К счастью, именно китайский перевод английской колыбельной про звездочку Фей Фей помнила еще со времен субботней китайской школы, но она не стала сознаваться в скудости своего репертуара и перевела разговор на китайскую каллиграфию. Тиффани была в восторге. В конце недели, не найдя, наверное, большого количества желающих менять подгузники и вытирать сопливые носы с перерывом на китайские песенки, она позвонила Фей Фей и поздравила ее с новой работой.
* * *
Странное, однако, ощущение: всю жизнь стремишься слиться с большинством, пытаешься говорить на нарочито разговорном английском, со сленгом, как заправский житель лондонских трущоб, чтобы потом тебя взяли на работу благодаря принадлежности к этническому меньшинству. Все школьные годы Фей Фей скрытничала о своих родителях, не хотела рассказывать учителям, а тем более одноклассникам, чем они занимаются, терпела шутки о своих обедах из китайского бистро. И тут ее просят рассказывать о предках-иммигрантах потенциальным клиентам детсада: мол, это повышает ее «аутентичность» как китаянки.
Миссис Ханг не могла нарадоваться, когда Фей Фей спросила, нет ли у них дома каких-нибудь традиционных китайских украшений типа красных фонариков с бахромой. На следующий день миссис Ханг вернулась из оптового китайского магазина с целым ворохом: новогодними свитками из красной бумаги чуньлянь, декоративными деньгами гуйцянь, фигурками драконов и тигров, вышитыми подвесками с пожеланиями благополучия. Всё это Фей Фей преподнесла, немного стесняясь, Тиффани: та расхвалила дарительницу на утренней летучке и велела освободить один из детских стеллажей специально для «объектов китайской культуры». С условием, что «детки будут с ними свободно играть, развивая тактильные ощущения».
Фей Фей сначала хотела возразить – бумажные обереги, хрупкие и заряженные взрослой символикой, недолго протянут в шаловливых детских руках, – но потом решила плыть по течению. Так к концу первого месяца на новой работе она заняла в иерархии воспитателей детсада почетное место специалиста по экзотическому и экономически востребованному Китаю.
* * *
Франческу Тиффани сразу невзлюбила. Была ли причиной этому ее худоба, о которой Тиффани мечтала, несмотря на многочисленных (но не очень постоянных) поклонников? Или волосы, удачно окрашенные в модный черно-белый, благодаря чему довольно невзрачная француженка выглядела как известная поп-певица? Или ее хобби, которое та гордо обозначила в резюме: честное слово, кто о таком вообще пишет – танцы с обручами?! Тиффани, прочитав резюме Франчески, забила в поисковую строку непривычное слово «хупинг» – и с удивлением узнала о существовании студий, обучающих взрослых и детей вертеть пластиковые кольца.
Со времен детства Тиффани обручи стали куда более привлекательными: они переливались всеми цветами фольги и неона и даже светились изнутри. Тиффани потянуло записаться на пробный урок, но она представила себя вертящей обруч обтянутыми лайкрой бедрами и передумала. «Пусть француженка покрутит у нас в детсаду на дне спорта – не надо будет приглашать аниматора со стороны», – домовито рассудила она и наняла Франческу вести французский (а заодно, раз в неделю, и спорт) у малышей. Ведь за последние два года вместе с ростом числа обеспеченных семей в Лондоне открылись новые детсады – сплошь сады Монтессори, билингвальные с французским языком, сады-студии, детские досуговые клубы, арт-ясли и тому подобные усовершенствованные инкубаторы. Чтобы выгодно отличаться от конкурентов, уроков китайского с Фей Фей, по мнению Тиффани, стало не хватать. Фотографии «черно-белой» Франчески и счастливых карапузов, увлеченно играющих под ее руководством, могли послужить отличной свежей заставкой на сайте детского сада «Новый мир».
* * *
Наступила осень, вторая с момента поступления Фей Фей на новую работу. Постепенно забылись длинные вечера за кассой: автобус проскакивал мимо «Теско», но Фей Фей даже не вспоминала об унылом супермаркете. Теперь ее голова была занята детьми в саду: их характерами, капризами, предпочтениями в играх и еде, именами их привередливых и дотошных родителей. По дороге на работу, глядя в запотевшее окно автобуса, она уже видела перед собой вместо лавчонок и магазинов знакомые глаза. Вот, например, трехлетний Зейн. Его родители, испанка и турок-мусульманин – очень красивая пара, – решили, что Зейну легко даются языки. В результате они попросили Тиффани добавить в пестрый набор языков, уже и так раздававшихся вокруг их черноглазого мальчика, китайский – на случай, если Зейн захочет развивать бизнес в Китае, когда вырастет. Подобная дальновидность смешила Фей Фей, но Зейн ей нравился: в отличие от других детей, слушавших китайские песенки молча и насуплено, он старательно подпевал и быстро запоминал новые слова. Кто знает, подумала Фей Фей однажды, может, Зейн действительно, пойдя по стопам отца, откроет автомобильный салон где-нибудь в Гонконге и женится на китаянке. И будут у него дети – граждане мира, генетический калейдоскоп. Как и полагается в двадцать первом веке. Замечтавшись, Фей Фей чуть не пропустила свою остановку.
– Доброе утро, – сказала она, входя в классную комнату, неестественно тихую в этот ранний час. Игрушки аккуратно покоились на полках, на полу ничего не валялось. Фей Фей не раз ловила себя на мысли, что сад ей нравился больше всего, когда в нем не было шумной оравы детей.
Франческа сидела, как обычно, на детском стульчике (и как она на нем помещается?) у стола посередине комнаты и что-то внимательно разглядывала на своем планшете. На приветствие Фей Фей она не ответила, но в ее ушах были наушники, и на этот раз Фей Фей обижаться не стала. Хотя вообще-то манера француженки пренебрегать простыми правилами вежливости раздражала.
Китайцы тоже не особо улыбчивый народ, но за годы подражания англичанам Фей Фей уже привыкла говорить всем при встрече неизменное «хау а ю?»7 и скалить зубы. Особенно широкой улыбкой она приветствовала Тиффани, а узнав, что у Тиффани есть обожаемая собака-ньюфаундленд, Фей Фей стала осведомляться о том, как поживает ее «малютка».
Франческу все эти тонкости этикета и кадровой политики не интересовали. Она никому не улыбалась, в учительской гардеробной, не стесняясь, раздевалась до белья, облачаясь после работы в пестрые лосины и майки, потом убегала, не попрощавшись, на занятия хупингом. Она подружилась с воспитательницами-испанками, потому что в детстве жила в Испании. У Франчески был бойфренд-диджей родом из Нидерландов, и она периодически ездила на его рейвы в разные города Европы. Каким образом эту «обкуренную» француженку занесло в английский детский сад, Фей Фей понять не могла. Но Тиффани неоднократно использовала Франческу и ее номера с обручами в качестве рекламного трюка в дни открытых дверей («Франческа – главный хит „Нового мира!“» – восклицала она), и Фей Фей оставалось только аплодировать вместе со всеми.
В восемь часов утра все собрались на утреннюю летучку. Летучки проходили в комнате для старших детей, перед старым пианино, на котором раз в неделю мать Тиффани, миссис Томпсон, проводила для маленьких подопечных уроки музыки. Фей Фей пыталась на нем играть, но не смогла, к своей огромной досаде: слишком много времени прошло со времени ее занятий фортепиано. Она подумывала возобновить уроки, но пока не решалась, боясь спровоцировать родителей, напомнив об утраченном «виртуозе» Эндрю.
– Всем доброго понедельника! – поприветствовала свою команду из восьми воспитательниц Тиффани.
Девушки расположились кто на чем: большинство на круглом, в виде зелено-голубого земного шара, паласе, Франческа осталась на своем стульчике. Фей Фей решила было постоять, облокотившись на подоконник (места на паласе не хватило), но ей не хотелось смотреть на Тиффани сверху вниз, и в итоге она уселась рядом с остальными на маленькую табуретку в форме грибочка.
Тиффани продолжила летучку обычным объявлением, сколько детей придет сегодня; было несколько заболевших, поэтому одну из воспитательниц старшей группы решили «перекинуть» в младшую, где всегда находилось, с чем помочь: одни подгузники и бесконечные переодевания описавшихся малышей в сухую одежду могли занять целый день.
Фей Фей вела занятия китайским в обеих группах, но была «прикреплена» к младшей. Помимо собственно занятий китайским, она помогала другим воспитательницам, сопровождала индивидуальные игры по методу Монтессори, подавала завтраки и обеды. С Франческой она пересекалась один раз в день, когда та приходила к малышам проводить урок французского после дневного сна.
Дальше всё было как в тумане, похожем на тот, что застилал в то холодное ноябрьское утро лондонские улицы. Фей Фей, как обычно, провела урок в небольшом закутке за стеллажами. Зейн и его друзья послушно подпели китайским песенкам, посчитали на китайском до десяти, поиграли в игрушечную кухню. Фей Фей всегда возмущали разговоры о необходимости обучения детей домашним делам, особенно кухонным: польза от этих занятий, по ее мнению, была сомнительная. Фей Фей считала (но, конечно, не признавалась в этом Тиффани), что домашние дела настигнут человека рано или поздно, так почему же к ним надо привыкать, когда в этом нет жизненной необходимости? Малыши не подозревали о ее фобиях и продолжали увлеченно мешать сухие макароны в миниатюрных кастрюльках и приправлять ракушки, разложенные по тарелкам, пластмассовыми овощами.
После урока Фей Фей отпустила детей в свободное плавание по классной комнате. До второго завтрака оставалось десять минут. Вернулись в комнату с улицы те малыши, чья очередь была играть утром на свежем воздухе. Стало шумно. Воспитательницы, которых, помимо Фей Фей, оставалось в комнате три (англичанка, помощница менеджера, и две испанки), с трудом успевали следить за норовящими ударить, толкнуть, укусить – обычный утренний зоопарк. В комнату вошла Франческа, ведя за руку орущего мальчика из старшей группы. В общем гаме их никто не заметил, кроме Фей Фей, и потом, в их появлении не было ничего особенного: старших детей часто приводили в «младшую» комнату для разговора или просто так, превентивно, чтобы «переключить» их расшалившийся мозг сменой обстановки.