От хладнокровия, с которым Бенедикт произнес эти слова, Лилит захотелось врезать кулаком прямо ему в нос. Или в живот. Или пониже и побольнее. Да, конечно, именно такую романтику она имела в виду. Веселье вдвоем без каких-либо обязательств, и не дай бог они привяжутся друг к другу. Впрочем, на что она могла еще рассчитывать?
– Ну ладно, не будем ссориться на первой же встрече. Я пойду, – сказала она, поцеловала Бенедикта в щеку (не уходить же обиженной) и поехала домой.
По дороге обратно к остывшему семейному очагу (благо по прямой ветке – хватит времени всё спокойно обдумать) Лилит уже не тревожили ни муки совести, ни сомнения. Тело в черном мешке – о нем она даже не вспомнила, словно оно померещилось ей много лет назад. После встречи с Бенедиктом старая, усталая Лилит уступила место новой, с новым взглядом на вещи. Она еще не переспала с англичанином, но – чего уж лукавить – дело к этому шло.
Пять лет назад она пожаловалась другу детства на отсутствие физической и духовной близости между ней и мистером Ч. Друг услышал в ее жалобе призыв к действию: навалился на нее со словами: «Вообще-то ты мне давно нравилась». Лилит возмущенно от него отбилась, измена казалась ей тогда чем-то неприемлемым, страшным, сродни падению в глубокий склизкий колодец. А новая Лилит была словно вообще не замужем.
Чувство нерасторжимости союза с мистером Ч. окончательно перегорело в ее сердце, и на его месте теперь синел шрам, неровный, бугристый, как после ампутации. Подобно человеку, потерявшему ногу или руку, но продолжающему жить, Лилит по-прежнему встречалась с мистером Ч. на кухне, смотрела вместе с ним телевизор, стирала его одежду, убирала за ним и ждала его, чтобы позвонить сыну по скайпу. Но отсутствие близости уже не волновало ее. Нельзя воскресить то, что умерло, во всяком случае, в этом мире: утрату можно только оплакать.
Еще весной она устроила поминки по любви и похоронила свое обручальное кольцо в прикроватной тумбочке, под упаковками презервативов с истекшим сроком годности. Презервативы она решила сохранить – как увядший букет в память о лете. Смех сквозь слезы.
Поезд выехал на поверхность. Телефон звякнул. Только бы не муж, обеспокоенный ее долгим отсутствием! Временами, когда ее не было дома, мистер Ч. вдруг начинал ей названивать, спрашивать, где у них хранится хлеб, слать забавные – по его мнению – фотографии кошек на заборе, то есть проявлять готовность к общению. Эта готовность пропадала, как только она возвращалась к нему под бок. «Мам, с тобой всё в порядке?» Сообщение было от сына. Дальше следовала голосовая запись. Лилит нажала на нее и услышала дорогой и уже такой серьезный, заботливый голос. «Отец сказал, что у тебя подруга покончила с собой. Я ее знал? Ты там это, постарайся не расстраиваться. Ты на всё чувствительно реагируешь, а тут такое. [Пауза.] Если хочешь поговорить, позвони. Я тебя люблю. Больше, чем собак. Ха-ха. Шучу. До скорого». Лилит мысленно прижала сына к себе. Как же я по тебе соскучилась!
Чувство вины. Ну почему оно преследует женщину, когда та всего-навсего хочет большего? Не останавливается на достигнутом. Не удовлетворяется тем, что уже имеет. Меняется. Растет. Обнаруживает новые потребности. Разочаровывается. Ищет новой любви или продолжения старой. А если продолжение невозможно, а целоваться так хочется? Целовать мистера Ч. в губы, даже ходить с ним под руку уже немыслимо. И что теперь? Она неблагодарная самка? Анна Каренина, бросившая безобидного мужа ради животного влечения?
«Не подруга, а соседка подруги, – начала она писать ответ. – Но подруга в шоке, я ездила ее утешать. Сейчас еду домой, за меня не беспокойся. Как учеба? Береги себя. Обнимаю».
Врать сыну было неприятно, и в этом вранье Лилит винила мистера Ч. Это он вынудил ее зарегистрироваться на том проклятом сайте. Это из-за него ее потянуло обниматься с малознакомыми людьми, готовыми бросить ее в любую минуту. Из-за него она теперь соврала не только ему, мистеру Ч., но и сыну, ни в чем не повинному ребенку. Ее мальчик… Хороший, добрый, немного медлительный, не такой живчик, как его отец. И лицом – вылитая Лилит. Сложно ему будет учиться на адвоката, он слишком добрый. Ничего, пусть закаляется. Вырабатывает цинизм и безразличие. С ними в этой жизни легче.
Дома всё было тихо. Мистер Ч. спал на диване в гостиной. Лилит выключила телевизор, заперла дверь в сад, прибрала немного на кухне (заваленный грязной посудой и пустыми бутылками обеденный стол буду разбирать уже завтра) и поднялась к себе в спальню. Разделась, посмотрела на себя в зеркало. Придется делать бразильскую эпиляцию. Он, кстати, так и не написал ей после встречи, но ничего, это он специально выжидает. Не хочет показывать свою заинтересованность. Человек, не любящий играть в игры. Смешно. Лилит повертелась перед зеркалом, потом натянула пижаму и легла. Думая о том, где еще ей придется отшелушить, отбелить, подкрасить и подмазать, она поворочалась и заснула.
Специалистку по эпиляции порекомендовала Лилит очередная подруга – на этот раз своя, румынка. «Девушка замечательная, наша, из Бухареста, делает совсем не больно и у себя на дому, а не как в салоне, второпях и втридорога. Скажи ей, что от меня, – сделает на совесть».
И вот Лилит снова в метро. С Бенедиктом они договорились встретиться через неделю после знакомства: он в итоге написал ей на следующий день, ближе к вечеру, чем вызвал у нее ехидную, но удовлетворенную улыбку. До их свидания оставалось два дня: один на эпиляцию, другой – на то, чтобы оправиться после процедуры. Косметолог жила на далекой окраине Лондона, куда метро не дотягивалось и ходили только электрички. И всё равно ее район – Лилит увидела по навигатору – считался частью столицы, несмотря на мелькавшие за окнами электрички луга, водные резервуары, типовые малоэтажки, горы щебня, склады и, самое унылое, свалки металлолома: ободранные, смятые, уложенные штабелями машины, напоминавшие глазеющим из поезда горожанам о бренности всего сущего.
Куда меня занесло, зачем? Лилит попыталась вспомнить аргументы подруги в пользу подпольного салона красоты. Аргумент первый: чище, чем в английских салонах. Аргумент второй: удаляют волосы не просто так, а от души – din inima. Ну раз от души, то назад дороги нет. И вот Лилит уже сидит в чьем-то будуаре, на обычной двуспальной кровати, застеленной поверх одеяла бумажной простыней, на ней – к счастью – одноразовый бумажный халат. Халат топорщится и просматривается насквозь, но она рада, что он есть: в сочетании с бумажной простыней он придает происходящему вид безопасной медицинской процедуры.
Перед Лилит стоит молодая женщина, ее волосы убраны в пучок, брови тонко выщипаны – явная фанатка своего дела. Веселым дискантом она щебечет:
– Да вы не стесняйтесь, я уже столько всего повидала, меня голыми попами и всем остальным не удивишь. Вы же к гинекологу ходите и не стесняетесь, а меня стесняться тем более не надо, внутрь я к вам не лезу.
Лилит всегда очень стеснялась гинекологов, даже женщин, но в Румынии у нее была знакомая врач, к которой она ходила много лет и уже почти перестала нервничать, раздвигая перед ней ноги. А в Лондоне до родов ее осматривала только медсестра, бравшая у нее мазок на раковые клетки: незабываемые пять минут ковыряния влагалищным расширителем и скобления в самом нутре, после чего хотелось забиться в угол и озираться оттуда озлобленными глазами. Ну, спокойно, спокойно, во время родов гораздо больше натерпелась! Студентов приводили смотреть, как у тебя матка раскрылась. Врач-мужчина роды принимал, ушивал тебе промежность. Впрочем, то была благородная миссия – рождение человека. А сейчас? Какой-то подпольный шугаринг. И ради кого?
Словно услышав ее мысли, косметолог, уже приступившая к процедуре, поинтересовалась, застыв на секунду со шпателем в руке:
– И для кого же мы решились на сей приятный сюрприз? Мужу на юбилей или подарок себе к пляжному сезону?
– Да уж какой пляжный сезон, – ответила Лилит, косясь на клейкую жидкость, грозившую капнуть со шпателя ей на ляжку. – В этом году не получилось. Разве что в саду в гамаке позагорать пару часиков.
На секунду задумавшись, стоит ли посвящать жрицу красоты в свои сокровенные тайны, она добавила:
– Для мужа делаю. Хочу его удивить.
– Вы не обижайтесь, – сказала косметолог, продолжая возить шпателем по интимным местам Лилит, – но мне наша общая знакомая по секрету рассказала, к чему именно вы готовитесь. Вы просто молодец! Жизнь коротка, и красота наша женская недолговечна.
От неожиданности Лилит поджала ноги. Зря она рассказала правду. Похвастаться приспичило! Уроженка Андорры всё еще скорбела по соседке, с болтовней о постельных утехах к ней лезть не хотелось. А здесь подвернулось любопытное ухо, жадное до подробностей. Не утерпела. Теперь это уже не просто невинный шугаринг, а шугаринг вперемешку с осуждающим взглядом косметолога. И неважно, что она назвала меня «молодцом». Никто так не осуждает женщину за измену, как другие женщины, тем более когда ты повернута к ним уязвимым местом. Единственный выход – признаться в своей слабости и несовершенстве.
– Да, ой-ой-ой! – заойкала отчасти от боли, отчасти, чтобы ее пожалели, Лилит. – Да, познакомилась, ой, я тут с одним человеком. Ай!
– Фу-фу-фу! – подула издалека на облысевшее место косметолог. – Чуть-чуть больно, но надо потерпеть. Рассказывайте, а на меня не обращайте внимания. Что за человек? Молодой? Красивый? Только скажите, что очень молодой и очень красивый: для старых и некрасивых на эпиляцию ложиться, мне кажется, совершенно излишне.
Лилит не хотелось рассказывать о Бенедикте, лежа голой, с задранными ногами. Тем более что его образ еще не устоялся в ее голове и тяжело поддавался словам. Она еще не решила для себя, какой он: хороший, плохой, красивый, мерзкий? Это покажет будущее, а пока легче поделиться уже отболевшим.
– С мужем мы давно как чужие, – начала она не раз рассказанную историю, первое время нелегко ей дававшуюся, но к этому моменту уже привычную и даже поднадоевшую ей самой. Пора уже добавить новую главу к этой сказке. Чем я, собственно, и занимаюсь. Сказка о спящей царевне, двадцать лет спустя. Злой колдунье можно было не волноваться: жизнь царевны оказалась отравленной не яблоком, а разочарованием в принце. Ай!