На южной стороне улицы небольшая толпа собралась вокруг ларька, установленного среди могил возле развалин церкви Боу. Я остановился выпить пива. Дожидаясь своей очереди, я заметил на Чипсайде оживление: по улице в ряд шли трое мужчин, а перед ними слуга расчищал дорогу для господ. Я сразу позабыл про жажду. На слуге была ливрея с широкими желтыми и черными вертикальными полосками.
Цвета Олдерли.
Сам хозяин шествовал с таким видом, будто он на улице один. Справа от него шел мажордом Манди, а слева — богато одетый молодой человек с крупными чертами лица. Шпага на поясе покачивалась в такт его шагам. Проходя мимо пивного ларька, молодой человек недобро зыркнул на него одним глазом. Второй скрывала черная повязка.
Вне всяких сомнений, передо мной был Эдвард Олдерли — тот самый хозяйский сын, которого Джем ударил ножом в глаз, а затем поджег полог его кровати и бросил свою жертву умирать.
Возле церкви вся компания свернула в переулок и зашагала на юг. И тут я заметил совпадение. Сейчас они идут по Боу-лейн, а ведь именно там находится конфискованный участок земли, на котором стоит дом Ловетта. К тому же неподалеку отсюда мост возле Брайдуэлла, рядом с которым из Флит-Дич выловили тело Джеремайи Снейда, да и Эльзас, где до вечера среды в переулке Висящего Меча проживал господин Колдридж, тоже в двух шагах отсюда.
Немного выждав, я последовал за Генри Олдерли и его спутниками. Боу-лейн по-прежнему представляла собой овраг, заваленный пеплом и мусором, между обугленными руинами. Я пробирался вперед медленно и сделал крюк, чтобы обогнуть работников, укреплявших фасад трактира. Струйки дыма вились в воздухе, поднимаясь от чего-то, все еще тлеющего глубоко в руинах. На углу Уотлинг-стрит землемер с помощниками измерял участок, на котором раньше стояло здание.
Я успел увидеть, как четверо мужчин, не доходя до угла, свернули в переулок справа. Я спросил одного из работников, кто жил здесь до Пожара.
— Не знаю, господин. — Тыльной стороной руки он стер с губ пыль. — Мне известно только, что здесь есть мастерская каменщика. Вернее, то, что от нее осталось.
Я прошел по переулку. Дорогу частично перегораживала упавшая труба. А что касается дома Ловетта, то он мало напоминал человеческое жилище.
Здание на низком кирпичном фундаменте было построено в основном из дерева — а ведь здесь, как ни парадоксально, жил каменщик. Дымовые трубы обвалились. Во дворе за домом был хаос из остатков деревянных сараев и навесов, очертания которых угадывались лишь по обугленным обрубкам столбов, подпиравших крыши. Там по-прежнему лежали запасы камня. По большей части он был тщательно обработан, но из-за огня Пожара камень растрескался и местами превратился в известь.
Отец и сын Олдерли вместе с мажордомом и слугой вошли во двор. Старший Олдерли, должно быть, услышал мои шаги: он вдруг обернулся и устремил на меня пристальный взгляд, а потом, к моему удивлению, поднял руку и поманил меня. Я не видел его после той случайной встречи в Тихой галерее Уайтхолла.
— Мне знакомо ваше лицо. — Он нахмурился, разглядывая меня поверх горы битой черепицы. — Вы ведь секретарь господина Уильямсона? Погодите, сейчас вспомню вашу фамилию. Марпул… Нет, Марди… Ах да — Марвуд! Что вы здесь делаете, Марвуд? Ваш начальник велел что-то мне передать?
Я отвесил поклон:
— Нет, сэр. Я иду в Савой.
Олдерли смерил меня подозрительным взглядом: до Савоя есть путь короче. Но я не хотел рассказывать господину Олдерли, почему меня интересуют Ловетты. Насколько мне было известно, он до сих пор полагал, будто об исчезновении его племянницы знают только обитатели Барнабас-плейс, для остальных же это секрет. С другой стороны, мне было любопытно, что здесь делают Олдерли и его сын. Тут над Уотлинг-стрит низко пролетела речная чайка, и у меня возникла идея.
— У господина Уильямсона есть доля склада на Темза-стрит, сэр, — прибавил я. — Вот решил сделать крюк и зайти проверить, как идет разбор завалов.
Олдерли пожал плечами:
— Полагаю, с черепашьей скоростью. Впрочем, как везде.
Эдвард Олдерли обернулся и злобно поглядел на меня одним глазом:
— Не просто с черепашьей, сэр. — Хотя молодой человек обращался к отцу, его взгляд был обращен на меня. — Со скоростью бестолковой, ноющей сонной черепахи.
— Очень смешная шутка, сэр, — вставил Манди, мажордом Олдерли.
— Ничего смешного здесь нет, — тут же набросился на него Эдвард. — Уж вы-то должны это понимать, Манди.
Мажордом покраснел и отвернулся: его уверенность растаяла без следа.
— Значит, Уильямсон владеет частью склада? — уточнил Эдвард.
— Насколько мне известно, нет, сэр, — ответил я. — Господин Уильямсон ее только арендует.
— Значит, ему повезло. — Эдвард опять повернулся к отцу. — В голове не укладывается, что негодяи-судьи вынесли такое несправедливое решение, сэр. Какой из этого проклятого француза поджигатель? Они бы еще меня обвинили!
Я понял, о чем речь. Парламент обратился к судьям с вопросом: кто с точки зрения закона должен восстанавливать здания, пострадавшие от Пожара, — домовладельцы или жильцы? В понедельник стало известно: судьи постановили, что ответственность можно возложить на жильцов, только если будет доказано, что вина за Пожар лежит на них или их соседях. Но поскольку сознавшегося в поджоге француза казнили на прошлой неделе, очевидно, что Пожар — результат вражеских козней. Посему судьи решили, что парламент должен взыскивать деньги с домовладельцев. В Уайтхолле, Вестминстере и даже в Сити в открытую говорили, что француз, человек по фамилии Юбер, безумен и его признанию нельзя верить. Однако он оказался подходящим козлом отпущения.
Манди деликатно кашлянул и обратился к господину Олдерли:
— Мне распорядиться, чтобы и этот участок тоже измерили и расчистили, сэр? На это уйдет время — работы очень много.
Не сдержавшись, я резко выдохнул. Эдвард зыркнул на меня единственным глазом: он заметил мое удивление. Надеясь усыпить его бдительность, я сделал вид, будто на меня напал кашель.
— Нужно постараться успеть как можно больше до наступления зимы, — монотонно рассуждал Манди. — Из-за снега и инея работы станут вдвое труднее — и вдвое дороже.
— Хорошо, — произнес господин Олдерли. — Добавьте этот участок в список.
Вороша носком туфли горку пепла, я размышлял над услышанным. Валявшиеся повсюду вещи были неузнаваемы. Среди пепла я разглядел причудливо искривленные металлические предметы. Возможно, когда-то это были резцы или лезвия топора, но огненная алхимия лишила их и формы, и полезности. Тут и там виднелись застывшие капли расплавленного свинца. Я даже заметил осколок фарфоровой чашки, — похоже, что хозяйка этого дома любила роскошь.
Эдвард Олдерли сплюнул, едва не попав мне на туфлю.
— Расходы даже представить страшно, сэр.
Его отец уставился на развалины:
— Тут уж ничего не поделаешь. — Господин Олдерли почесал лоб, запустив под парик длинные пальцы. — Однако могло быть и хуже. Другие оказались в той же ситуации, но в отличие от нас они не в состоянии справиться со столь тяжким бременем. — Он криво усмехнулся. — А значит, эти люди захотят избавиться от своих владений и связанной с ними ответственности, продав свое имущество по умеренной цене. Надо будет навести справки.
Понимая, что у меня нет причин задерживаться, я попросил разрешения откланяться.
Но Эдвард взял меня за локоть:
— Стойте. Где здесь таверна?
— Не знаю, сэр. На Чипсайде есть пивные ларьки. Но вряд ли вы отыщете таверну ближе Смитфилда или Мургейта.
— Черт побери!
— Незачем ходить по тавернам, Эдвард, — произнес его отец тоном, не допускающим возражений. — Пообедаем дома. Идем. Если желаешь, возле Ладгейта можно сесть в наемный экипаж, но пешком мы доберемся быстрее.
Я поклонился. Перед уходом господин Олдерли кивнул мне. Его сын и мажордом даже не взглянули в мою сторону.
В Савое мне сразу бросилось в глаза что-то красное. На фоне закопченной каменной стены на углу переулка, ведущего к дому Ньюкомбов, цвет казался особенно ярким и наводил на мысль о крови. Я быстро зашагал в ту сторону, по пути обдумывая все, что узнал на Боу-лейн, а в животе у меня между тем урчало от голода.
Я шел к углу, и звук моих шагов отражался от высоких оград по обе стороны улицы — эхо, как мяч, перелетало от одной стены к другой. Тут передо мной предстал солдат в форме королевской гвардии. Я на секунду забыл о своем голоде — на смену ему пришел страх.
Гвардейцы пришли за отцом.
Я бегом кинулся к дому.
— В чем дело? — громко спросил я. — Что происходит?
Солдат вскинул руку, останавливая меня.
— Мой отец болен, — затараторил я. — Клянусь, он не сделал ничего дурного. Спросите господина Уильямсона, заместителя милорда Арлингтона…
Тут подошел второй солдат, и я осекся, узнав лейтенанта Тёрло.
— Господин Марвуд? — спросил он таким официальным суровым тоном, будто видел меня впервые, хотя три недели назад, когда мы на барже доставили тело Джеремайи Снейда в Скотленд-Ярд, мы, как мне казалось, расстались добрыми приятелями.
— Сэр, вы хотите забрать моего отца? — спросил я. — Батюшка нездоров, сжальтесь…
— Нет, сэр. — Тёрло подозвал своих людей. — Я пришел за вами. Мне приказано сопроводить вас в Уайтхолл. Немедленно.
— Я арестован? — уже в который раз спросил я.
Тёрло даже не повернул головы. Однако он наконец-то мне ответил:
— Не имею права сообщать подробности.
— Если я не под арестом, почему позади нас стоят гвардейцы? И почему меня сопровождаете вы?
Казалось, Тёрло не расслышал. Однако он по-прежнему не смотрел в мою сторону.
Баржа ждала нас у Сомерсетской лестницы. Мы с ним уселись под навесом на корме, по обе стороны от нас стояли солдаты. Я оставил батюшку в слезах. Он не сомневался, что меня отправят в Тауэр и в земной жизни мы с ним больше не свидимся.
Течение благоприятствовало нам, и до Уайтхолла мы доплыли всего за десять минут. Я думал, что мы причалим к общей лестнице возле дворца, но мы поднялись выше по течению, к Собственной лестнице. Возле нее теснилось много лодок, одни пассажиры сходили, другие поднимались на борт. Но нам не пришлось ждать своей очереди: нам тут же указали на другую сторону лестницы, баржа подплыла к ней, и там мы высадились сразу.