димость деятельности», запретив работу в крайне непопулярное у горожан позднее время. К слову будь сказано, подобный запрет содержался еще в Liber Albus[163] (1419), первом своде английского общего права[164], составленном городским клерком Лондона Джоном Карпентером. После того, как вечером звонили в колокола (летом в девять часов, зимой раньше, вскоре после наступления темноты), запрещалось хождение по улицам и нахождение в общественных заведениях.
Великий лондонский пожар
«Джейн разбудила нас в третьем часу ночи и сказала, что в Сити виден огромный пожар, — написал Сэмюэл Пипс в воскресенье 2 сентября 1666 года. — Я встал, набросил на себя халат и подошел к окну… подобных пожаров я прежде не видел и потому счел его небольшим и снова лег спать. Около семи часов я встал… посмотрел в окно и увидел, что пожар нисколько не распространился, а даже словно бы отдалился… Но тут опять вошла Джейн и сказала, что, по слухам, за ночь сгорели триста домов и сейчас горит вся Фиш-стрит возле Лондонского моста. Я быстро оделся, пошел в Тауэр и… поднялся на холм — дома горели по обеим сторонам моста, как с моей стороны, так и с противоположной… Все пытались спасти свое добро, бросая вещи в реку или на баржи. Многие не покидали свои дома до тех пор, пока огонь не начинал лизать им одежду, и лишь тогда эти несчастные бросались к лодкам или просто спускались к воде… За тот час, пока я стоял на месте и наблюдал за пожаром, ни один человек не попытался тушить огонь — все только и занимались спасением своего имущества или самих себя, а огню предоставили полную свободу. Увидев, что огонь добрался до Стилярда [район близ Темзы, в котором жили иностранные купцы] и разыгравшийся ветер гонит его в Сити, а также и то, что после столь продолжительной засухи мгновенно вспыхивает все, вплоть до камней… я отправился… в Уайт-холл, в часовню, где меня тотчас же окружили придворные, которым я рассказал все подробно. Они ужаснулись и доложили королю; меня вызвали, и я рассказал королю и герцогу Йоркскому обо всем увиденном, добавив к этому, что пока Его величество не прикажет сносить дома, распространение пожара остановить не удастся… Король велел мне отправиться к лорд-мэру и передать приказ сносить все дома, которым угрожает огонь».
Снос строений был главной противопожарной мерой того времени — дома растаскивались на части при помощи длинных палок с крючьями. Пожар 1666 года стал Великим из-за нерешительности лорд-мэра Томаса Бладворта, который приступил к сносу только после получения королевского приказа. Пипс характеризует Бладворта как глупого и слабого человека, хотя, в принципе, того можно понять — ведь, приказывая сносить дома, он принимал на себя финансовую ответственность перед их владельцами, а пожар поначалу казался неопасным (вот и Пипс пишет о том же).
Пожар удалось погасить только в среду 5 сентября, когда его ограничили полосами снесенных строений и вдобавок стих ветер. «Глазам моим предстал самый угнетающий вид запустения, который я когда-либо видел», — записал Пипс, осмотревший город с церковной колокольни.
Сгорело тринадцать с половиной тысяч домов, восемьдесят семь приходских церквей (в том числе и собор Святого Павла) и многие административные здания. Каменный собор Святого Павла считался надежным убежищем, особенно с учетом того, что вокруг него находилось большое пустое пространство, но, к сожалению, в то время проводилась реконструкция собора, отчего он стоял в деревянных лесах — при Кромвеле храм закрыли, пытались использовать под конюшни, а затем начали разбирать, используя камни для других построек. Сначала загорелись леса, затем — крыша, а когда она рухнула вниз, собор выгорел изнутри, да так, что раскаленные от жара камни разлетались во все стороны, словно пушечные ядра.
В результате пожара лишились крова около семидесяти тысяч человек, и городские власти не могли им помочь. На короля надеяться не стоило, поскольку в королевской казне постоянно гулял ветер. Вот характерный пример из дневника Пипса: «22 апреля 1667 года. На днях король сильно разгневался по той причине, что во время заседания Тайного совета перед ним на стол не положили, как обычно, бумагу. Сэр Р-д Браун пообещал Его величеству немедленно вызвать человека, отвечающего за бумагу. Представ перед королем, тот сообщил, что он, будучи человеком небогатым, отдал за бумагу то ли четыреста, то ли пятьсот гиней[165], то есть все, что имел, и более не в состоянии снабжать Совет бумагой, поскольку со дня восшествия короля на престол ему не выдали ни единого пенни на ее закупку».
Жозефа Баттлхук. Великий лондонский пожар. 1675
Карл II призвал оставшихся без крова покинуть Лондон и поселиться в других местах и даже постановил, что все города должны беспрепятственно принимать погорельцев и позволять им свободно заниматься своим делом. Но люди ушли бы и без королевского призыва, поскольку близилась зима, да и средства на строительство имелись далеко не у всех.
Принято считать, что пожар, помимо вреда, принес и пользу, изгнав из Лондона чуму. Разумеется, во время пожара было уничтожено много домов, служивших очагами распространения чумы, и много крыс, переносчиков этого заболевания. Но чума пошла на спад еще в конце предыдущего года и на момент пожара ее в Лондоне практически не было.
Было объявлено, что пожар унес жизни шести человек, но в столь малую цифру верится с трудом, а если уж говорить начистоту, то вообще не верится — жертв явно было на два порядка больше, только об этом не хотели сообщать, боясь спровоцировать волнения в народе.
Сгоревшую часть города отстроили заново из камня и кирпича, улицы сделали шире, а дома старались располагать на отдалении друг от друга (впрочем, со временем большинство промежутков было застроено). Изначально Карл II запретил строительство без разрешения властей, желая восстановить Лондон по единому плану (вариантов было несколько), но это благое начинание не воплотилось в жизнь, точно так же, как и требование размещать пожароопасные («выделяющие огонь») предприятия скученно, в отдельных местах. Но если кожевенные предприятия или, скажем, красильни, можно было сосредоточить где-то на краю города, то с пивоварнями или пекарнями такой номер не проходил, ведь никто в здравом уме не собирался возить эль или булки из Саутворка на Коулман-стрит.
По повелению Карла II недалеко от Паддинг-лейн в память о пожаре была установлена колонна высотой в двести два фута[166], известная под названием «Монумент». Место установки выбрано не случайно — в двухстах двух футах от него находилась пекарня Томаса Фарринера, с которой и начался пожар. В поджоге пекарни обвинили француза Робера Юбера, который под пытками признал свою вину и сообщил, что действовал по указанию папы римского Александра VII. Юбера повесили 28 сентября 1666 года, а вскоре после того выяснилось, что он прибыл в Лондон на третий день пожара. Уверенность в причастности католиков к пожару была настолько велика, что в 1668 году на Монументе сделали надпись, в которой говорилось, что «самый страшный пожар этого города начался и продолжался из-за предательства и злобы папистов». Сейчас искать эту надпись на постаменте бесполезно — ее убрали в 1830 году, но владеющие благородной латынью могут прочесть сведения о пожаре и о том, что было сделано для ликвидации последствий.
Борьба с пожаром в городе. Гравюра. 1612
Великий пожар дал начало противопожарному страхованию — в 1667 году экономист Николас Барбон учредил The Fire Office[167], первую в мире страховую компанию, специализировавшуюся на страховании от огня. Благодаря инициативе Барбона в послепожарном Лондоне были изобретены таунхаусы — дома блокированной застройки, в которых каждый жилой блок отделен от другого сплошной каменной стеной, препятствующей распространению огня. Получается безопасно и экономично, поскольку одна стена принадлежит двум домам.
Конечно же такое знаменательное (хоть и трагическое) событие не могло не найти отражения в творчестве. Наибольшего внимания, пожалуй, заслуживает роман Уильяма Харрисона Эйнсворта «Старый собор Святого Павла: повесть о чуме и пожаре» (очень удивительно, что это произведение экранизировали всего один раз в далеком 1914 году). О чуме и пожаре писали многие авторы, но, как принято считать, Эйнсворт сумел рассказать о них в наиболее эмоциональной форме.
Великому пожару посвящена песня «London Is Burning» из альбома «The Other Side of the Road» (1979) культовой рок-группы Smokie.
Лондон горит, посмотри на пламя в ночи,
И я не хочу ничего больше знать.
Лондон горит, это ужасное зрелище,
И я не хочу ничего больше знать.
Посмотрите на церкви и дома,
Что сгорели дотла.
Лондон горит,
Пламя кругом.
Послепожарный Лондон — это тот город, по которому мы ходим сейчас. За несколько веков многое, конечно же, изменилось, но на каждом углу проступают черты старого доброго Лондона XVII века.
Мнения историков по поводу того, сколько времени было потрачено на восстановление сгоревшего города, сильно разнятся. Одни утверждают, что Лондон восстал из пепла за шесть-семь лет, а другие растягивают этот срок на три десятилетия, считая «конечной точкой» декабрь 1697 года, когда начались службы в заново построенном соборе Святого Павла. Кто прав? Ответ простой — все по-своему правы. С одной стороны, уже к 1673 году бо́льшая часть пепелища была застроена. При этом произошла довольно масштабная «перетасовка» населения — многие погорельцы ушли в провинцию или эмигрировали в Северную Америку (когда нечего оставлять на старом месте, на переезд решиться легко), но вместо них пришли другие, привлеченные возможностью заработать на строительстве, пришли и остались навсегда. С другой же стороны, город не может считаться полностью восстановленным до тех пор, пока не бьется его сердце, пока не проходят службы в кафедральном соборе.