сех боях делались ставки, иначе жестокая забава теряла половину своей привлекательности.
«Под занавес» Фиц-Стефен снова ошеломляет: «город Лондон породил нескольких [мужей], которые покорили многие королевства и Римскую империю». Что тут можно сказать? Только одно — путеводители нужно писать так, чтобы они вызывали зуд в пятках даже у самых тяжелых на подъем читателей. Если бы Уильям Фиц-Стефен жил в наше время, то, несомненно, стал бы одним из ведущих авторов Dorling Kindersley или Thomas Cook Publishing[70].
P. S. Удивительно, но вероломное убийство столь выдающегося лондонца, вдобавок — убийство архиепископа, совершенное у соборного алтаря, не вызвало никакого протеста у жителей Лондона (во всяком случае, в исторических документах ни о чем подобном не упоминается).
Лондонский мост
Стоя на флорентийском мосту Понте-Веккьо, некоторые британцы вспоминают недобрым словом короля Георга IV (весьма достойного, в общем-то, правителя), при котором Лондон лишился своего знаменитого моста, заложенного в 1176 году. Понте-Веккьо был построен гораздо позже — в 1345 году — и габариты у него совсем другие, можно сказать камерные…
С мостами у Лондона существует мистическая связь, и это неспроста, ведь именно с форта при мосте когда-то начался город. С каждым мостом связаны свои легенды, у каждого моста есть свои фанаты, считающие его наиболее удобным или наиболее живописным, каждый мост хорош сам по себе, а мост Ватерлоо даже увековечили в одноименной картине с Вивьен Ли и Робертом Тейлором в главных ролях.
Первый мост, построенный римлянами, был деревянным. Вообще-то римляне предпочитали дереву камень, поскольку верили, что их империя будет стоять вечно, но при них город не дорос до соответствующего статуса. О мосте из камня первым подумал король Генрих II, в правление которого деревянные мосты через Темзу несколько раз горели. И в 1176 году его Величество повелел выстроить каменный мост.
По сути, строился не мост, а целая улица. При тесноте средневековых городов было бы непозволительной роскошью оставлять пространство моста пустым. Из восьми метров ширины для проезда и прохода оставили четыре, а остальную площадь застроили двумя рядами домов, которые еще и нависали над рекой (люк в полу, открывающийся прямо в реку, это не выдумка авторов детективных романов, а самая что ни на есть историческая реальность). Длина моста составляла двести восемьдесят пять метров, на преодоление которых уходило очень много времени, потому что толчея на мосту была невероятной. Те, кто хотел переправиться на другой берег в комфортных условиях, нанимали лодку, благо от предложений не было отбоя. Арендная плата, получаемая с выстроенных на мосту домов, должна была обеспечивать его содержание — весьма изящное решение. Снимать дом на мосту для проживания было неудобно из-за царившей здесь сутолоки и невыгодно из-за высокой стоимости аренды. А вот торговцам ходившие туда-сюда толпы народу были весьма к месту, да и аренду они спокойно могли потянуть. На первых этажах торговали, а на верхних устраивали склады и жили. Проживание при своем деле было характерной чертой того времени.
Все старинные каменные мосты были каменными только наполовину — сверху, а стояли они на деревянных сваях. Каменную часть опор изящно оформили в виде арок.
Строительство завершилось в 1209 году. В хрониках не упоминается о торжественной церемонии открытия, но можно предположить, что в часовне Святого Фомы Кентерберийского, возведенной посередине моста, состоялась торжественная служба — надо же было испросить у покровителя города благословения для столь важной постройки. Часовня, о которой идет речь, размерами и убранством превосходила многие церкви. Генрих II построил ее в знак раскаяния по поводу инспирированного им убийства своего бывшего друга и советника.
Клод де Йонг. Вид на Лондонский мост. 1632
С одной стороны, расположение часовни посреди моста выделяло ее из числа других храмов, а с другой — создавало на тесном мосту дополнительные неудобства в виде многочисленных паломников, а также горожан, желавших обратиться к святому именно отсюда. Считалось, что все просьбы, высказанные в Часовне на Мосту, непременно дойдут по назначению, а дополнительной гарантией служило совершение трех добродетельных поступков до молитвы. С этим проблем не возникало, поскольку у часовни постоянно толпились нищие. Дай троим по пенни — и условие выполнено. Нищих в Лондоне, как и в других крупных средневековых городах, было много. Принято считать, что нищенством занимались около пяти процентов населения. Разумеется, столь многолюдный промысел не мог оставаться неорганизованным — нищие объединялись в братство-гильдию, глава которой распределял их по городу, следил за порядком и контактировал с городскими властями.
В правление короля-реформатора Генриха VIII часовня была закрыта. «Добрый король Генри» считал Бекета не святым, а изменником, что и попытался доказать при помощи суда над покойным. Однако, несмотря на то что все связанное со святым Фомой было изъято из церковного обихода, в народе его продолжали почитать. А в 1970 году на кладбище собора Святого Павла Томасу Бекету установили памятник.
Большинство построек на мосту были деревянными, так что огонь продолжал создавать проблемы, но теперь после пожара хотя бы не требовалось отстраивать заново сам мост. После Великого пожара 1666 года мосту попытались придать гармоничный вид, выстроив все здания по единому канону (о том, как он выглядел незадолго до пожара, можно судить по картине голландского художника Клода де Йонга «Вид на Лондонский мост», написанной в 1632 году и ныне хранящейся в Йельском центре британского искусства). Для прохода особо крупных судов между двумя опорами устроили подъемную часть, которая, впрочем, использовалась крайне редко.
Многочисленные опоры служили своеобразными дамбами, ввиду чего разница уровня воды на противоположных сторонах моста могла доходить чуть ли не до двух метров. Это приводило к образованию бурного течения между опорами и вокруг них. Для того чтобы провести лодку под мостом между опор, требовались сила и опыт. Отсюда родилась поговорка: «Умные ходят по мосту, а дураки — под ним».
В 1579 году на Лондонском мосту собрали четырехэтажный дом, привезенный из Голландии. Этот шедевр столярного искусства, известный под названием Nonsuch House[71], возвели с помощью одних лишь деревянных колышков, без единого гвоздя. Дом перегораживал мост, а для проезда в нем была устроена арка. Наружная резьба и четыре угловые башни с позолоченными верхушками луковичных куполов придавали дому вид дворца.
Памятник Томасу Бекету в Лондоне
До 1750 года, когда открылся Вестминстерский мост, Лондонский мост был единственным в большом городе. В наше время решительно невозможно представить, что когда-то Лондон обходился одним мостом (и снующими возле него лодками). Но так и было. В современном Лондоне более трех десятков мостов, и принято считать, что для пущего удобства их должно быть больше.
Все постройки на Лондонском мосту были снесены к 1761 году, а в 1831 году снесли и сам мост, поскольку рядом с ним был построен новый. Многие из тех, кто наблюдал за сносом, повторяли про себя (а может, и вслух) известную песенку:
Лондонский мост падает,
Падает, падает.
Лондонский мост падает,
Моя милая леди.
Большой пожар 1212 года
«В этом [1212] году был Большой пожар в Саутворке, и он сжег церковь Святой Марии, а также Мост с часовней и большую часть города», — сообщает «Книга древних законов», историческая хроника, составленная в 1274 году. Этот пожар вошел в историю как «Большой пожар 1212 года» или «Великий Саутворкский пожар». Благодаря тому что пожар возник за рекой[72], он не стал Великим Лондонским пожаром, однако большинство строений на новом каменном мосту сгорели, в том числе и часовня Святого Фомы.
Незадолго до пожара, в правление Генриха II, Саутворк, бывший прежде самостоятельным королевским городом, стал частью Лондона. Это приобретение обошлось Лондону в тысячу марок[73].
Сгоревшая в Саутворке церковь Святой Марии над Рекой была сердцем женского монастыря с интересной историей основания. В незапамятные времена, задолго до норманнского нашествия, жил-был некий лодочник, у которого была дочь по имени Мэри. После смерти отца Мэри унаследовала лодку и продолжила семейное дело. Из денег, полученных за перевоз, она брала малую толику на скромное пропитание и прочие нужды, а основную часть откладывала для того, чтобы когда-нибудь основать монастырь на том месте, где стоял ее дом. Можно предположить, что отец Мэри владел не лодкой, а большим паромом, потому что по прошествии некоторых лет Мэри смогла скопить нужную сумму. Изначально монастырь был женским, но позже стал мужским.
Богоматерь Саутворкская считалась покровительницей женщин и дарительницей потомства, поэтому бесплодные женщины стекались в церковь Святой Марии над Рекой со всего города. Согласно поверью, Святая Дева особенно благоволила тем, кто приплывал к ней на лодке и, подобно основательнице монастыря, греб самостоятельно. С учетом того, что ширина Темзы здесь составляет около девятисот футов, женщинам приходилось изрядно потрудиться.
Пожар привел к ужесточению противопожарных правил. В первую очередь в Лондоне запретили крыть дома соломой и тростником — только черепица или, как вариант, черепица над дощатой крышей. Черепица стоила недешево, и сразу заменить ею солому могли далеко не все домовладельцы, потому было принято компромиссное решение, допускающее «оштукатуривание» соломенных крыш глиной. Также запретили строить деревянные дома вплотную к каменным, а те, что были построены ранее, начали сносить. Впоследствии после каждого большого пожара вводили очередное противопожарное новшество. Домовладельцы, не соблюдавшие установленных правил — противопожарных, санитарных и прочих, могли быть привлечены к суду по обвинению в причинении вреда (de parvo nocumento) и оштрафованы на крупную сумму. В случае неуплаты штрафа или же при злостном несоблюдении правил недвижимость подлежала конфискации. Городские власти всегда были не прочь получить круглую сумму или же прибрать к рукам очередное здание, так что надзор за соблюдением правил был довольно строгим. Но тем не менее возле каменных строений продолжали появляться лачуги и деревянные торговые павильоны, нечистоты то и дело выплескивались на улицы, а вокруг рынков стояло такое амбре, что непривычный человек мог бы и в обморок упасть. Знаете, откуда пошел «аристократический» обычай надушивать платки? С давних-предавних времен, когда без ароматизированного фильтра нельзя было пройти по улице.