Подобная поза на могильной плите на удивление нелепа. Все началось с того, что елизаветинских матрон, носивших гофрированные круглые воротники и широкие юбки, заставили застыть в невообразимых позах, опереться на один локоть и поддерживать рукой голову. Немного позже мы увидим современников елизаветинской эпохи в слегка облегченных положениях, будто они прилегли вздремнуть днем. Затем наступает период, когда ушедшие предстают перед нами коленопреклоненными — не статичные, онемевшие, как молящиеся Плантагенеты, но такие же естественные, как в жизни: муж смотрит на жену, ниже скульптуры их детей, мальчики с одной стороны, девочки — с другой.
Однако во времена Стюартов модой стал возврат к более ранней традиции. Теперь мертвых изображали лежащими на спине со сложенными в молитве руками, но незатейливость позы уравновешивалась пространством огромных храмов и гробниц эпохи Возрождения над ними. Дальнейшее же развитие погребальной архитектуры естественным образом приводит нас к несколько безрассудному и полному энтузиазма стилю георгианской эпохи.
В период Просвещения и рационализма скульптуры выдающихся людей ни в коем случае не демонстрировали утрату жизненной энергии. Если перед нами надгробие пэра королевства, он изображен при полном параде, произносящим речь или делающим шаг вперед со свитком, указом, книгой в руках. Но и этого недостаточно. В качестве телохранителей его должны сопровождать плачущая Британия или аллегорические девы с глазами, омраченными печалью, обнимающие пьедестал в горестном исступлении и даже, кажется, пытающиеся взобраться на эту пирамиду славы, чтобы стащить с нее усопшего и снова вернуть к жизни.
Ярким примером служит памятник Уильяму Питту. Этот государственный деятель предстает перед нами в позе, призванной выражать невозмутимость, чувство собственного достоинства и гармоническое равновесие, но из-за отдельных архитектурных особенностей (благодаря присутствию девы Британии, а также некоего духа Анархии) можно почувствовать нешуточную тревогу — ведь любое неосторожное движение с вашей стороны приведет к тому, что это удивительное сооружение опрокинется и разобьется о плиты пола.
Надгробные изображения XVIII века передают смятение человеческого разума, отринувшего Бога и идею воскресения, столкнувшегося с ужасом неизвестного и старающегося любым возможным способом закрыть на это глаза. Со временем памятники становятся все грандиознее, пока не достигают необъятности и монументальности, присущих мемориалу Джеймса Уатта, который уместнее выглядел бы на Паддингтонском вокзале, нежели в аббатстве.
Людям с практическим складом ума приходилось только удивляться, каким образом эта громадная композиция доставлена в аббатство — дверные проемы, очевидно, чересчур малы для подобных целей. Некоторые изобретательные личности даже предположили, что был вырыт специальный туннель, через который скульптуру втащили внутрь. Но я нашел в литературе гораздо более прозаичное объяснение: памятник разобрали на секции, поочередно перенесли и собрали внутри церкви, но он оказался настолько тяжелым, что перекрытия просели, и, как написал настоятель Стэнли, «возможно, знаменосец Азенкура и придворные Елизаветы и Якова восстали бы из своих могил в капелле Святого Павла, если бы им довелось увидеть этого чемпиона нового плебейского искусства, вторгшегося в аристократическое место упокоения». Все-таки есть что-то абсолютно стилистически верное в шумном и тяжеловесном прибытии того, кто усовершенствовал паровой двигатель!
Возможно, страх смерти, столь остро чувствующийся в поздних мемориалах, достигает своего пика в памятнике леди Элизабет Найтингейл работы Рубильяка. Покойная изображена на постаменте, рядом со своим супругом, который, с выражением крайнего ужаса во взгляде, пытается отвести копье, нацеленное на него скелетом снизу. Идея памятника явно позаимствована у Бернини, чей памятник папе Александру Седьмому находится в римском соборе Святого Петра; должно быть, Рубильяк видел и тщательно изучил работу Бернини, когда ездил в Рим.
Уходя, я подумал — и делюсь этой мыслью со всеми, кто посещает аббатство, — о том, что, хотя в мире немало королевских мавзолеев, среди них никогда не было такого, как этот, где короли и королевы покоятся в окружении огромного числа своих подданных. И то обстоятельство, что двери Вестминстерского аббатства с давних пор были распахнуты для всех великих англичан (поэтов, писателей, государственных деятелей, изобретателей, представителей всех вероисповеданий и людей низкого положения), способствовало превращению Вестминстера в национальную святыню Британии.
Я вошел в прекрасный восьмиугольный Чаптер-хаус, в центре которого возвышается одинокая колонна из пурбекского мрамора. Ничто не нарушает совершенных пропорций этого здания. Под стеклом — первые уставы аббатства.
Именно здесь появилась палата общин. Здесь она собиралась на протяжении трехсот лет. Ее первые члены входили в зал вместе с монахами, и если аббату требовалось срочно наказать кого-то, возможно, палате общин приходилось делать перерыв в заседаниях. Существует легенда — и почему это не может оказаться правдой? — о том, что вестминстерские монахи жаловались на шум, доносившийся с заседаний палаты общин и мешавший молитве. В 1547 году — в первый год правления Эдуарда VI — парламентарии покинули насиженное место и переместились в другое церковное здание Вестминстера, находящееся через дорогу, часовню Святого Стефана, где пребывают и поныне.
Где-то неподалеку, здесь же, на территории аббатства, Кэкстон поставил первый печатный станок и в 1474 году подготовил и напечатал первую книгу на английском языке. Я не располагаю информацией о том, где именно находилась его типография, но некоторые утверждают, что в Алмонри. В пользу того, что типография находилась в монастырской ограде, говорит название «Часовня», которое до сих пор используется в наименованиях ассоциаций печатников[27]. Главу гильдии печатников никогда не называли иначе как «Отцом Часовни», и это, возможно, еще одно связующее звено с монастырем.
Я нанес печальный визит в свой любимый уголок в монастырской ограде. Малые, или Фермерские, кельи подверглись во время войны сильной бомбардировке. Некогда внутренний дворик келий был удивительно милым и спокойным местом — с моей точки зрения намного более красивым, чем дворики Темпла. В центре четырехугольного двора бил фонтан, а вокруг него располагались замечательные домики с арками, построенные из красного кирпича в XVII веке. Они были прекрасны внутри, с чудесными старинными лестницами, обшитыми сосновыми панелями комнатами и лепными потолками. Для восстановления душевных сил в моменты тревоги и неудач достаточно было просто прийти туда, постоять у ворот, полюбоваться бьющими фонтанами и солнечными бликами на старых красных кирпичах.
Одна из самых красивых церквей, построенных в Англии со времен собора Святого Павла Кристофера Рена, — это римско-католический собор в Вестминстере. Его красные кирпичные стены и высокая колокольня видны из-за крыш Виктория-стрит. Эта превосходная византийская базилика с самым широким во всей Англии нефом все еще не закончена, но однажды ее стены и своды словно засветятся, украшенные лучшим мрамором и мозаиками.
Трудно представить, но Джон Фрэнсис Бентли, архитектор, никогда не видел Святую Софию в Константинополе. Когда кардинал Воэн в 1894 году попросил его спроектировать собор, Бентли исполнилось пятьдесят пять лет и здоровье его уже было неважным, поэтому он отправился изучать византийскую архитектуру на континент. Единственной великой церковью, которую архитектор счел сопоставимой по масштабу с той, которую взялся проектировать, был собор Святого Марка в Венеции. До Константинополя Бентли так и не добрался из-за вспышки холеры.
Бентли подарил Лондону одну из наиболее знаменитых в мире церквей в византийском стиле. Это триумф величественной простоты и оригинальности архитектурного решения. Здание ничем не напоминает английские католические храмы, а походит на древние римские церкви. Собор представляет собой грандиозную базилику времен раннего христианства, современный вариант Святого Марка и Святой Софии.
В одном из боковых приделов можно увидеть гробницу с телом священника Джона Саутуорта, который родился в Сэлмсбери, в Ланкашире, в 1592 году. В период преследования католических священнослужителей он искал убежища во Франции, но вернулся в Англию при Якове I, хотя гонения еще не прекратились. Он каким-то образом умудрялся оказывать помощь бедным католикам Вестминстера на протяжении долгих двадцати пяти лет. Разумеется, был разыскан и арестован, и понес наказание в Тайберне в 1654 году, где его повесили, изрезали, выпотрошили и четвертовали.
История останков несчастного Саутуорта полна странностей. Говард Норфолк выкупил тело, его набальзамировали и секретно переправили через Канал в Дуэ, в то время — центр английских католиков в изгнании. Останки хранились в часовне церковной общины до Французской революции, потом были тайно закопаны в саду. Прошло сто тридцать четыре года до момента, когда прах доставили в Англию и поместили в церкви Святого Эдмунда в Уэре, графство Хартфордшир. Это случилось в 1927 году. Через два года Джон Саутуорт был торжественно причислен к лику святых и его мощи перенесли в Вестминстерский собор. В определенные дни во время религиозных праздников гробницу открывают, и тогда можно увидеть блаженного Джона Саутуорта в красном одеянии, возлежащего в гробу из бронзы и стекла.
Посетители Вестминстерского собора не пожалеют, если в ясный день поднимутся на самый верх колокольни, где будут вознаграждены одной из самых великолепных панорам Сити и Вест-Энда, которую только можно увидеть.
Глава восьмаяПарламент, Букингемский дворец и галерея Тейт
Я посещаю палаты парламента и осматриваю новое помещение палаты общин. Затем разглядываю здание Вестминстерского дворца, наблюдаю за сменой гвардейцев у Букингемского дворца, вспоминаю историю этого здания и становлюсь свидетелем выноса знамени во время парадного построения конной гвардии. Я иду в Челси, осматриваю Королевский госпиталь, посещаю дом-музей Карлейля и галерею Тейт.