохранял невозмутимость. Да и в умысле дурном Грейга не подозревал — тот, как и отец, всегда отличался щепетильной честностью.
— Ваше императорское величество!
Адмирал шагнул вперед, вытянулся, словно новобранец перед маститым боцманом. Горящие болью глаза уставились в Петра так, словно хотели прожечь на нем мундир.
— Государь, я не достоин столь высокой награды! Это был не бой, а избиение, нашим броненосцам ничего не угрожало. Зато миноносцы действовали отважно, их команды понесли куда большие потери, «Пуму» довели до Дюнкерка на буксире. Командор Лисянский весьма достоин своей доблестью быть георгиевским кавалером, как и другие его храбрые офицеры и нижние чины! Прошу вас, ваше императорское величество, принять во внимание мою нижайшую просьбу и удовлетворить сей рапорт!
— Хорошо, я поставлю этот вопрос перед Думой, — покладисто согласился Петр, прекрасно зная, что Совет георгиевских кавалеров всегда шел ему навстречу в таких награждениях. А вот большой белый крест Грейгу следовало оставить — чистейшей воды политическое решение. Теперь молодой адмирал будет считать себя настолько обязанным, из кожи вон вылезет, чтобы исполнить любой приказ. Так что можно было прямо сейчас обратиться к тому с маленькой просьбой…
Дувр
— Силища какая! — восторженно пробормотал молодой гусар, оглядывая забитую баржами, пароходами, галерами и прочими посудинами, коим он даже не мог дать названия, гавань Дувра.
Мимо Дениса строем прошагали морские пехотинцы, чуть раскачиваясь, как свойственно всем «водоплавающим», и он приветственно поднес ладонь к цветной фуражке.
Теперь, после того как он утром увидел, как воюют эти парни, Давыдов стал относиться к ним с большим почтением, хотя по-прежнему считал, что весь цвет русской армии собран в кавалерии, а именно в гусарах. Правда, внутренний голос с некоторой ехидцей напомнил юному поэту про любимое болото кулика, но усилием воли гусар подавил в себе сомнения, картинно положив руку на вычурный эфес сабли.
— Денис, голубчик!
Давыдов сразу бросился на зов князя Багратиона, который стал его кумиром. Еще бы — генерал был увенчан славой, на его шее покоился большой белый крест, какой в русской армии имело всего пять человек, а на весь флот приходился вообще один кавалер.