Я ждал, но Хэксби не стал называть имя сообщника Ловетта. Я провел пальцем по дну горшка. На ощупь оно оказалось влажным.
— Видимо, этот человек не просто ремесленник, — предположил я. — Должно быть, он обладает здесь некоторыми полномочиями.
— Возможно, — ответил Хэксби. — Но его имя вам знать ни к чему. Мы с ним знакомы давно — сами понимаете, с каких времен. Он попросил меня подписать пропуск, чтобы ему разрешали заезжать во двор на повозке. — Хэксби уже в который раз судорожно сглотнул. — Притом что необходимости в этом как будто бы не было. Я не стал задавать вопросов. Чем меньше знаешь, тем лучше.
Я поставил горшок на пол. «Былые времена». Такие, как Хэксби, повторяют эти слова раз за разом, будто они все объясняют и оправдывают. Может быть, в их глазах так оно и есть, и в глазах моего отца тоже — он большой любитель вспоминать о былых временах. Но для меня эта отговорка ничего не объясняет и не оправдывает.
— Господин Марвуд, пусть эта история останется между нами, ее ведь незачем предавать огласке, верно? Честное слово, я хотел как лучше, и сейчас, несмотря на все недостатки короля, я самый преданный из подданных его величества.
— Если расскажете все без утайки и мы найдем девушку живой и здоровой… — произнес я. — Что ж, тогда о вашем участии в деле можно будет умолчать. Но в противном случае…
Я начинал понимать, как действует Ловетт. Вернувшись в Англию, он по меньшей мере два с половиной месяца избегал поимки благодаря целой сети сподвижников, которые знали и уважали его в былые времена. Эти люди хотя бы отчасти разделяют его веру, они служили ему, или молились с ним, или сражались бок о бок. Одним из таких сообщников был старый слуга Ловетта, Джем, вторым стал Снейд, а третья, похоже, матушка Граймс. Следующие в этом списке — неизвестный ремесленник, работающий в соборе Святого Павла, и Хэксби собственной персоной. И это только те, о ком мне известно.
Я внимательно поглядел на чертежника, пытаясь в тусклом свете рассмотреть выражение его лица. Мои мысли крутились с бешеной скоростью, будто лопасти мельницы во время шторма — лопасти, вот-вот готовые треснуть.
— Мы должны найти девушку, сэр. Как можно быстрее. Далеко они с Ловеттом уйти не успели.
Я не знал, насколько осведомлена о происходящем госпожа Ноксон, — скорее всего, она дала Кэтрин Ловетт убежище только из уважения к дяде. Но если в «былые времена» госпожа Ноксон разделяла его взгляды, очень может быть, что господин Хэксби поселился под ее крышей неслучайно.
— Подождите секунду, сэр. Всего секунду. Прошу вас.
Называть этих людей заговорщиками — преувеличение. Ловетт явно старался, чтобы они не узнали друг о друге и не догадались об истинной цели его возвращения в Англию. Не подозревали они и о том, насколько Ловетта изменили годы изгнания и на какие шаги он готов пойти в надежде, что его действия приблизят восшествие на трон короля Иисуса.
— Мы понапрасну теряем время, — заметил я. — Вместо того чтобы сидеть тут и беседовать, мы должны искать девушку.
— Девушку… — повторил Хэксби, но с места не сдвинулся. — Вы правы, господин Марвуд, главное — судьба девушки. Господин Ловетт сказал, что приехал в Лондон, чтобы забрать дочь. Она ведь его дитя, а дети должны быть с отцом.
— Не все дети, — резко возразил я. — И не с каждым отцом. Выходит, Ловетту было известно, что дочь могла пойти к госпоже Ноксон и что вы тоже там проживаете?
Хэксби кивнул:
— Ловетт приходил во двор «Трех петухов» в субботу, и госпожа Ноксон сообщила ему, что его дочь в кофейне. Ловетт отправился туда и увез ее. Но Джейн… то есть госпожа Кэтрин, но мне привычнее называть ее Джейн… сбежала из дома, где ее оставил отец. Ловетт подумал, что она вернулась к госпоже Ноксон.
У меня руки чесались схватить Хэксби и хорошенько его встряхнуть.
— Когда вы разговаривали с Ловеттом?
— Я уже сказал — вчера. Он подошел ко мне, когда я наблюдал за ходом работ в соборе. Ловетт сильно изменился, к тому же он был одет как простой ремесленник. Он поблагодарил меня за то, что я помог ему с убежищем, хотя я тогда даже не подозревал, кому именно оказываю помощь. Ловетт умолял меня сообщить ему, если я что-нибудь узнаю о судьбе его дочери. Поэтому сегодня, когда она пришла сюда, я счел за лучшее разыскать его и сказать, где Джейн… Кэтрин. Место дочери рядом с отцом… Но я не думал, что он придет так рано, еще до наступления ночи. Я был уверен, что мы его опередим.
Хэксби поднял голову, и свет фонаря упал ему на лицо. В глазах чертежника стояли непролитые слезы.
— Я рассказал Ловетту, где искать дочь, и объяснил, как попасть в кабинет Фревина. Теперь я об этом жалею. В такой ранний час здесь еще ходили ремесленники…
— И как же Ловетт снова проник в собор Святого Павла?
— Если он был с другом, который помог ему в первый раз, у него не возникло ни малейших затруднений. В начале вечера ремесленники так и сновали туда-сюда.
Я задумался.
— Во всяком случае, Ловетт думает, что вы придете только утром. Возможно, девушка и сейчас где-то здесь, в соборе Святого Павла. Вот только куда Ловетт ее увел?
Хэксби вскинул руку и указал на потолок — над нами располагалась ныне не действующая церковь.
— Скорее всего, наверх. Если только здесь нет потайных комнат, о которых мне неизвестно. Но туда никто не заглядывает, разве что в случае крайней необходимости — мы установили внутри леса, однако находиться в здании все равно опасно. От сильного ветра башня раскачивается. Каждый день сверху падают камни. Но Ловетт долго проработал здесь до войны — он еще мальчишкой помогал отцу, одному из главных каменщиков Иниго Джонса. Он знает собор как свои пять пальцев и здраво оценивает риски.
Я задумался над словами чертежника. Похоже, что Ловетт вошел в кабинет через вторую дверь, с галереи над клуатром.
— Как Ловетт добрался до этой комнаты?
— Допустим, что он попал сюда из здания собора. Значит, он шел по галерее за второй дверью. Однако для этого требуется большая смелость.
— Далеко они уйти не успели, — произнес я. — Горшком пользовались недавно.
Хэксби отодвинул стул и поднялся с большим трудом, будто руки и ноги ему больше не подчинялись. Чертежник решительно произнес:
— В таком случае немедленно отправляемся на поиски госпожи Кэтрин, сэр. В случившемся есть моя вина, и я должен исправить содеянное.
Дверью, ведущей на галерею, мы воспользоваться не могли, потому что Ловетт запер ее на засов с другой стороны. Я спустился по лестнице обратно в павильон, Хэксби следовал за мной. Кожаная завеса скрывала дверь, ведущую из павильона в клуатр под галереей. Хэксби предложил взять второй фонарь, так мы и поступили.
Я откинул завесу, а чертежник тем временем искал в связке нужный ключ.
— Простые люди говорят, что после Пожара здесь видели призраков, — проговорил Хэксби. — Среди развалин бродят духи тех, кто погиб и чьи тела так и не нашли. Они ищут свои бренные останки, ведь без них несчастные не смогут восстать в Судный день и приветствовать нашего Спасителя.
Я промолчал. В детстве я сполна наслушался подобных рассуждений, и теперь они меня не трогали — так перенесенные в юные годы оспа или корь потом всю жизнь защищают человека от этих болезней.
Хэксби толкнул дверь, и нас обдало холодным, влажным воздухом, в котором стояли запахи гари, каменной пыли и склепов.
— Ни разу не заходил сюда ночью, — прошептал чертежник.
По крытой аркаде мы прошли туда, где к стене до сих пор были прислонены остатки южной двери. Я замер на пороге. Мы оба прикрыли фонари плащами. Я стоял, дожидаясь, пока глаза привыкнут к темноте. Единственным звуком было дыхание Хэксби возле моего плеча. И постепенно на небе у нас над головами показались несколько звезд.
Я прошептал:
— Дорогу вы знаете. Ведите меня к средокрестию. Как можно тише.
Когда мы медленно пробирались среди руин, я осознал, как глупо было взваливать на себя столь неподъемную задачу. С тех пор как я в последний раз заходил в собор, пол успели расчистить, но на пути то и дело попадались кучи камней и щебня, разглядеть которые при свете фонаря было трудно. Колонны вздымались, будто стволы могучих дубов. На месте окон зияли проемы с неровными краями.
В темноте собор казался еще громаднее, чем при дневном свете. От крыши мало что осталось. Трудно было понять, где заканчивается здание собора и начинается ночное небо.
Наше продвижение вперед было невыносимо медленным. Я продолжал прятать фонарь под плащом, освещая лишь малую часть пола у себя под ногами. Только когда Хэксби взял меня за локоть, я остановился, поняв, что мы уже в средокрестии.
Мы в самом сердце здания — там, где неф и клирос соединяются с трансептами под центральной башней. И над нашими головами, и вокруг нас завывал ветер, отчего создавалось странное впечатление, будто собор дышит.
— Все здание нам не обыскать, — прошептал Хэксби. — А ведь мы не имеем ни малейшего представления, где они.
Мы оба понимали, что он прав. Нужно полроты солдат, чтобы прочесать весь нижний уровень здания, обойти галереи и лестницы наверху, да еще и спуститься в подземелье. Чтобы проникнуть во все укромные места, где могут укрыться беглецы, не обойтись без людей, знающих в соборе каждый камень. К тому же у всех выходов придется расставить сторожей. Ну а главное, тут не обойтись без дневного света.
— Будем молиться о чуде, — произнес Хэксби.
Примерно то же самое сказал бы мой отец. «Боже мой, — подумал я. — Ну почему на моем пути встречаются одни набожные простофили?»
Пожалуй, мне следует отправиться в Уайтхолл, рассказать все Чиффинчу и уговорить его обратиться к королю. Если его величество отдаст соответствующий приказ, гвардейцы немедленно оцепят развалины, а утром, когда рассветет, осмотрят их сверху донизу. Но вдруг Ловетт вместе с дочерью успеют покинуть собор до прибытия солдат? Или они уже ушли? Кроме того, нужно будет договориться с властями Сити, а король меньше всего хочет, чтобы поиски Томаса Ловетта стали достоянием гласности.